Андрей Колтоновский — Стихи

Я не беглец и не изгнанник,
Я светлой воли паладин:
Брожу весь век, беспечный странник,
Всегда с людьми — всегда один.
Как ложе долгого недуга
Иль свод тюрьмы, меня гнетут
И скука мирного досуга,
И дня размеренного труд.
И я иду. Куда? Не знаю…
Туда, где брезжит новый свет.
Несу неведомому краю
Еще несказанный привет.
Я на чужбине — как в отчизне.
Везде найдутся братья мне,
Везде я — капля в море жизни,
В ее сверкающей волне.
Везде мне солнце путь осветит,
И знанья луч блеснет уму,
И сердце женское ответит
Улыбкой сердцу моему.
И не спрошу я, угасая:
Где кончу праздник бытия?
И телу все равно: чужая
Земля схоронит, иль своя.
Так вечно в мире я, скиталец,
Черчу спираль, за кругом круг,
Среди бездушных — постоялец,
Среди сердечных — гость и друг.
Послушный баловень природы,
Ее слуга и господин,
Уж перестал считать я годы,
А все — далёко до седин!

Море беснуется, стонет,
Волны, как горы, вздымает,
С ревом их гонит и с грохотом бьет о гранит,
Гложет утес и шатает,
Жадно обломки хоронит,
Вновь набегает и диким проклятьем гремит…
Черные тучи несутся,
Дышат зловеще бедою,
Ринуться в битву, как демонов сонмы, спешат…
Птицы над бездной морскою
В хищном предчувствии вьются…
Заревом адским пылает багровый закат…
Только испытанный в споре,
Гор своих витязь могучий,
Смотрит Ай-Петри спокойно и гордо с высот, —
Знает: рассеются тучи,
Стихнет бессильное море,
И в ореоле победное солнце взойдет.

Я бежал, недужный и в печали,
В чудный край, где вечно ясны дали,
Где в садах
Цветы не отцветают,
Где в горах
Ручьи не умолкают.

Я молил, как бога, солнце юга,
Чтоб сожгло в груди змею недуга;
Заклинал
Прибой мятежный моря,
Чтоб умчал
В пучину призрак горя…

И проник мне в сердце луч волшебный, —
Напоил меня струей целебной;
Нежа слух,
Про волю волны пели, —
Жизни дух
Во мне мечтой согрели.

И домой принес я из скитаний
Свежесть сил и молодость желаний;
Но со мной —
Вернулся из-за моря
Роковой,
Зловещий призрак горя…

…Несется корабль, а навстречу с волны на волну,
Как мячик, суденышко утлое скачет…
Кто, дерзкий, пойдет этой ночью ко дну?
Над кем завтра чайка заплачет?..
Не горсть удальцов на простор из неволи бежит,
Иль в край неизвестный за счастьем и славой;
Не грозная шайка добычу следит,
Готовясь к потехе кровавой…

То — дети нужды, слуги жадной корысти людской,
Богатство чужое везут из-за моря,
За хлеб свой убогий — бесстрашной рукой
С ревущей пучиною споря.

Как призрак, их парус мелькнул и растаял во мгле…
А море вослед им хохочет и стонет…
Примчит ли их бешеный ветер к земле,
Иль в бездне кипящей схоронит?..

Последние льдины нестройной грядой
Уныло плывут по реке голубой.
Их теплые волны, шумя, нагоняют
И резво щекочут, и нежно ласкают.
Прощая им злобу, и плен, и позор —
За радость и волю, за свет и простор.

Но мечутся льдины в объятиях струй:
Пугает их резвость и жжет поцелуй,
Им трудно отвыкнуть от вьюги холодной
И трудно сдружиться им с жизнью свободной,
Им душно, им жутко отдаться волне;
И бьются, и плачут, и тают оне…

А солнце смеется с лазурных небес
И в воду глядится проснувшийся лес,
И в листьях истлевших трава шевелится,
И в воздухе греза и нега струится,
И ласточки вьются веселой семьей…
Все блещет, ликует, все дышит весной.

Гляжу я, как радостно плещет волна,
И грезится сердцу иная весна:
Так волны людского застывшего моря
Разрушат оковы неправды и горя,
И правда из плена любовь приведет,
И счастье цветами их путь уберет…

Вчера еще солнце улыбкою нежной
Поблекшую зелень ласкало,
В природе струился покой безмятежный,
И кротко в ней жизнь угасала.

И клён, наклоняясь, шептался с березой,
К ногам ее листья роняя,
И грусть увяданья сливайся с грёзой
О счастье грядущего мая…

А ныне, прощаясь, над мрачной землею
Печальное небо склонилось;
И веет могилой, — и траурной мглою
Недвижная роща покрылась.

Не шепчутся клёны, поникли березы
Под бременем дум безотрадных;
И капли по веткам стекают как слезы,
Как слезы о днях невозвратных…

Когда на землю сходит ночь,
На ложе счастье — сны роняя,
Когда душа моя больная
Бессильна скорби превозмочь, —
Я покидаю город сонный,
На берег сумрачный иду
И в тишине завороженной
Беседу с звездами веду.
Я улетаю в бездны мира,
Где с тьмою вечность говорит,
Где неусыпный вихрь эфира
Светила новые творит…
Тогда немеют в сердце муки,
И гаснут знойные мечты;
И мне невнятны, странны звуки
Земных страстей и суеты.
И мелки кажутся страданья,
И жалки люди с их борьбой —
Пред дивной тайной мирозданья,
Пред вечной жизнью мировой…

Обвеян печальною мглою,
Гляжу я в потухшую даль.
В тревожной тиши за стеною,
Как женщина, плачет рояль…
И чудится мне: эти звуки
Рыдают о жизни моей…
В них — сердцу знакомые муки
И знойные бури страстей.
В них — трепет убитых желаний
И ропот загубленных сил,
И скорбные вопли прощаний,
И ужас родных мне могил…
Что время смело беспощадно, —
Встает в очарованном сне;
И больно, и сладко-отрадно
Вернуть невозвратное мне…
Но, выплакав слезы, уж стонет
Последним аккордом рояль…
Душа моя что-то хоронит,
Чего-то безумно ей жаль…

Доныне мы с тобою были
Чужие сердцем и умом —
Мы не одним богам служили
И розно шли своим путем…
Но я узнал твою утрату
И безнадежную печаль, —
И мне, как любящему брату,
Тебя до боли стало жаль!
Я не принес тебе участья…
Что в вечном горе — светлый час?
Я не вернул бы этим счастья
И от несчастья бы не спас…
Но взор твой, полный скорби жгучей,
Огнем мне в душу проникал,
И лаской горестных созвучий
Тебе я втайне отвечал.
И эти отзвуки живые
Уж не умрут во мне, поверь…
Как прежде, в жизни — мы чужие.
Душой — родные мы теперь…

О, верю я: как сохранит природа
От гибели мельчайший атом свой —
Не пропадет для счастия народа
Зерно добра, посеянное мной;
Как семена в египетской гробнице,
Переживет пустынные века
И прорастет, и даст плоды сторицей,
И их пожнет праправнука рука…
Но ждать века, когда удел мой — годы!
В мечтах парить ликующим орлом,
Весь мир сзывать на светлый пир свободы,
А дни влачить скитальцем иль рабом…
Но проклинать, бесплодно ненавидеть
Стихийных сил слепое торжество,
Лететь за грань грядущего — и видеть,
Как жизнь ползет бесцельно и мертво…
Не ускорить ее волны бесшумной:
Святой земли ей чужды берега,
Ей наш призыв — нелеп, как бред безумный,
И мы смешны или страшней врага…
Мгновенья сын, я миг живу… Быть может,
И не далек медлительный рассвет;
Но червь могил мой знойный мозг изгложет, —
И для меня — ни тьмы, ни света нет!
Да, верю я, но не согрет той верой:
Ее лучи едва дрожат во мгле;
И в сердце — мрак, и кажутся химерой
Любовь, добро и счастье на земле…

Одуванчик желтолицый,
Гость бездомный издалёка,
У дворца среди столицы
Приютился одиноко.
И томился он от зною,
Увядал от едкой пыли;
И его живой росою
Зори щедро не поили…
А высоко на балконе,
Недоступна для пылинок,
Между пальм, в живой короне
Из сверкающих росинок,
И привольно, и покойно
Роза в неге расцветала
И дыханьем воздух знойный
Наполняла, опьяняла…
Одуванчик желтолицый
Стал молить ее с тоскою:
«О, красавица-царица!
Ты обласкана судьбою…
Рос и я в тени на воле,
Но, унесен бурей с луга,
Изнываю в тяжкой доле
Без защитника и друга.
Окропи мне влагой очи!
Дай на миг хоть освежиться!
За тебя и дни, и ночи
Буду небу я молиться…»
Не услышан стон плебея
С высоты аристократкой:
Не дождался он, старея,
От нее росинки сладкой…
И засох он; помертвелым
Смутным взором огляделся —
И по ветру пухом белым
Весь уныло разлетелся…
Но весна дыханьем чудным
Пронеслася над столицей, —
И в потомстве многолюдном
Возродился желтолицый:
Средь камней, в ковре газона,
В скверах — рать их зажелтела;
А красавица с балкона —
В грязном мусоре истлела…

Овеян радугой видений,
Беспечен, радостен и смел,
Спешил я в вихре впечатлений
За неизведанный предел.
Но, сладко сердце обжигая,
Мне кто-то бег заворожил:
Меня ждала Она, земная,
На перепутье тайных сил.
Она звала, лаская взглядом, —
И я припал — блаженство пил —
И, отуманен знойным ядом,
В минуте вечность утопил.
Забыв полет мой шумнокрылый,
Забыв ликующий простор,
Я только слышал голос милый,
Я только видел милый взор…
Но мелодичные мгновенья
Распались, жалобно звеня:
Она с тоской недоуменья
Взглянула чуждо на меня;
Она в рабе не узнавала
Того, кого в цари звала,
И Ей докучливо звучала
Моя влюбленная хвала…
Уж таял день мой; свет вечерний
Дробился в темной синеве…
Был остро-жгуч венок из терний
На обреченной голове…
Сорвав его, с последней силой
Разбил я мой безвольный плен, —
И вынес взмах ширококрылый
Меня в безбрежье перемен.
Опят на ловле впечатлений,
Беспечен, радостен и смел,
Спешу я в радуге видений
За неизведанный предел…
И вижу вновь Ее, былую,
На перепутье тайных сил,
И снова сладостно тоскую,
Но не смыкаю вольных крыл.
С лазурной выси упоенья
Гляжу я гордо, как орел:
В Ней жуткий миг недоуменья
Восторгом женственным расцвел;
И вновь колдует взор волшебный,
И снова манит нежный зов, —
Но уж не Ей мой гимн хвалебный
Звучит с огнистых облаков.

Ненастный день кончает скорбный путь.
Уж близок тусклый час заката.
Скорей бы ночь! Дойти — стряхнуть
Утому —
Уснуть…

А сердце тоскует и молит возврата
К былому.

Но к юным снам дороги не найти;
Не радость — тешиться ошибкой…
Что отцвело, то вновь цвести
Не станет…
Прости!

А счастье — тут, рядом… волнует улыбкой
И манит.

Ненастный день кончает скорбный путь.
Пора! Готовься к повечерью.
Гони мечту: она лишь грудь
Терзает…
Забудь!

А сердце, как узник за кованной дверью,
Рыдает.

И справа, и слева пестреют поля —
До грани, где с небом сомкнулась земля.

На них, как на мутном разливе реки,
Пустынно грустят хутора-островки.

Курганы под рожью угрюмо стоят:
Тяжел и неловок им новый наряд.

А крест колокольни маячит светло
Оттуда, где в балке ютится село…

Огромной, зеленой межою в полях
Ненужный, заброшенный тянется шлях —

Из северной дали, из дымки седой,
На полдень веселый, на полдень родной.

Тесьмой полосатою две колеи
Да след лошадиный по нем пролегли

И вьются в траве, как в лугах ручейки,
Минуя размывы, бугры и пески.

Проедет телега… иль путник пройдет…
И вновь он, как гостя, кого-нибудь ждет,

Лениво, истомно, бездумно лежит
И в пламя лазури сонливо глядит.

Дохнет ветерок — и замрет… и кругом
Все снова недвижно, над ним и на нем.

И в небе не видно ни тучек, ни птиц,
И нивы, незрелые, ждут еще жниц…

А прежде — не знал он: что — поле? что — серп?
Отзначен рядами развесистых верб,

Утоптан, укатан, в степи вековой
Бежал он, чернея, сплошною тропой.

И в пестром движеньи родившийся гул
Лишь ночью устало в безмолвьи тонул.

Как вихри, носились по нем казаки…
Из Крыма товары везли чумаки…

Скрипели обозы заезжих купцов…
Катились лавины московских полков…

И шли богомольцы, стиравшие след
От панских рыдванов и царских карет

Так было… Теперь он пустынен и глух
Подобия древних, беззубых старух,

Засохшие вербы — дуплистые пни —
Покорно считают последние дни

И в очи прохожему слепо глядят,
И словно о чем-то прошамкать хотят;

Но черные рты им засыпала пыль —
Мешает поведать дремотную быль.

Убогие нивы с обеих сторон
Тревожат, теснясь, его барственный сон.

О чем они шепчут? Что ропщут? Чего
Докучные нивы хотят от него?

Праправнучки вольных-раздольных степей, —
Что год, то дробнее, что год, то бедней, —

Спеша, подходили одни за другой
И вот обступили мятежной толпой.

Уж тронут его беспризорный пустырь,
Измерена жадно вся праздная ширь,

И шепот зловещий по нивам плывет:
Зачем, для кого он добро бережет?

Но чужд ему ропот голодных забот.
Из города в город идет он, идет,

Идет мимо хат — хуторов — деревень —
Туда, где миражит синеющий день,

От скуки считает курганы в дали:
Какие не срыты еще до земли?

И ждет не дождется от ветра вестей:
Что больше не страшны кошмары полей,

Что близко, за мертвым оплотом песков,
Колышется море из трав и цветов,

Что скоро в звенящих восторгом степях
С ним братски сольется неведомый шлях,

И хлынет от встречи желанно-родной
Былое веселье гремящей волной…

Но ветер с полудня вдали пролетел:
Из жалости правду сказать не хотел.

Не верю я сказке о злой непреложности,
Заклявшей земные пути:
Мне светит звезда лучезарной возможности —
Я волен их круг перейти.

И смело стезею бесследно-сыпучею
Иду я к загадкам судьбы,
И радостно шлю благодатному случаю,
Как доброму богу, мольбы.

И славлю я в полдень и в полночь безлунную
Природы и жизни красу,
И в сердце открытом мечту многострунную,
Как арфу Давида, несу.

И знаю, что где-то, за скучной пустынею,
Услышу я звон родников.
И там я воздвигну священную скинию
Средь пальм и цветов.

Под утесом волны ложе стлали,
Песню дня устало допевая.
Над закатом облака пылали,
Как виденья сказочного края.

Помнишь? Мы, плечо к плечу, следили,
Как менялись тучек изваянья;
Те же в них намеки мы ловили
И роняли те же восклицанья.

Длилась ложь ребяческой забавы,
А слова взволнованно немели,
И всплывали вздохи, как купавы,
И сердца, как арфы, нежно пели…

Вот заря все сказки досказала, —
Сплыл, как дым, последний призрак зыбкий.
«Больше нет!» — ты тихо прошептала
Лишь одной, сбежавшей с уст, улыбкой…

И упал заботливым покровом
Знойный мрак. И ночь договорила
То, чего не выдали мы словом…
Как недавно — как давно все было!

Север. Осень. Неутешной мглою
Плачет вечер; плачет, сердцу вторя,
Оттого что нет тебя со мною —
Ни тебя, ни тучек-грез, ни моря.

В моем предзимьи, мглой одетом,
Ты солнце вешнее зажгла,
И обреченным, поздним цветом
Душа безвольно расцвела.
Развеяв трепетом желаний
Мою осеннюю печаль,
Венцом лазурных предвещаний
Ты, опьянила жизни даль.
Но в знойном вихре обольщений
Играя сердцем, как весна,
Ты на пороге достижений
Чертишь заклятий письмена.
И снова манишь к упоенью,
Как нега шепотных ночей —
И ускользаешь чуждой тенью
От жадно вспыхнувших лучей.
И сеть, опутавшую душу,
Ты мне расторгнуть не даешь…
И я не знаю: чем разрушу
Твою колдующую ложь?
Иль ненасытны утоленья,
Что пьешь ты в жертвенном дыму,
И надо в муке всесожженья
Истаять сердцу моему?

I

Весна купается в небесной синеве.
Играют бабочки над солнечной поляной.
Веселый ветерок, от знойной неги пьяный,
Шалит с березками и прячется в листве.

Средь милых ящериц ничком лежу в траве
И весь дышу землей — ее истомой пряной.
И мысль овеяна блаженною нирваной,
И сказки, но без слов, роятся в голове.

И, просветленная, под лаской осиянья,
Душа всезрячая к материи слепой
Припала в радости дочернего слиянья —

Пьет сон предвечности из урны голубой
И, внемля таинству святого волхвованья,
Летит sa даль веков бессмертною мечтой.

II

Лазурным озером, прозрачным, но бездонным,
Плывут два облачка к востоку на поклон.
Безбрежье зелени блестит со всех сторон,
И воздух весь сквозит стеклом озелененным.

Шуршит — растет трава. Повис дыханьем сонным
В загрезивших ветвях какой-то смутный звон.
Кого-то радуя, кукушки вещий стон
Сулит за годом год размером монотонным.

С лугов повеяло цветущим лозняком…
Защелкал соловей… Но смолк он — до заката.
И трель осыпалась серебряным дождем.

И что-то милое, что было сном когда-то
Иль радостью цвело в мгновеньи золотом,
Вновь ожило в душе, взлелеянное свято.

III

Луна идет мечтать на мглистый небосклон,
Где реют тени грез, роняя в мир мерцанье.
Спит ночь. И спит земля. В немом очарованье
Стою — и снится мне волшебный белый сон.

Весь сад — как в жемчуге. От счастья плачет он.
Приникла тишина и пьет его дыханье.
И воздух силится шепнуть свое желанье —
И бредит трепетно, луной заворожен.

На сумрачном лугу косматые виденья,
Цепляясь за кусты, блуждают у ручья
И слепо тянутся до белых стен селенья.

Им зябко — хочется погреться у жилья
И жаль покинуть луг: их сладостью томленья
Пьянят любовная молитва соловья.

IV

Пришла — стоит весна. Позеленев, с испугом
Последние снега в оврагах залегли.
Летят и празднично горланят журавли,
И утки, крякая, уже снуют над лугом.

Крестьянин весело идет за новым плугом.
Сынишка, выросший в преданиях земли,
Следя, как резвый Жук охотится вдали,
Хозяйственную речь ведет с отцом, как с другом.

Как мать-просвирница в коротком зипуне
И в сереньком платке на сгорбленной спине,
Ворона бороздой, спеша, идет с развальцем.

Вот — с боку клюнула и тащит червяка.
А мальчик, на нее указывая пальцем,
Досадливо зовет далекого Жука.

V

Под солнцем утренним блестит росою двор.
Коровы угнаны. Открыты настежь клети.
Телята чинные, как маленькие дети,
Шажками робкими выходят на простор.

Бычок, склонивши лоб, уставился в упор
На диво-дивное — на желтого цыпленка —
И вдруг, задравши хвост, подпрыгнул, рявкнул звонко
И лихо поскакал, взбивая вихрем сор.

За ним — две телочки; и поросенок бравый,
Захрюкав — тоже вскачь; и, взлаяв — с ними Жук.
И ужас обнял кур перед такой забавой:

Рассыпались — орут, и всклоченный супруг
Бежит, вопит, грозит обидчикам расправой
И жен взволнованных скликает в мирный круг.

Днем я — средь вас;
Днем я — как вы:
Звук, затерявшийся в шуме молвы.
Медлит мой час —
В душной пыли
С вами свершаю обряды земли.

Ночью, один,
Внемля в тиши
Вещему гимну творящей души,
В хаос пучин
Чары я лью —
Новые звезды из грез создаю.

День ваш уснет…
Смех отзвучит…
Имя мое с ваших уст не слетит.
Вам же с высот
Звезд моих рой
Будет сиять незакатной мечтой…

Гаснет мой час…
Всходит ваш день…
Вновь я — немая, безликая тень,
Вновь я — средь вас,
В душной пыли, —
С вами свершаю обряды земли.

Прости мне, дитя, ослепленный порыв!
Прости охмелевшую страсть!
Прости, что, как розу, тебя полюбив,
Дерзнул твою ласку, как розу чужую, украсть…
Прости, что покой твой лазурный смутил —
В доверчивом сердце посеял печаль и боязнь…
Прости, не кори — не казни меня! Сам я себя осудил
На пытку и казнь.

Как схимник, под звон погребальный,
В пустынную скорбь я уйду,
Твой образ, навеки печальный,
Лелея в бессонном бреду.
Тоской неизбывной тоскуя,
Умершую грезу любя,
Греховным огнем поцелуя
И в снах не коснусь я тебя.
В скитанье дорогой унылой —
В беззвездную ночь я пойду,
Твой образ, суровый, но милый,
Лелея в бессонном бреду…

И с вечною жаждой возврата не смея вернуться с пути,
И вечно впиваясь очами в далекий, немеркнущий рай,
Я буду все дальше и все невозвратней идти…
Прости…
Прощай…

Ты вновь мне снилась — во тьме безбрежной
Взошла звездою.
Была ты грустной — была ты нежной —
Была родною.

Мы все сказали — мы все забыли…
Преграда пала.
И ты воскресла для новой были —
Моею стала…

Ах, знаю: сон мой не ты дала мне…
Но верю чуду,
Что станут розы цвести на камне,
И ждать их буду.

Залогом счастья в душе мятежной
Мой сон лелею:
Ко мне придешь ты и будешь нежной —
Родной — моею.

Минувшее ушло с зарей унылой;
Желанное таил восток немой.
Она брела, одна в глуши ночной,
А тьма гнала на прежний путь постылый.

И, послан к ней таинственною силой,
Затерянной принес я светоч мой.
И, вверясь мне, она пошла со мной,
Прильнув к плечу своей головкой милой.

И я, как брат, ее туда веду,
Где скоро луч прорвет туман жемчужный,
А сам с тоской, как казни, утра жду…

Но свят обет: с беспечностью наружной
Ее отдам я дню и отойду —
И разобью светильник мой ненужный.

Когда на нее я гляжу —
На иней нескрытых седин,
Когда я украдкой слежу
Игру ее скорбных морщин
И взор, убегающий вдаль,
Где бродят ушедшие сны, —
Мне хочется плакать, мне жаль
Ее лучезарной весны.

Пускай и не мне расцвела
Улыбка ее красоты,
Пускай и не мне отдала
Она свои тайны-мечты,
Пускай разделить с ней печаль
Мне право и власть не даны, —
Мне грустно, мне больно, мне жаль
Ее невозвратной весны.

Пришла фантазия ненастью
Размазать небо в серый купол.
Зевнула даль холодной пастью,
И дождь захныкал и захлюпал.

Хожу… Сижу… Лежу… Тоскливо
Гляжу в заплаканные стекла:
Вдали — все сжалось сиротливо,
Вблизи — нахохлилось, поблекло.

Весь Божий мир насквозь простужен;
Деревья ветками чихают.
Буян-петух, — и тот сконфужен,
И куры вежливо скучают.

Стоят, повеся хвост и уши,
Недоуменные коровы:
Хандрят и их святые души,
Хоть нервы все у них здоровы.

А что же делать мне — с больными?
Дремать весь день, как эта кошка?
Но очи совами слепыми
Уныло пялятся в окошко.

А на дворе — все лужи, лужи…
И в окна сырость заползает…
И в теле сырость, как снаружи…
И даже мозг мой раскисает.

Уж осень выплакала слезы…
Молчат угрюмо небеса,
И с жестких кос седой березы
Не каплет мертвая роса.

Ко сну отходит день уставший.
Поблеклый парк уныл и пуст.
Прорвав парчу листвы опавшей,
Дрожит нагой, озябший куст.

И, одинокое, пустое,
Средь веток жалостно застряв,
Чернеет гнездышко, витое
Из моха, волоса и трав…

А та, что строила — Бог знает,
В какой далекой стороне:
Грустит и смутно вспоминает
О милой северной весне…

Тают жертвенно извивы
Бледной тучки в синем зное.
В материнском лоне нивы
Зреет таинство земное.

Чуть колышет, обнимая,
Ветер стебли золотые.
Смутно ловит ширь немая
Благовестия святые.

То звенят блаженно дали,
И плывет над томной нивой
Вздох обласканной печали,
Шепот радости стыдливой…

Но смолкают волхвованья…
Полный колос, нежась, дремлет…
И отрада упованья
Поле жаркое объемлет.

И любовно дышит зноем
Сине-пламенное небо
Над молитвенным покоем
Дозревающего хлеба.

Годы бессильны стереть огневые мгновенья:
Все между нами дрожит необрывная нить.
Сердце искало — замены, обмана, забвенья…
Сердце узнало, что нечем тебя заменить.

Где ты теперь? Если море рукой своей зыбкой
Стан твой ласкает, поет тебя в гимне прибой,
Ветер целует иль солнце встречает улыбкой, —
Знай: это я — в многоликом единый — с тобой.

Если томишься ты чуждой душе суетою,
Если ты маешься в трудной житейской борьбе
И на минуту забудешься смутной мечтою, —
Знай: это я вспоминаю, грустя, о тебе.

Если, отвергнув бесстрастный обряд Гименея,
Знойное тело отдав одинокому сну,
В сладкой истоме проснешься ты, вся пламенея, —
Знай: это я к тебе, в грезах целуя, прильну.

Если, наскучив законною лаской ревнивца,
Ржавые цепи сожжешь ты на грешном огне —
Губы отдашь поцелуям иного счастливца, —
Знай: не ему ты раскроешь объятья, а мне!

Жались ели от осенней стужи.
Стекленели на полянах лужи.
Парк безвольно сыпал листья роем,
И, хватая, гнал их ветер с воем.
Гнал он листья — выгнал все живое…
Только зябли на скамейке двое:
Он, бесстрастный, с нею, скорбной, рядом —
Как чужие, врозь лицом и взглядом.

Обнажились темных слов намеки…
Были слезы и мольбы-упреки…
Залил сердце липкий мрак могилы…
Убежала б! Только встать нет силы.
Плыли мысли — как чужие тени…
Больно локти уперла в колени
И, в ладонях воск лица сжимая,
Вся застыла, уж без слез, немая…

Шел мечтатель одинокий мимо —
Заглянул ей, как сестре любимой,
В очи-чаши с голубой эмалью,
Налитые до краев печалью.
И сверкнули в них на дне зарницы,
И упали, задрожав, ресницы…
Встрепенулась… Как больная, встала…
И, поникши, побрела устало.

Губы вражьи зазмеились гнусно.
Взоры дружьи провожали грустно.
Ветер с плачем хоронил былое
И шептал ей что-то злое-злое…

Автор Луиджи Меркантини, перевел Андрей Павлович Колтоновский

Раскрылись могилы, и мертвые встали —
Все братья, что в муках за родину пали:
С мечами в руках, в ореоле лавровом
‎И с огненным словом:
‎«Отчизна» — в сердцах.

Вперед! Развернитесь, ряды молодые!
Вперед! Загремите, доспехи стальные!
Вперед! Развевайся, победное знамя!
‎Италии пламя —
‎В сердцах и в очах!

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!

***

Страна мандолины, цветов песнопений
Пусть будет, как прежде, страною сражений!
Ей руки тяжелая цепь изъязвила,
‎Но есть еще сила —
‎Ту цепь разорвать!

Ярмо не к лицу ей, наследнице Рима,
И вражья нагайка свистит уже мимо!
Италия больше тиранов не хочет!
‎Гнев долго клокочет,—
‎Довольно молчать!

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!

***

Ты занял жилища в чужом тебе крае;
Оставь их, — твои тебя ждут на Дунае!
Ты нивы нам топчешь, ты хлеб расхищаешь,
‎Детей отнимаешь…
‎Оставь — не дадим!

Два моря и Альпы — вот наши границы:
Мы огненным вихрем своей колесницы
Прорвем Апеннины, — и, сбивши чужое,
‎Мы знамя родное
‎Везде водрузим!

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!

***

Готовые к бою, мы слов не пророним,
Но, прямо ударив, врага мы прогоним, —
Лишь станет Италия мыслью одною,
‎Одною мечтою
‎Для всех навсегда…

Но мало победы над вражеским строем:
Мы хищникам двери в отчизну закроем!
И все в ней народы в единый сольются,
‎В единый сомкнутся
‎Союз — города!..

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!

***

И если границ наших недруг коснется, —
На клич: «Гарибальди» страна всколыхнется…
Миг — тысячи встали, от края до края,
‎Душою пылая,
‎Оружьем звеня!

За гвардией красной — сомкнулась пехота…
Взвились вымпела итальянского флота…
И там, где оставил след крови воитель,
‎Король-Победитель
‎Пришпорил коня…

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!

***

Конец твоей спеси!.. Италии волей —
Король её имя несет в Капитолий;
Владычице, трон свой вернувшей из плена,
‎И Темза, и Сена
‎Приветствия шлют…

Довольная царством до гор-великанов,
Она угрожает лишь власти тиранов:
Где сдавят свободу их цепи и сети, —
‎Туда её дети
‎С оружьем пойдут!

‎Уйди, чужеземец!
‎Дни ига прошли!
‎Уйди, чужеземец,
‎Из нашей земли!