I
А ночи в июне-то росны,
А святками ночи морозны,
Морозны те ночи да звездны.
А дети небесные – зори
В снежки-то играют на взгорье,
Купаются, сонные, в море.
А в комнатах старые вещи
Тревожатся шорохом вещим:
– Отслужим, и оросят нас в пещи,
А книги в священных покровах,
Как в ризах церковных парчовых –
Личинах таимых даров их.
А верные до смерти звери,
Хранители ложа и двери,
В святой, неоправданной вере.
А люди – не чудо ли в чуде?
Разлюбит, уйдет и забудет –
Но был он, и есть он, и будет.
Что, нищий, ты рад или нет им –
Таким вот бесценным, несметным?
Что дашь ты им даром ответным?
Вот – только глаза, что жалели,
Когда, закрываясь, тускнели,
Что мало на милых глядели.
Вот губы – когда застывали,
Скупые, коснея, шептали,
Что мало они целовали.
Вот руки – последним объятьем
Смыкаясь над брошенным платьем,
Скорбели, что нечего дать им.
А если малым измерятся
Худые дары жизнетерпца,
Вот – песнями полное сердце.
Вот сердце — как рана, что крови
Полна – так полно оно, вровень
С краями, радением в слове.
II
Начать приходится ab ovo –
Раз посылаю Вам яйцо,
А не поэта томик новый,
И не цветы, и не кольцо.
С тех пор, как нас праматерь Леда
Снесла – при всяческом конце
Забыть не вынудит и Лета
О пра-булгаковском яйце.
В яйце таится смерть Кащея
(С полковником Белавенцом) –
Не на нее ли мы надеясь
На Пасху всех дарим яйцом?
Но знать бы надо нам для роста –
Хотя, быть может, не к лицу –
Что умереть не так-то просто,
Как стать Колумбову яйцу.
Мораль: в мире ссор и кляуз
Утешно видеть для певца,
Что песня, хоть она не страус,
А вылупилась из яйца.
