В иные минуты я слышу душою старинный и робкий намек
И в бледное сердце вонзается грубо безжалостный, горький упрек,
И хочется думать, что все вокруг так же, как было и прежде:
Земля с торжествующей песней смеется в своей изумрудной нарядной одежде,
И небо родное… и радостью Детства трепещут под огненным солнцем луга.
И волны с Любовью, с приветом лобзают замкнувшие их берега.
И я со скамьи городского бульвара смотрю в золотистую
Прошлого даль,
Которое было, и счастье сулило, которого нету, которого жаль.
* * *
…Лесная поляна… Вздыхает лениво затона глубокого белая грудь
И падают листья спокойно и плавно в бездонную, влажную муть.
…И снилось ребенку, что белые башни росли глубоко под водой,
И слышал он музыку: томную арфу и звучный, искристый гобой:
То в царстве подводном в часы предвечерних безлунных бесшумных мечтаний
Играла безумная странная дева, дочь темных, чарующих негой сказаний.
Когда ж озарялось подводное царство багровой улыбкой багровой луны,
То тихо, как воры, туда проникали проклятые Богом и
Радостью сны:
И снились ребенку бескрылые гады, с большими зубами, без глаз, без голов…
Они извивались и чем-то грозили…
И он, просыпаясь, смеялся в сознаньи, что это создания снов.
*
О Молодость! Счастье! Там злые уроды мелькали во сне.
Теперь они всюду. Всю землю покрыли. Вверху и внизу, и кругом. И во мне!
Напрасно я силюсь забыться, проснуться и тщетно стремлюсь я к покою мечтой:
Не слышно гобоев — и Город сжимает мне горло железной, в крови омоченной рукой…
*
По пальцам сочится густою струею еще не остывшая, теплая кровь
Задушенных прежде, как я, понимавших, всю бездну
Презренья и высшее слово — Любовь!
