7
Как у солнца спутники-планеты
Занимают и тепло, и свет,
Так в сияние твое одеты
Верные, не только твой поэт.
Нет, я не один, хотя и слабый,
Верую в тебя, а ты одна…
Или ревновать к земле хотя бы
Солнца луч посмела бы луна.
Я один из тех, кому светила
Ты лучами главного светила.
Нас немного: притяжение
Нечто вроде строгого отбора,
Скупо окружение твое;
И тебя сопровождала свора
Тех и этих — у красавицы
Спутники иные неизбежны:
Фанфароны, подлецы, льстецы,
И Пьеро, и раненный и нежный,
И самовлюбленный Арлекин,
И певец (конечно, не один!).
Все это подобно пыли звездной,
Чтобы в ней сложилось иногда
Солнце новое. И виртуозной
Обольстительницы «нет»; и «да»
Ни к чему: ни девы добродетель,
Ни провинциальная краса,
Ни блистательнейшая на свете, —
Не взойдет, как ты, на небеса
Из миров туманности банальной
Без какой-то магии астральной.
Небеса… но это не экран,
Где мила очередная дива,
Это — беспредельный океан
Пустоты, и в ночь его разлива
Только мысль летит, осуждена
Замерзать, ответа не давая
На вопрос, зачем летит она.
И туда, печальная, живая,
Ты уводишь вечности глотнуть
От людей немного отдохнуть.
Как могла бы женщина такая
Быть светилом только для меня
Мглу в отчаянье пересекая,
Вся навстречу твоего огня
Не одна рванулась жизнь-комета,
Только не задерживала ты
Их, случайных. Верная планета
Вырвана тобой из темноты,
И ее дальнейшее движенье —
Встречи незабвенной продолженье.
Как Сатурн и Марс или Уран,
Как Земля, Юпитер и Меркурий
И еще немногие, туман
Звездной пыли и чужие бури
Позабыв для солнца своего,
Отдали ему свои орбиты, —
Так не для меня лишь одного,
Но и не для многих, ледовитый
Океан всемирной пустоты
Жарким светом заливаешь ты.
Вижу человека в серой шляпе
(Снял ее перед тобою он
И держал, как розу, в мягкой лапе),
Пристально-почтительный поклон.
Он не молод, а почти красавец
И какой-то ладный: кость умна.
Гнется и ломается мерзавец,
У таких же — как струна спина…
Гордый, без усилия приятный,
Очень сдержанный, высокий, статный.
Тут же познакомила ты нас,
И такими он смотрел глазами,
Словно душу я ему потряс
(Не моложе он меня годами,
Но тюрьма и Рим и то за мной,
Что навеки человека старит),
И любовь его, и ум живой
Все ему раскрыли: жизнь ударит
И его… Бесценное отнять
У тебя мне суждено опять.
О каких особых недостатках
Этот умный и надменный взгляд?
Был он вежлив и, хотя, в перчатках,
Очень прост (ему, пожалуй, брат —
У Толстого радующий Левин),
Говоря со мной наедине
(Ты была в отъезде), был он гневен
И печален: «Дорога и мне
Издали, как лучшее на свете,
Та, кого вы любите. Ответьте
Только на один вопрос: что с ней
Дальше будет? Ведь юна больная,
И не долго жить на свете ей,
Так за всех и каждого сгорая.
Доконала бы ее нужда.
Ждет ее уход благоговейный,
Мне она ответила бы «да»,
Освятила бы наш круг семейный,
Если б вы уверили ее,
Что могли бы жить и без нее.
Мать моя, сестра и даже слуги
Два-три дня гостившую у нас
Полюбили без ума. На юге
Страшен каждому недобрый глаз,
Добрый же спасителен. Ей будет
Хорошо. Когда на всех подул
Ветер зла и погибали люди,
Здесь она не убоялась дул,
На нее направленных. Посмела
Доказать, что дух сильнее тела.
Литераторы и гордецы,
Вы, конечно, это воспоете,
Но себя не спросите, слепцы,
Что вы ей измученной, даете.
Я не смел бы это говорить,
Если бы она не рассказала
Мне о вашей подлинности. Жить
В отдыхе, в искусстве ей пристало.
Там у нас могли бы цели те
Вновь во всей раскрыться полноте».
«Понимаю. Вы уже не первый.
Но жалеть она не сможет вас.
Успокаивает даже нервы
Сила мужественная. Сейчас,
Именно сейчас, ей только это
Помогло бы, если бы она
На любовь не наложила veto:
Как монашенка, она верна
Страшному и строгому обету.
Черточку вы упустили эту…»
Хороша высокая тоска,
В небо улетающая птицей,
Хороша, да только не легка.
Был он из патрициев патриций,
Гордый без заносчивости, так,
Чтобы соблюдали расстоянье,
Может быть традиций маниак.
Только наше тайное свиданье
Подтвердило мне, что он бы мог
Счастье дать тебе. Я не помог…
И тебе не стоило усилья
Потерять его… И ты со мной…
Но прощение уже не крылья:
Я теперь освобожден тобой
Для мажорного апофеоза,
А в тебе вся горечь всех утрат
Человеческих. И вот угроза:
Все тебе постыли, все страшат —
С ними ты во мне соприкоснулась
И от веры в ближнего проснулась.
Кто бы вправду мог предположить?
Ты ведь отказалась от богатства
И свободы, чтоб со мною жить
В узах не влюбленности, а братства
И сейчас, на склоне наших лет,
Счастлив бы назвать тебя супругой
Редкий человек и снова: нет!
Как царевна, ставшая подругой
Не царя — Ивана-дурачка, —
Ты со мной на годы, на века.
8
Южная Италия, от Рима
Мы неподалеку, и Афин,
И, пожалуй, Иерусалима.
Три вершины славы. Ни один
Город, созданный позднее, этим
Не чета. И вот на склоне лет
К троице волшебной, к тем столетьям
Подошли мы. Ярко-белый цвет
Стен, лазурь без дыма и от зноя
Желтая трава. Лицо героя
Бронзовое от загара, ткань
Легкая на очень ловком теле…
Смесь норманна с сарацином… Глянь
И поглубже, и подальше: млели
Как сегодня овцы. Кто их пас?
Может быть, Саул или Эдипа
Маленького спасший раб? Сейчас,
Двух колес заслушиваясь скрипа
На дороге пыльной — древний мир
Вижу. Из натопленных квартир
Севера мерещились иначе
Все эти священные места.
Надо помнить, как голодной кляче
Жарко, чтобы юная мечта
Не воображала колесницы
Чуть ли не повсюду в те века:
Нищ, как тот крестьянин смуглолицый,
Был тогдашний раб, и не легка
Жизнь была под солнцем раскаленным
Даже Фидиям и Соломонам…
Пояс Ориона… Три царя,
Хорошо, что вы и в небе вместе…
Бетельгейзе… Строго говоря,
Мало кто, что вряд ли к нашей чести,
И слыхал, как названо плечо
Правое охотника, налево
Много ниже — Ригель. Горячо
Сириус пылает, королева,
Сильная звезда (не все сильны
Первой и второй величины),
Ну а та, вечерняя, всех краше,
Всех огромнее, она зашла
Там же, где заходит солнце наше.
И обманчиво она светла,
Как и вся темнеющая сфера.
Странно, что любви посвящена,
Хоть и носит имя Люцифера,
Чьи лучи — измена и война…
Нет, любовь надежды не обманет:
Злом израненная, светом ранит.
Плачет бедная моя душа,
Плачет, а твоей найти не может.
Дом спасают же, огонь туша,
Но людей иное пламя гложет.
Я не жизнь, я больше потерял,
Вечная моя любовь, над нами
Только в междузвездное провал
(С чьими — прямо на меня — глазами?)
Больше ни до гроба, ни потом
Душ испуганных мы не сольем.
Как два голубя, они друг к дружке
Прижимались, как два голубка…
Если не по воробьям из пушки,
То по всем; чья нежность глубока.
Я уже напрасно сил не трапу
И не перестану горевать…
Без твоей надежды что я значу,
Но в меня поверишь ли опять?
Что с того, что Смерть неотвратима
И что молодость неповторима…
Вечная любовь один лишь раз
И лишь с тех, кого она постигла,
Очарованных не сводит глаз…
Дымом ложь моя чуть их не выжгла…
Чем со мной ты проще, чем нежней,
Тем какой-то голос безнадежней:
«Больше ты не будешь дорог ей,
Как не разуверившейся, прежней…»
Вместе… Навсегда… И не сумел:
Не по росту мне такой удел.
Ни Изольды гибель, ни Тристана,
Ни в Вероне двух почти детей,
Как ни горестно-благоуханна,
Не страшней моей (ведь и твоей)…
Даже в малой доле кто искупит
Войны и публичные дома
С нежными о них стихами вкупе?..
Как перед стеною плача: «шма»
Или как слова намаза в Мекке, —
Слезы о любимом человеке…
И стоит не в раме, не в стекле
Предо мною тот, кто на портрете,
Что на письменном твоем столе.
Он полубезумцу в лазарете
Не являлся. Не был я готов:
Самая тревожная утрата
Приближалась только — общий кров
И прощение, и нет возврата
К цельности: душа твоя ушла.
Оттого моя и добрела
До — его, тебя не потерявшей…
Вот о чем он говорил со мной:
«Плачь, невероятное поправший!
Я не враг. Любовь ее с тобой
В жалости, со мной — живая память
И признание. Ты разлучен
С ней давно. Неравенство меж вами
Неизбежно. Будет ли смягчен
По ее же просьбе ей в эфире
Вынесенный приговор: nesciri? [Неизвестный (лат.)]
В неизвестности платить собой
За тебя… Существовать в пустыне,
Хороня гигантский жребий свой.
Но, артист, зачем ты жертву принял?
Ты в стихах искусство развенчал,
Ты на деле раб его примерный,
Для ее же муз (что сам и знал,
Святость восхваляя лицемерно)
Ты готовил не живых восторг,
А бездействие, забвенье, морг…
Ты заигрываешь с кем угодно
На земле и даже в небесах,
Чтоб служить поэзии свободно.
О своих сомнительных делах
Ты со злобой рассказал бывалой…
Много милосерднее скрывать,
Чем изранить правдой запоздалой.
Грех отныне будешь искупать.
Только не избавишься от фальши,
Не ответив, что же будет дальше…
Не спасенье лира для тебя…
Будь таким (по тайному условью),
Чтобы ей, замучившей себя,
Улыбнуться твоему здоровью
Не телесному (старей, болей!)…
И еще одно: чего, подумай,
И стыдливейшей, и гордой, ей
Стоит, без патетики, без шума
От людей уйдя в расцвете лет, —
К ним вернуться, превратясь в сюжет!..
Если бы постольку лишь поскольку
Был дневник тебе необходим,
Если б ты рифмованную рольку
Пел, но жизнь ее (с пятном твоим)
Сделана всеобщим достоянием.
Только ей не жаль себя: пиши!
Грустно ободряет. Предсказаньем
Кончу: не поймут ее души
Там у вас. Да и она стремится
Раньше, чем поэма выйдет, скрыться…
Смолк. С тех пор не на столе портрет,
Жизнь его, как друг, воображаю…
Плечи кутаешь ты зябко в плед,
Молча за тобою наблюдаю.
Как осунулась ты в свой черед,
Выходила и сама свалилась…
Но какой же отдых, если жжет
Пламя Духа? А кругом застылость
Дней послевоенных и пейзаж,
Все равно какой. Сегодня — пляж.
Холода не зимние, на юге:
Целый год — и лето, и весна,
Так что жизнь в ее годичном круге
Сглажена, умиротворена.
Бабье лето (лето San-Martino)
Длительно. Для перелетных птиц
Здесь почти конец дороги длинной.
Может быть, из северных столиц
Эти ласточки? В широком кресле
Выздоравливающая. Есть ли
Что-нибудь прозрачней и нежней
Обескровленной руки? Слабее
Горестных улыбок? Сколько в ней
Детского, когда на длинной шее
Никнет утомленно голова.
Потянуло тепловатым паром
И лимонами едва-едва,
Но и пережитого кошмаром:
Ты полулежишь, а я стою
Рядом и читаю жизнь мою.
Как не плакать, вспомнив эту фразу.
Да за все, за все расплата есть!
Отчего мы узнаем не сразу,
Что такое воля, долг и честь?
Воля — ни уступки, ни подделки…
Долг — не паника и не совет
Разума увертливый и мелкий,
Честь — не имени, не эполет,
Но души, того ее закала,
Чью возможность ты мне доказала.
Только жребий на земле сердец
Даже не великих, величайших:
Слушая не то, что шепчет льстец,
Помнить все до черточек мельчайших,
Знать, что даже избранный предаст,
Что повсюду кроется измена
И…спасать…могильный виден пласт
Каждому и совести геенна
Из того земного далека,
Где религиозная тоска.
Раньше чем пошли путем кровавым
(Лишь вторым пока еще) войска,
Ты меня иным, незримо правым,
Повела… Народы и века
Заинтересованы в исходе
И такой войны. Ее ведут
Многие (премного и пародий).
Только дни победы настают
Не для малой радости непрочной
Лишь в беде и только в час урочный.
