1
Слышал я от вольного стрелка,
Что струится Радуга-река
По Югорской золотой землице.
С той поры я слышу светлый звон,
Бег соболий, лебединый стон,
По ночам мне, молодцу, не спится.
Высоки крутые берега,
Да светлы неведомые воды.
…Брёл по пояс я через снега,
В стороне, где ходят на врага
С костяными копьями народы.
Ясный снег светился, что парча,
Шёл в лесах один без толмача, —
Жизнь свою оборонял пищалью,
«Где же ты, о Радуга-река,
Где же вы, златые облака?» —
Вопрошал с надеждой и печалью.
Я на горы дивные гляжу —
До вершин не досягнёт и птица!
Где-то здесь, коль верить чертежу,
Радуга чудесная струится!
Горе мне! Лишь малый ручеёк
Я сыскал в землице той далёкой
И на берег с мёрзлою осокой,
Чуть живой, в томлении прилёг.
Бредил в лихоманке и дыму
В хижине у Радуги обманной
И пошёл — бродяга окаянный —
По весне в родную Кострому.
В Устюге насущную еду
Добывал за песню да сказанье;
По Гулыне-улице иду —
Девушки выносят подаянье.
2
Шумно в славном граде Костроме,
В пёстрых платах красные девицы.
По другой весне взгрустнулось мне,
И опять мне, молодцу, не спится.
От людей торговых услыхал,
Что золоторогие олени
Скачут в тундрах диких на Мезени
Да у дальних ледовитых скал.
Да ещё мне хвастали — лежит
Посреди поморской той сторонки
В окияне чудо-рыба кит,
А на ней — играют песни жёнки.
Все поют да водят хоровод —
Так у них ведётся и поныне! —
Брагу пьёт, бахвалится народ
На главе китовой да хребтине.
…Знатному боярину сгрубил.
Не сладка тюремная коврига!
«Ты в Мезени свой остудишь пыл,
Подлый раб, кабацкая ярыга!»
Два стрельца везут со мной указ.
Я напрасно говорю им: «Братцы…»
Надо мной почали измываться —
Хуже бесермен али черкас.
Рёк я им: «Мол, чуть не нагишом
Волокут меня в санях к Мезени…»
А в ответ: «Коль познобит колени —
Мы тебя согреем… бердышом!..»
Скоро ль будет благостная сень?
На закате въехали в Мезень.
Снег блестел, колокола звонили.
Ночевать отправили в приказ,
А наутро, пригрозив не раз,
В слободе поморской поселили.
«Где в Мезени тот чудесный кит, —
Вопрошал я, вставши спозаранок, —
Что горячим дыхом шевелит
Сарафаны юных поморянок?»
«Бог с тобой, болезный человек!
Кит — он бродит у ГрумАнта в море.
Мы поём и пляшем на угоре,
По весне, когда растает снег.
И оленей златорогих нет.
Зря тебе наговорили люди, —
А ведь мы поморский знаем свет
Весь — от Лопи до Великой Чуди».
Возопил я, глядя в облака:
«Всё обманно — Радуга-река,
Рыба-кит, олень золоторогий;
Оборвалась сказка, словно нить.
Как на свете без мечтанья жить
Буду я — смиренный и убогий?»
И лежу — мечтою обуян —
На Мезени, всеми позабытой,
Слышу, как студёный окиян
Подступает к тундре снеговитой.
Сшил я пестрядиную суму,
Со страной простился ледяною;
С посохом да с первой сединою
Я вошёл без шапки в Кострому.
Негде мне порою ночевать.
За душою — два алтына меди.
«Ссыльный вор… Бродяга…
Бражный тать…» —
Попрекают бывшие соседи.
От напастей где укрыться мне?
На злосчастье мать меня рожала —
Жить не дозволяют в Костроме,
Батогами гонят от кружала.
Воевода хвалится: «Ни в жизнь
Не пущу на родину бродягу,
В Кинешме да в Юрьеве селись,
А в родные слободы — ни шагу».
3
Но опять я слышу от людей,
Град Рябинин — полон лебедей,
Лебеди слетаются к светлицам,
Бьют крылами в каждое окно
Да клюют заморское пшено,
Ластятся к рябининским девицам!
Морок… Наваждение… Мечта…
В новый град прибрёл через Калязин.
Девки отпираю воротА,
В кабаке поёт заезжий фрязин.
Не услышишь пенья лебедей,
Плеска белых, сладостных воскрылий.
Долго ль будешь, сирота Василий,
Так бродяжить да смешить людей!
И когда ты распростишься с дурью?
Прохожу над речкою Лазурью.
(Лишь один святитель без греха!)
Вижу жёнку в сарафане… Боса…
Грех великий — распустила косы;
В огороде ловит петуха.
Показалась мне такой пригожей!
А она кричит: «Постой, прохожий,
Незнакомый, странный человек.
Бес проклятый, оборотень-кочет;
От меня, никак, уйти он хочет.
Не поймать его одной вовек!»
Долго бегал я по пыльным грядам…
А она смеётся, вставши рядом,
Говорит затейные слова,
Лёгкий дух от муравы зелёной.
Тут спознал, что звать её — Алёной,
А сама — стрелецкая вдова.
Петуха, моркови две гряды
Получил в приданое за жёнкой,
Породнился с новою сторонкой,
Взялся за домашние труды.
Невод сплёл да выдолбил челнок
И спознал рыбацкую науку;
Всё мечтаю: вот придёт лишь срок,
И поймаю меченую щуку!
Вспоминаю, как служил в стрельцах.
Скучно жить. Молчит проклятый лях,
Вороги отвагой отощали,
Вор-ливонец что-то присмирел,
Не слыхать пока ногайских стрел, —
Не на ком попробовать пищали!
4
Пономарь из храма КупинЫ
Мне читал священные псалмы:
— Суета сует, весь мир что зданье
На песке. Мечтать мы не вольны.
Сирота Василий, примирись!
Есть земля, ты и отЫдешь в землю…-
Ну а я таким словам не внемлю,
Озорую да пытаю жизнь!
Я на той Лазури на реке
Отыскал в царёвом кабаке
Выпивоху — из бояр ярыгу;
Прозвище чудное — «КозмогрАф»,
Он читал мне не святой устав,
А письма ненашенского книгу:
«Чёрная Арапия лежит
Вдалеке за тёплою Хвалынью.
Там песок сверкает и горит,
Небо пышет багрецом и синью.
Там орёл — поболе колеса
У боярской важной колымаги,
Сладкий дух — пьяней медовой браги,
Источают ладан древеса…»
Вновь мечтанье не даёт мне спать,
Сохну острым тернием в пустыне,
Чёрную Арапию сыскать
Восхотелось ноне сиротине!
Вновь дорога! Марево и синь
Целый день стоят перед глазами.
Возгремела пенная Хвалынь,
Облака бегут за парусами.
Знать хотите где теперь брожу?
Да какие ведаю законы?
Коль вернусь в Рябинин — расскажу,
Помолясь на отчие иконы.
