«Если боль причинит моя голова твоим ляжкам,
Затолкай обратно того, кто стремится вниз! Ну смотри:
Ведь шарик моего дыханья ещё не взорвался,
Он столкнётся с лиловой мордашкой —
И пойдут пузыри!
Лучше вывалюсь я с червяком верёвок вокруг горла,
Но эту сцену я не помешаю актёрам доиграть!
Да, для петушьего боя сгодятся игривые фразы зверька,
Я пройду сквозь леса, полные ловушек, затеняя лампу перчаткой,
Буду в утиные часы дня танцевать и клеваться,
И прежде, чем припадая к земле я выгоню призрака,
В гулкой комнате стукни меня слегка …
Если жестоким тебе покажется моё мартышечье появленье,
Отправь меня обратно в сотворивший меня дом,
Моя рука уже нащупывает выход из глубины твоей,
Кровать — место принятия креста, который буду всю жизнь я нести,
А чтоб пролететь девять месяцев из глубин и до самых дверей —
Сделай в пустыне прямыми мои пути.»
— Нет, нет, ни на сияющее ложе самого Христа,
Ни на перламутровый сон в чём-нибудь мягком и колдовском
Не променяю я слёзы мои — пусть железная у тебя голова,
Но толкай, дочь или сын, толкай: ведь обратного хода нет,
А громоздкие ливни с небес льют и ночью и днём.
Вот проснусь, и движенья ослабнут, и радостно вздохнёт пещера,
Где рос ребёнок, которому от грядущих бед век свободы не знать,
О моя потерянная любвь, изгнанная из меня какими-то вышибалами!
У зерна, спешащего своим путём от края мокрой могилы,
Есть и голос, и дом — есть где плакать и где лежать.
Оставайся! Нет иного выбора для горстки праха.
Оставайся у груди, полной молочными морями,
живи, сколько положено лет,
Всё равно ни волнами жирных улиц, ни скелетными худыми путями
В ту могилу, из которой ты вышел,
Возврата в моё спокойное тело нет.
И начало чудес бесконечных откроет тебе этот свет!
