Был сорок третий год. Шло третье лето
войны, когда в сибирское село
приехал скульптор и двухтомник Фета
привез, не показалось тяжело.
А впрочем, и мужик он был здоровый.
Широкоплечий. Широкобородый
(большая борода скрывала грудь).
Открытый, как широкая дорога.
Готовый встать и за порог шагнуть.
Шагнул. И навсегда — как в воду канул.
А Фет остался жить в моей судьбе:
одолженный тем добрым великаном
(изданье А.Ф.Маркса, СПБ)
недели на две или на четыре,
вошел в меня на долгие года
именно там и именно тогда —
в разгар войны и посреди Сибири.
Казалось, что мне птицы и цветы!
Цветок картофеля был в царстве флоры
желаннейшим, лишь он все наши взоры
притягивал. Что мне до красоты!
Я жил не Фетом, а насущным хлебом,
насущным спором о добре и зле.
Но Фет остался. Больше. Стал он Фебом,
что светит всем живущим на земле.
Он светит — и цветут цветы. И птицы
поют-свистят… И скульптор-бородач
смеется мне, веселый, светлолицый,
такой красавец, что не передать!
