Низами Гянджеви — Искендер-наме: Стих

Солнце лик свой, укрытый за мрака краями,
Стало горестным стоном царапать ногтями.
Звезды ногти остригли в печали, — и мгла
В серебристых ногтях над землей потекла.
Царь свой лик опустил; царь склонился на локти,
И вдавила луна в лик свой горестный ногти.
Всю полночную мглу тканью сделать смогли
Чьи-то руки, и мгла скрыла плечи земли.
Яд смертельный, добытый из глотки Зенеба,
В горло месяца влили, не слушаясь неба.
Государь изменился; печалью томим,
Смертный час он увидел над ложем своим.
Кровь застыла в ногах, словно сдавленных гнетом,
От кипения крови покрылся он потом.
Смертный миг отобрал черноту его глаз.
Погасил его свет, наступал его час.
Изнемог он душой, и душа улетела:
Срок пришел для души, поспешавшей из тела,
С благодатной улыбкой, стремясь к забытью,
Возвратил он создателю душу свою.
Так легко он угас в тьме мучительной ночи,
Что сей миг пропустили взирающих очи.
Птица быстрая тотчас взлетела туда,
Где приметила свет неземного гнезда.
Много мудрых. Но мудростью даже бескрайной
Овладеть невозможно великою тайной.
Если знающий вник в суть неведомых дел,
Почему сам себе он помочь не сумел?
Царь покинул свой дом в мире темном и бурном
И престол свой поставил в пределе лазурном.
Много благ от него видел горестный свет,
Но обиду и зло дал ему он в ответ.
Уходя за завесу, овеянный славой,
Все ж он лютой земли суд изведал неправый.
Хоть устал он душой, по дорогам спеша,
Новый путь обретя, торопилась душа.
Отовсюду, куда бы ни гнал он гнедого,
Слал он вести; текли они снова и снова.
Почему же, отправясь в безвестность, не смог
Хоть бы весть ан прислать с неизвестных дорог?
Да! Ушедшие вдаль из-под синего крова
Забывают все тропы звучащего слова.
Если б знать нам о том, что укрыто от глаз,
О таимых путях мой поведал бы сказ.
Искендера цветок, достигавший лазури,
С древа царского пал от негаданной бури,
И царю из его золотых поясов
Колыбель смастерили. Атласный покров
Жемчугами сиял, все нутро колыбели
Камфарою, окутанной шелком, одели.
Мускус, масло из розы, алоэ — весь клад
Умащений, повеяв, обвил Арарат.
Надушил тонкий саван сокровищ хранитель,
И в гробу золотом был положен Властитель.
С серебром схожи руки и щеки и лоб…
Что им саван душистый и блещущий гроб?
Царь велел, уж предчувствуя с миром разлуку,
Вверх из гроба поднять его правую руку
И, вложив горстку праха в бессильный кулак,
Возвещать, всем подав этот горестный знак:
«Царь семи областей! Царь пространства земного!
Царь! Единственный царь! Всех могуществ основа!
Все богатства стяжал сей прославленный шах,
Но в его кулаке ныне только лишь прах.
Так и вы, уходя, — звезды злы и упрямы! —
Горстку праха возьмете сей мусорной ямы!»
Шахразур покидая, царя унесли
От врагов в даль египетской мирной земли.
Там, в краю Искендера повержен был с трона
На тахтэ государь, — всех людей оборона.
Сколько муки у мира! Тяжел его гнет.
Кто в молитве спокойно колена согнет?
Невдали от айвана палаты престольной
Смертный трон схоронили в земле безглагольной.
Этот мир! Быть не может он в дружбе с людьми.
Ласки в нем не найдешь, — это с грустью пойми.
И, покинув царя, от Египта границы
Все ушли. Царь остался во мраке гробницы.
Нрав у мира таков: с многомощным царем
До конца он дойдет и забудет о нем.
Много тысяч владык эту участь познали,
И течет этот счет в бесконечные дали.
Но избегнуть нельзя рокового пути,
И конца этой нити вовек не найти.
Не постичь звездной тьмы над пределами шара.
Ты для песен о тем струн не трогай дутара!
Ты, познавший весь мир! Видишь: мир — чародей.
Сколько в нем пострадало мелькнувших людей!
Унижающий мир, полный зла и страданий, —
В чем нашел он права для своих злодеяний?
Что глядишь на пристанище цвета сурьмы?
Миль чертога в крови, это поняли мы.
Если миля блеснет и расширится пламень,
В солнце — в мира лампаду, метни ты свой камень.
Миль блестит золотистый, сияет маня,
Но не золото в нем, а пыланье огня.
Неприязненно небо. Злодействуя вместе,
Солнце с месяцем к людям исполнены мести.
Не дружи ты с волшебником: он — лицемер.
Он — злодей, хоть порою он — дружбы пример.
О тебе он хлопочет как будто с заботой,
Но тебе он раненья наносит с охотой.
Дел мирских избегай, перед ними дрожа.
Ведь безмолвная рыба избегла ножа.
В бурю дня правосудья, поверь, не могли бы
Утонуть только люди, что были б как рыбы.
Мир лавчонкой мотальщика шелка я счел:
В ней и с пламенем печь и с водою котел.
В ней на обод один мастер тянет все нити,
А с другого снимает. В уме сохраните
Изреченъе: «Весь мир, тот, который так стар,
Снизу — сумрачный прах, сверху — блещущий пар».
Все в борьбе тяжкий прах с легкой областью пара,
И друг другу они словно вовсе не пара.
Если б ладило небо с землею, пойми,
Издеваться не стало б оно над людьми.
Низами! Не стремись в сеть подлунного края,
Ничего не страшась и других не пугая.
Если в гости к себе приглашает султан,
Не раздумывай: знак отправления дан.
На пиру, распрощавшись с обителью нашей,
Ты предстань пред султаном с подъятою чашей.
Искендер, выпив чашу, как роза, расцвел,
Вспомнил бога, уснул, бросил горестный дол.
Всем, испившим ту чашу, — благая дорога!
Все забыв, поминайте единого бога!