Вздыбленный проулок. Сумасшедшая икона
смотрит тёмным взором в неглубокое окно.
Голубое дерево тбилиcского балкона
язычками перца вдоль перил опалено.
Здравствуй, свадьба курдская, звени-бренчи на таре,
дай увидеть счастье да скорее отпусти:
аль за жёлтой речкою, в высоком Авлабаре,
улочки сосчитаны, не спутаны пути?
Где же наша молодость? Да здесь же, за горами.
Волей честной памяти, средь честной суеты
прошлое, как дьявол, заключённый в пентаграмме,
всё никак не вырвется из городской черты.
Всё поёт в подвальчике лудильщик или медник,
всё поёт, всё жалится, всё просит поберечь
огненный, балкончатый, певучий заповедник
диких и непуганных, и не забытых встреч…
Имена ли, даты ли и – да свершится! – лица:
синий свет даиси к воскрешению воззвал.
Розовеет в сумраке кривая черепица,
вот забрезжил в комнате хевсурский твой овал!..
Но и смерть немыслима, и жизнь неповторима…
Мальчик моментальный, проносящий в дом лаваш,
забери и взгляд свой, и меня, и запах дыма
в дальний вечер – твой ещё, давно уже не наш.
И тогда на улочке, даст Бог, такой же тесной,
в незнакомой памяти, в неизвестный миг,
в час даиси пристальный я, может быть, воскресну…
Дай нам Боже, мальчик мой, дай нам Бог, старик!
_______
* Даиси – сумерки (груз.)
