Но на россыпь сокровищ, безвестную встарь,
На метанья жемчужин обиделся царь.
Захотел он всем этим разящим укорам
Дать отпор. Устремлялся к разумным он спорам.
Молвил царь: «Он доволен жилищем в тиши.
Что ж, пойдем и его мы отыщем в тиши».
И нашел дивный клад он в приюте убогом, —
В том, где горстка муки говорила о многом.
Спал, забывший мирское, не знавший утрат,
На земле, скрывшись в тень, безмятежный Сократ.
Царь, немного сердясь, мудреца, что покою
Предался, — пробудил, тихо тронув ногою.
«Встань, — он молвил, — поладить хочу я с тобой,
Чтобы стал ты богат и доволен судьбой».
Рассмеялся мудрец от надменного слова:
«Лучше б ты поискал человека другого.
Тот, кто счастлив крупинкой, — скажу я в ответ, —
Вкруг тебя, словно жернов, не кружится. Нет!
Мне лепешка ячменная — друг неизменный.
Что ж стремиться мне к булке пшеничной, отменной?
Без единого шел я по свету зерна.
Мне легко. Мой амбар! В нем ведь нету зерна!
Мне соломинка в тягость, — к чему же мне время
То, когда мне вручат непомерное бремя!»
Вновь сказал Повелитель: «Взалкавший добра!
Ты хотел бы чинов, жемчугов, серебра?»
Молвил мудрый «Не сходны желания наши.
Нам с тобой не вздымать дружелюбные чаши.
Я богаче тебя, подвиг светлый верша.
Я — в посту, а твоя ненасытна душа.
Целый мир присылает тебе оболыценья,
Все ж ты нового ждешь от него угощенья.
Мне же в холод и в зной это рубище, царь,
Так же служит сейчас, как служило и встарь.
Ты несешь бремена, но исполнен пыланья,
Для чего же мои хочешь ведать желанья?»
И сказал Искендер, что-то в мыслях тая:
«Ты скажи мне, кто ты, и скажи мне, кто я?»
Отвечал мудрых слов и познанья хранитель:
«Я — дающий веленья, а ты — исполнитель».
И вскипел государь. Сколько дерзостных слов!
Стал искать Искендер их укрытых основ.
И промолвил премудрый, по слову поверий:
«Пред венчанным раскрою закрытые двери.
Я рабом обладаю. Зову его — страсть.
Крепнет в сердце моем над служителем власть.
Перед этим рабом ты склонился, о славный!
Пред слугою моим ты — служитель бесправный».
Царь, проникший в слова, обнажившие зло,
Помутился, в стыде опуская чело,
После вымолвил так: «Не чело ль мое светом
Говорит, что служу я лишь чистым заветам.
Чистый чистых укором не трогай. Внемли:
Не уснувши навеки, не пробуй земли».
Серебром был ответ с неприкрытою сутью:
«Ты ушей не зальешь оглушающей ртутью.
Если разум твой чист, если мысли чисты,
Для чего стал животному родственен ты?
Лишь оно в быстром стаде, без гнева и злобы
Разбудить человека ногою могло бы.
Ведь нельзя же мыслителя сон дорогой
Прерывать, о разумный, небрежной ногой!
Тем разгневался ты, что я в дремной истоме,
Но ведь сам, государь, ты находишься в дрёме.
Правом барса владея, напрасно готов
Ты в дремоте бросаться на бдительных львов.
Где-то мчится, тебя привлекая, добыча.
Но ведь я, о стрелок, не такая добыча».
Речь Сократа провеяла, жаром дыша.
Стала воску подобна Владыки душа.
Хорошо не закрыть пред наставником слуха,
Чтоб Сакрот вдел кольцо в его царское ухо!
И к себе мудреца смог он речью привлечь.
И приязненной стала подвижника речь.
Из возвышенных мыслей, премудрым любезных,
Он явил целый ряд Искендеру полезных:
«Ты ведь создал железное зеркало. В нем
Отразился твой ум светозарным огнем;
Ты и душу свою мог бы сделать прекрасной,
Словно зеркало чистой, как зеркало ясной,
Если встарь сотворил ты железную гладь,
Чтобы в ней, нержавеющей, все отражать, —
С сердца ржавчину счисть, и в пути ему милом
Повлечется оно лишь к возвышенным силам.
Очернив свои злобные замыслы, ты
Мигом сердце очистишь от злой черноты.
Ад всем замыслам черным — пособник нелживый.
Но ведь зиндж, государь, продавец несчастливый.
Черным зинджем не стань. Позабыть бы их всех!
Только помни, о царь, их сверкающий смех.
Если черным ты стал, ты сгори, словно ива;
Ею зиндж побелил свои зубы на диво.
Некий черный в железо посмотрится, но
Там сверкнет его сердце. Так чисто оно!
Древний молвил водитель: да ведает всякий, —
Животворный ручей протекает во мраке.
Грязь покинь, чтоб очиститься, как серебро.
У него поучись, если любишь добро.
Если ум ты очистишь, не дашь его сквернам,
Он потайного станет хранителем верным,
Он молитве предутренней келью найдет,
Он, пронзив небосвод, свой продолжит полет.
Хоть завесу ты можешь убрать от оконца,
Свет, идущий в оконце, зависит от солнца.
Знай: светильника свет подаяньем живет,
Устремляясь к нему, ветер пламень убьет.
Ты неси паланкин, полный солнечным светом,
И любовь на любовь твою будет ответом.
От колючек и сора очистивши вход,
Жди царя. Кто же дерзко его позовет?
На охоту он выедет и по дороге
Чистоту на твоем он увидит пороге.
И, поняв, что он гость, в твой заехавший край,
Ты нежданному гостю хвалы воздавай.
И, запомнив: смиренье всего нам дороже,—
Ты венца не проси и покорности тоже.
Будь лишь духом на пире, не знающем зла.
На него не пускает привратник тела.
Обувь пыльную скинь; ты ходил в ней дотоле
По земле. Ты воссядешь на царском престоле.
Сотрапезник царя, распростившийся с тьмой!
Ногти хною укрась и ладони омой.
Коль сидеть близ царя станет нашим уделом,
Самый смелый из нас мигом станет несмелым.
Для престола царя даже яростный лев
Стал опорой, от страха навек замерев.
Кто вошел бы к тебе не по должному чину,
Получил бы удар от привратника в спину.
Но взгляни! Пред тобою нездешний престол!
С бедным сердцем людским ты к нему подошел.
Если к этому, царь, подошел ты престолу,
Стань рабом, опусти свою голову долу.
Если ж нет, — ну так что ж! Ты — владыка царей.
Что за дело тебе до собак сторожей!
Не сердись, если я по горячему нраву
Был неласков с тобою, не вознес тебе славу.
Стало сердце мое горячее огня,
И, чтоб небо проведать, ушло от меня.
Но вернулось оно из-под блещущих арок,
И гостинец его дал тебе я в подарок».
Смолк премудрый, окончивши слово. Горя,
Это слово дышало в душе у царя.
Словно солнце светя, с озарившимся ликом
Царь на пир возвратился в волненье великом.
И все мысли, что высказал нищий мудрец,
Записал чистым золотом лучший писец.
ДОСТИЖЕНИЕ ИСКАНДЕРОМ ПРОРОЧЕСКОГО САНА
Музыкант, звоном руда на ясной заре
Наполняй эту песню о древнем царе!
Пробуди во мне радость раздавшимся пеньем,
От всего, что запретно, плени отстраненьем.
* * *
Геометр и мудрец, теша душу мою,
Вновь историю Рума призвал к бытию:
Искендер, должный путь указавший светилам,
Предававшийся счастья неведомым силам.
В изученье наук стал велик и могуч.
И вручил ему разум познания ключ.
Осветил он все то, что во тьме пребывало,
И крепчайших узлов он распутал немало.
В знанье тайных наук, размыкающих тьму,
В мире не было мыслящих, равных ему.
Все постигнув науки сполна, без изъяна,
С многомудрыми Рума и также Юнана,
Отстранял он рукой каждый звездный чертеж,
Ибо каждый из них был с искомым не схож.
Укрепив свой престол, от престола порога
Он поднялся к престолу всевышнего бога.
О созданье миров не твердя ничего,
Стал искать он создателя, — только его.
С лика тайны, в своих устремлениях рьяных,
Семь старался он скинуть покровов сурьмяных,
Чтобы правду узреть, тайны сбросить печать,
Чтобы все недоступное в пальцах зажать.
Он не спал по ночам. Ночь вздымала светила,
И однажды звезда его тьму озарила.
Повеленьем творца, вестник пламенных душ,
Пред царем вдохновенным явился Суруш.
Сей гонец, полный света благого порыва,
Что не схож с ложным блеском прельстителя-дива,
Самоцвету, в сиянье раскинутых крыл,
Откровенье создателя тайно открыл:
«Слов приветных тебе, о служитель отменный,
Больше моря и гор шлет властитель вселенной.
Он издревле тебе власть над миром предрек,
Но отныне, он молвил, ты — новый пророк.
Всем тебя одаряет его повеленье.
Так послушай владыки всего повеленье:
«В свой покой беспокойство внеси. По пути
Беспокойному должен ты ныне идти.
Обойди вкруг земли, как небесная сфера.
Должен в диких любовь вызвать свет Искендера.
Призывай все народы склониться к тому,
Кто светил светом счастья пути твоему.
Древний свод возведи. Все развеяв туманы,
Отклони от неведенья темные страны.
Не позволь, чтоб в миру демон властвовал зло.
Всем скажи: «Рвенье к богу мое возросло».
Сделай так, чтоб душой задремавших не стало.
С лика разума светлого сбрось покрывало.
Ты — ключарь милосердия бога. Внемли:
Ты — посол к обездоленным людям земли.
Обогни целый мир ты скитальчества кругом,
Чтобы миру предстать исцеляющим другом.
Царство мира земного ты в битвах добыл.
К царству мира иного направь же свой пьл.
Сил своих не жалей: станет узкой дорога.
Жди душой одного: одобрения бога.
Ты имеющих душу всем сердцем прощай.
Не имеющим душу возмездье вещай.
Коль живой вредоносен, то ты без боязни
Иль закуй его, иль присуди его к казни».
Молвил царь: «Коль велит мне небес приговор,
Чтоб за этой оградой разбил я шатер,
На Восток и на Запад найду я дорогу,
Выбью хмель из голов, не внимающих богу.
Но в далеких пределах, внушающих страх,
Как смогу я вещать на чужих языках?
Как смогу понимать я чужие народы?
И другие в пути я предвижу невзгоды.
Вот одна: я боюсь, что в песках иль в горах
Пред врагами охрана почувствует страх.
Вот еще: многих стран я не видел доныне.
Как войска проведу и в горах и в пустыне?
Сколько в мире людей! Их за роями рой.
Как для каждого злобного стать мне грозой?
Как поверят в меня ослепленные души?
Что услышат безумцы, замкнувшие уши?
На чужбине, скажи, для слепых и глухих,
Где мне снадобье взять? Как мне вылечить их?
Добиваясь пророчества небу в угоду,
Чем свой сан подтвердить я сумею народу?
Только ль словом иль силой великих чудес
Докажу я взирающим волю небес?
Дай мне строгий закон и незыблемость правил
Для пути, на который меня ты направил.
Много мудрых, кичась жемчугами речей,
Полновластный призыв не услышат ничей.
Как же их вразумить? Что мне делать отныне,
Чтоб кичливых смирить в их безмерной гордыне?»
Горный ангел, явивший божественный свет,
Повелителю мира промолвил в ответ:
«Ты четыре предела, простершихся в мире,
Занял царством своим. Царства не было шире.
Есть народ в скудных ширях Заката. Свой лик
Он от бога отвел. Он зовется насик.
Есть народ, словно ангел, в пределах Востока.
То — мансак. Он — отрада господнего ока.
Есть на юге народ, словно море. Храним
Он создателем. Властвовал Авель над ним.
И народ, что на севере, так же бескраен.
Древний род его чти: его праотец — Каин.
И когда ты в дорогу направишь коня,
И везде твоих войск засверкает броня,
От насика к мансаку, покой отметая,
И от Авеля к Каину, путь обретая, —
Просветишь ты народы, а верящих в ложь
И тебе непокорных, как прах разметешь.
Ты могуч. Пред тобою все будут в ответе.
Не захватит никто твое место на свете.
Ты ночной самоцвет, ты звезда, ты гори.
Ты всю мглу озаришь, словно свет Муштари.
Чтобы всюду, куда ни бросал бы ты взоры,
Где сокровищ благих ни вскрывал бы затворы,
Сделай так: устремляясь к счастливой звезде,
Помолись властелину небес. И везде,
Где бы ни был, в злосчастных краях иль в счастливых,
Прибегай ты к царю всех царей справедливых.
На тебя никакая не грянет беда.
И войскам твоим славным не будет вреда.
Коль ты хочешь, чтоб войску предшествовал кто-то,
Коль о тыле в тебе родилась бы забота,
То узнай и покорствуй счастливой судьбе:
Мрак и свет будут всюду подвластны тебе.
Будет свет впереди, мрак расстелется дымом
Позади. Будешь видеть и будешь незримым.
Кто твоим повеленьям не вымолвит «нет»,
Ты того облачи в свой сияющий свет,
Кто же встретит указ твой усмешкою злою,
Ты окутай того беспросветною мглою,
Ты его в тот же час мраком тяжким одень,
Чтоб исчез он от взоров, как смутная тень.
И ведя, — это ведай, — браздами играя,
Всепобедное войско от края до края,
И услышав народов неведомых речь
И желая к себе их словами привлечь, —
Ты поймешь, вдохновенный, любое реченье.
Каждых слов для тебя будет ясно значенье.
Внемли всем языкам, царь подлунных царей!
Речь нигде пред тобой не закроет дверей.
По-румийски вещай. Все, вещанью внимая,
Толмачей отстранят, все без них понимая.
Этих дивных явлений пройдя череду,
Ты добро обретешь, а противник — беду».
И когда Искендер — он поверил не сразу
В изволенье небес — внял Суруша приказу,
Он постиг, что пред небом и мал он и слаб, —
И веленье небес принял царственный раб.
Снаряжаться он стал, вняв благому Сурушу.
Лишь одним этим делом заполнил он душу.
Все забыл он, лишь помнил божественный глас
И дорожный вседневно готовил припас.
Но, узнав повеление выйти в дорогу
И предвидя в путях всеблагого помогу,
У премудрых, которым от бога дана
Прозорливость, душа у которых ясна,
Все ж просил он советов. Искал он беседы,
Чтоб суметь на пути все осиливать беды.
Кроме «Книги Великой», к которой прильнуть
Захотел он, чтобы знать сокровенного суть,
Три завета писцы, благодарные богу,
Начертали по шелку царю на дорогу.
Аристотеля твердое знанье цвело
В первом свитке. Добро раскрывал он и зло.
Во втором вся премудрость Платона гласила
О науках, в которых великая сила.
Третий лист был Сократом составлен в тиши
О предметах, отрадных для нашей души.
И когда были кончены три этих свитка,
Полных блеска и мыслей благих преизбытка,
Государь их согнул, к ним печатью прильнул
И в единственный свиток три свитка свернул,
Чтобы где-то, с Юнаном изведав разлуку,
В должный час протянуть к ним уверенно руку,
Чтоб их вновь развернуть, чтобы в дальнем пути
В каждом свитке отдельном опору найти,
А когда б его разум не справился с делом,
Вопросить всеблагого умом неумелым.
Утром занял, надев бирюзовый венец,
Трон из кости слоновой державный мудрец.
И велел он везиру явиться с каламом,
Самым острым и твердым, отточенным самым,
Для писанья приказа, в который бы он
Все уменье вложил, чтоб рассудка закон
Все развил бы с таким убедительным толком,
Что ягнята в лугах рядом были бы с волком.
Из чертога царя, покорившего мир,
Воспринявший приказ, тотчас вышел везир.
Он вожатым премудрости сделался снова,
Чтоб извлечь из пучины жемчужины слова.
Заострил он калам и склонил он свой лик.
Был калам тростниковый, — и сахар возник.
