Начинается повесть:
‘Итак,
Эта девочка в каменном городе
Проживала меж книг и бумаг,
А любила овраги да желуди…’
Впрочем, стоит ли в третьем лице
Ворошить сокровенные горести,
Тосковать о любимом отце,
Толковать об изломанной гордости?
Как хотите, а я не могу!
Это я, а не образ из ребуса,
На московском нечистом снегу
Ожидаю 2-го троллейбуса.
Это я. Это слезы — мои,
И моя виноватость недетская.
…А была: ‘из хорошей семьи’,
Голубица университетская.
— Не ропщи, сумасбродная суть,
И не ври, что не знала заранее:
Бескорыстного поиска путь —
Это хлябь, а не чистописание.
