Как с Плющихи свернешь, — в переулке,
Словно в старой шкатулке,
Три монахини шьют покрывала
В коммуналке подвала.
На себе-то одежа плохая,
На трубе-то другая.
Так трудились они для артели
И церковное пели.
Ладно-хорошо.
С бельэтажа снесешь им, вздыхая,
Колбасы, пачку чая,
В самовар огонечку прибавят,
Чашки-блюдца расставят,
Дуют-пьют, дуют-пьют, все из блюдца,
И чудесно смеются:
‘С полтора понедельника, малость,
Доживать нам осталось.
Скоро Пасха-то. — Правильно, Глаша,
Скоро ихня да наша’.
Ладно-хорошо.
Мальчик жил у нас, был пионером,
А отец — инженером.
Мягкий, робкий, пригожий при этом,
Хоть немного с приветом:
Знать, недуг испытал он тяжелый
В раннем детстве, до школы.
Он в метро до Дзержинской добрался
И попасть постарался,
Доложил: ‘Я хочу, чтоб вы знали:
Три монашки в подвале
Распевают, молитвы читают
И о Боге болтают’.
А начальник: ‘Фамилия? Клячин?
Хитрый враг будет схвачен!
Подрастешь — вот и примем в чекисты,
Да получше учись ты’.
Трех, за то что терпели и пели,
Взяли ночью, в апреле.
Три души, отдохнув, улетели
К солнцу вербной недели…
Для меня, вероятно, у Бога
Дней осталось немного.
Вот и выберу я самый тихий,
Добреду до Плющихи.
Я сверну в переулок знакомый.
Нет соседей. Нет дома.
Но стоят предо мною живые
Евдокия, Мария,
Третья, та, что постарше, — Глафира,
Да вкусят они мира.
Ладно-хорошо.
