Ты, верно, ангелу земному своему
Об ангелах небес наговорила слишком, —
Что в небе так светло, твердила ты ему,
Что там так хорошо, так весело мальчишкам;
Что небо — это храм, рассказывала ты,
На золотых столбах, что это — род беседки
В роскошнейшем саду, где звездочки — цветы,
А солнце — яблочко, сорвавшееся с ветки;
Что сколько там, в раю, нельзя и описать,
Игрушек, лакомства; хотим ли быть любимы?
Для этого есть бог; хотим ли поиграть
И порезвиться мы? На это — херувимы;
Что сладко с богом там сливаться всей душой
И что встречает там с земли переселенца
В домашней прелести близ девы пресвятой
С улыбкой ясный лик предвечного младенца.
А не внушила ты былинке нежной той —
Ребенку милому, что он, тобой любимый,
Тобой взлелеянный, весь неотъемно твой,
Что он в сей жизни — свет, тебе необходимый;
Что после, как к концу наклонится твой век,
Нуждаться будешь ты в сокровище едином,
Чтоб при тебе тогда был крепкий человек
И этот человек тебе был нежным сыном.
Не говорила ты, что божья воля есть
На то, чтоб вдаль и вдаль идти земной дорогой,
Что женщина сперва должна мужчину весть,
А он потом ей был опорой и подмогой.
И что ж — однажды… Верх несчастья твоего!
В тот лучезарный храм, в ту горнюю беседку
Та птичка милая вспорхнула — оттого,
Что для нее сама ты отворила клетку.
Перевод В. Г. Бенедиктова.
