Ребенок простодушный, чей
Так легок каждый вдох,
В ком жизнь струится, как ручей,
Что знать о смерти мог?
Я встретил девочку, идя
Дорогой полевой.
«Мне восемь», — молвило дитя
С кудрявой головой.
Одежда жалкая на ней
И диковатый вид.
Но милый взгляд ее очей
Был кроток и открыт.
«А сколько братьев и сестер
В твоей семье, мой свет?»
Бросая удивленный взор,
«Нас семь», — дала ответ.
«И где ж они?» — «Ушли от нас
В далекий Конвей двое,
И двое на море сейчас.
А всех нас семь со мною.
За нашей церковью в тени
Лежат сестренка с братом.
И с мамой мы теперь одни
В сторожке с ними рядом».
«Дитя мое, как может вас
Быть семеро с тобою,
Коль двое на море сейчас
И на чужбине двое?»
«Нас семь, — ответ ее был прост, —
Сестра моя и брат,
Едва войдешь ты на погост —
Под деревом лежат».
«Ты здесь резвишься, ангел мой,
А им вовек не встать.
Коль двое спят в земле сырой,
То вас осталось пять».
«В цветах живых могилы их.
Шагов двенадцать к ним
От двери в дом, где мы живем
И их покой храним.
Я часто там чулки вяжу,
Себе одежку шью.
И на земле близ них сижу,
И песни им пою.
А ясной летнею порой,
По светлым вечерам
Беру я мисочку с собой
И ужинаю там.
Сначала Джейн ушла от нас.
Стонала день и ночь.
Господь ее от боли спас,
Как стало ей невмочь.
Мы там играли — я и Джон,
Где камень гробовой
Над нею вырос, окружен
Весеннею травой.
Когда ж засыпал снег пути
И заблестел каток,
Джон тоже должен был уйти:
С сестрой он рядом лег».
«Но если брат с сестрой в раю, —
Вскричал я, — сколько ж вас?»
Она в ответ на речь мою:
«Нас семеро сейчас!»
«Их нет, увы! Они мертвы!
На небесах их дом!»
Она ж по-прежнему: «Нас семь!» —
Меня не слушая совсем,
Стояла на своем.
