21
О великом братстве всех людей
Вычитал я в нежном сердце чуда,
В сердце западной любви моей.
Все туда она глядит отсюда,
Той забыть не в силах глубины…
Дело ведь не в обаянье женском,
И на языке моей страны,
О, Любовь, и на твоем, вселенском,
Я о самом личном говорю,
Потому что в общее смотрю.
Помню, как магического стана
В танце я коснулся в первый раз
Твоего, и был как с неба манна
Мне пытливый суд огромных глаз.
Мы тогда и начали беседу
И с тех пор ее ведем, ведем…
Кто-то про мгновенную победу
Мне шептал, и голос был знаком.
Я сознательно не лицемерил,
Но еще не полной мерой мерил.
Посрамленный, больше не клянусь,
А тебя, как прежде, вновь касаюсь
Мысленно и, нет, не ошибусь,
Говоря, что наконец сливаюсь
Так с тобой, как надо бы тогда:
Весь, навек, воистину, всецело.
В миг один все пережив года,
Вижу, как твое духовно тело,
И кружимся плавно мы вдвоем,
Кик, бывало, в вальсе, — в мире том.
Никогда не целовал так нежно,
Так молитвенно, так наяву
Губ твоих я, как в иной, безбрежней
Жизни… Пустоглазую сову
Прочь лучи рассветные прогнали
Из души греховной, ты же тут
Словно дома у себя. Едва ли
Бедные слова передадут,
Чем загрезил я: не здесь, далече
От заемной прелести, при встрече,
Будут совершенные тела
Двигаться не с быстротою света —
Слишком для духов она мала, —
Но как мысль. И не предмет предмета
Будет там касаться, как у нас
А вбирать друг друга, образуя
Вместо двух — одно. «Не наша связь» —
Жалкого не знает поцелуя:
Там поверхности не как стена,
Там непроницаемость смешна…
В бормотанье дивных соответствий,
В музыку заоблачную верь,
Звезды, а не «суета суетствий»,
Как всегда, недвижны и теперь.
Те же звезды, так же дух спирает,
Так же бесконечна их толпа,
Так же перед ними замирает
Жизнь, которая и днем слепа,
И внезапно ты необычаен,
И всему на свете ты хозяин.
Так бывает в истинной любви
(Никогда не в страсти, слишком тесной).
Это вовсе не огонь в крови,
Это где-то в жизни неизвестной,
Где-то в небе как бы линий двух
Столкновение в какой-то точке,
Так что здесь захватывает дух.
Это не презренье к оболочке
Внешней (может быть, наоборот),
Но она безмолвствует и ждет.
Помню, опустив на солнце веки,
Молча слушала ты, глядя в даль,
Стих: «Я полюбил тебя навеки»,
И над нами реяла печаль.
И слова, и чувства оправдались,
В прошлое, униженный, смотрю.
Строфы дневника уже писались.
Я из них сегодня повторю
Несколько. Не так они звучали
«До», но «после» лживыми не стали:
«От любви и нежности больной
Через нашу новую разлуку,
Через все, чем жили мы с тобой,
Я тебе протягиваю руку.
Наша молодость уже прошла,
Но еще сильнее, чем когда-то,
И не ту, которой ты была,
Я люблю тебя перед закатом
И целую каждый волос твой
Возле пряди, С юности седой.
Пальчиками слабо отвечая
На пожатие руки моей,
Через: горы из другого края
Ты отозвалась душою всей:
“Вот и отдыхаем понемногу,
Мы от многого, чем жизнь томит,
Вывела тебя я на дорогу,
Где звезда с звездою говорит.
Скоро, скоро на Дороге Млечной.
Разойдемся для разлуки вечной.
Если же и для умерших есть
Где-то там хоть что-нибудь живое,
Через все, чего уже ни счесть,
Ни измерить, звездно-голубое,
Я тебе останусь, как сейчас,
Ближе матери, жены и друга.
Что бы ни разъединяло нас,
Неразрывные, как точки круга
В реянье Сатурнова кольца,
Будут наши смежными сердца”».
Так писал я, не воображая,
Что вовне случится и во мне.
Где твоя доверчивость былая?
Стал и я изгнанником вдвойне.
Потерявший родину земную,
Но в любви иную обретя,
Не по ласке я сейчас тоскую,
Плачу не как малое дитя…
Был суровый труд не двухнеделен,
Был и срыв, быть может, не бесцелен.
Но уже, как десять лет назад,
Строф моих не слушаешь с улыбкой,
Ясный и тяжелый, грустен взгляд,
И, когда по-прежнему ошибкой
Засмеешься, чувствуется, как,
Если даже он и восстановлен,
Наш расторгнутый духовный брак
Горек для тебя и обескровлен,
И, своим несчастием дыша,
Плачет бедная моя душа…
Послесловие…Что мне добавить?
Рана открывается опять:
Хочется трагедию исправить,
Но приходится ее принять.
Слишком было бы легко без платы
Приобщиться радости. Плати!
Умственных подвалов завсегдатай,
Ближнему в потемках посвети,
Рассказав о том, что было, было,
Что от всех две жизни отделило.
«Умерли мы оба для земли», —
Утверждать, я думаю, решимся…
Чтобы современники прочли
Сей дневник, уже мы не боимся.
Словно кто-то через двести лет:
Пожелтевшие нашел тетрадки,
Мы отсутствуем, нас больше нет,
Сожжены последние остатки.
Как бы из-за гроба видя их,
Мы живем, чужие для чужих.
Юность, вдохновение, забвенье» —
Для язычника. Другой закон:
«Воскресение — преображенье» —
Ты несешь. Во мне испепелен
Из-за близости к душе горящей
Тленный мир, и лишь один родник
Для меня холодной влаги слаще.
Снова твой цитирую Дневник.
Вот какие голоса ты слышишь,
Вот что, как бы между прочим, пишешь:
«Век науки, а монастырей
Явственны, как никогда, призывы.
Трезвый век, а дело упырей
Совершенствует: бежит на нивы
Из прокушенных безумьем горл
Кровь невинная. Какой алхимик
Смел мечтать о буре бомб и жерл
Наших дней? Суккубами какими
Так бывала заполонена
Радость знания? Горит она
Черным ослепляющим алмазом.
Изгнан Сатана. Вакантный трон
Победителю достался: Разум
Царствует. Но что дарует он
Подданным? Дыханье Саваофа
Для сердец растленных все нужней,
Все необходимее Голгофа.
И опять спасение людей
Не в войне, не в колбах и ретортах,
А в руках, на том кресте простертых».
Продолжает жить земли кора
Миллионолетними пластами,
И за три столетия гора
На аршин меняется. За нами
Столько же бесчисленных смертей,
Сколько дальше будет — больше будет.
Что же делать с красотой твоей?
Почему она как совесть судит?
Скоро ведь погибнет и она.
Ты молчишь, но музыка слышна.
Это — царскосельского парада
Трубы отдаленные слышны,
Это — тянет розами из сада,
Это — шорох моря и сосны.
Это — все, что чувства волновало,
Но как будто видно изнутри,
Все, что для меня впервые стало
До чего прекрасным. Посмотри,
Это — праздничное отчего-то
Все, что было с птичьего полета.
Это — дальше, следующий век,
Тот, в котором нас уже не будет.
Это — умирает человек,
Но пока земля не обезлюдеет,
Это будет чем-то вот в чем:
Если б разжигать не удавалось
Духу Истины в очередном,
Смертном, сердце и любовь, и жалость, —
Мало что не стоило бы жить,
Всей земли могло бы и не быть.
