Русская народная песня, былина
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты днепровския.
Из-за моря, моря синева,
Из глухоморья зеленова,
От славного города Ле́денца,
От того-де царя ведь заморскаго
Выбегали-выгребали тридцать кораблей,
Тридцать кораблей един корабль
Славнова гостя богатова,
Молода Соловья сына Будиме́ровича.
Хорошо карабли изукрашены,
Один корабль полутче всех.
У того было сокола у ка́рабля
Вместо очей было вставлено
По дорогу каменю по яхонту;
Вместо бровей было прибивано
По черному соболю якутскому,
И якутскому ведь сибирскому;
Вместо уса было воткнуто
Два острыя ножика булатныя;
Вместо ушей было воткнуто
Два востра́ копья мурзамецкия,
И два горносталя повешены,
И два горнасталя, два зимния.
У тово было сокола у ка́рабля
Вместо гривы прибивано
Две лисицы бурнастыя;
Вместо хвоста повешено
На том было соколе-ко́рабле
Два медведя белыя заморския.
Нос, корма — по-туриному,
Бока взведены по-звериному.
Бегут ко городу Киеву,
К ласкову князю Владимеру.
На том соколе-ко́рабле
Сделан муравлен чердак,
В чердаке была беседа дорог рыбей зуб,
Подернута беседа рытым бархотом.
На беседе-то сидел купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович.
Говорил Соловей таково слово́:
«Гой еси вы, гости-карабельщики
И все целовальники любимыя!
Как буду я в городе Киеве
У ласкова князя Владимера,
Чем мне-ка будет князя дарить,
Чем света жаловати?».
Отвечают гости-карабельщики
И все целовальники любимыя:
«Ты славной, богатой гость,
Молодой Соловей сын Будимерович!
Есть, сударь, у вас золота казна,
Сорок сороков черных соболей,
Вторая сорок бурнастых лисиц;
Есть, сударь, дорога камка,
Что не дорога ка́мочка — узор хитер:
Хитрости были Царя́-града
А и мудрости Иеруса́лима,
Замыслы Соловья Будимеровича;
На злате, на серебре — не по́гнется».
Прибежали карабли под славной Киев-град,
Якори метали в Непр-реку,
Сходни бросали на крут бережек,
Товарную пошлину в таможне платили
Со всех кораблей семь тысячей,
Со всех кораблей, со всего живота.
Брал Соловей свою золоту казну,
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц,
Пошел он ко ласкову князю Владимеру.
Идет во гридю во светлую,
Как бы на́ пету двери отворялися,
Идет во гридню купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович,
Спасову образу молится,
Владимеру-князю кланеется,
Княгине Апраксевной на особицу
И подносит князю свое дороги подарочки:
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц;
Княгине поднес камку белохрущетую
Не дорога камочка — узор хитер:
Хитрости Царя́-града,
Мудрости Иеруса́лима,
Замыслы Соловья сына Будимеровича;
На злате и серебре — не по́гнется.
Князю дары полюбилися,
А княгине наипаче того.
Говорил ласковой Владимер-князь:
«Гой еси ты, богатой гость,
Соловей сын Будимерович!
Займуй дворы княженецкия,
95 Займуй ты боярския,
Займуй дворы и дворянския».
Отве(ча)е(т) Соловей сын Будимерович:
«Не надо мне двор(ы) княженецкия,
И не надо дворы боярския,
И не надо дворы дворянския,
Только ты дай мне загон земли,
Непаханыя и неараныя,
У своей, асударь, княженецкой племяннице,
У молоды Запавы Путятичной,
В ее, осударь, зелено́м саду,
[В] вишенье, в орешенье
Построить мне, Соловью, снаряден двор».
Говорил сударь, ласковой Владимер-князь:
«На то тебе с княгинею подумаю».
А подумавши, отдавал Соловью
Загон земли, непаханыя и неараныя.
Походил Соловей на свой червлен карабль,
Говорил Соловей сын Будимерович:
«Гой еси вы, мои люди работныя!
Берите вы тапорики булатныя,
Подите к Запаве в зеленой сад,
Постройте мне снаряден двор
[В] вишенье, в орешенье».
С вечера поздым-поздо,
Будто дятлы в дерево пощолкивали,
Работали ево дружина хора́брая.
Ко полуноче и двор поспел:
Три терема златове́рховаты,
Да трои сени косящетыя,
Да трои сени решетчетыя.
Хорошо в теремах изукрашено:
На небе солнце — в тереме солнце,
На небе месяц — в тереме месяц,
На небе звезды — в тереме звезды,
На небе заря — в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Рано зазвонили к заутрени,
Ото сна-та Запава пробужалася,
Посмотрела сама в окошечко косящетое,
[В] вишенья, в орешенья,
Во свой ведь хорошой во зеленой сад.
Чудо Запаве показалося
В ее хорошом зелено́м саду,
Что стоят три терема златове́рховаты.
Говорила Запава Путятишна:
«Гой еси, нянюшки и мамушки,
Красныя сенныя девушки!
Подьте-тка, посмотрите-тка,
Что мне за чудо показалося
[В] вишенье, в орешенье».
Отвечают нянюшки-мамушки
И сенныя красныя деушки:
«Матушка Запава Путятишна,
Изволь-ко сама посмотреть —
Счас(т)ье твое на двор к тебе пришло!».
Скоро-де Запава нарежается,
Надевала шубу соболиную,
Цена-та шуби три тысячи,
А пуговки в семь ты[ся]чей.
Пошла она [в] вишенье, в орешенье,
Во свой во хорош во зеленой сад.
У первова терема послушела —
Тут в тер[е]му щелчит-молчит:
Лежит Соловьева золота казна;
Во втором терему послушела —
Тут в терему потихоньку говорят,
Помаленьку говорят, все молитву творят:
Молится Соловьева матушка
Со вдовы честны многоразумными.
У третьева терема послушела —
Тут в терему музыка гремит.
Входила Запава в сени косящетые,
Отворила двери на́ пяту, —
Больно Запава испугалася,
Резвы ноги подломилися.
Чудо в тереме показалося:
На небе солнце — в тереме солнце,
На небе месяц — в тереме месяц,
На небе звезды — в тереме звезды.
На небе заря — в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Подломились ее ноженьки резвыя,
Втапоры Соловей он догадлив был:
Бросил свои звончеты гусли,
Подхватывал девицу за белы ручки,
Клал на кровать слоновых костей
Да на те ли перины пуховыя.
«Чево-де ты, Запава, испужалася,
Мы-де оба на возрасте».
«А и я-де, девица, на выдонье,
Пришла-де сама за тебя свататься».
Тут оне и помолвили,
Целовалися оне, миловалися,
Золотыми перстнями поменялися.
Проведала ево, Соловьева, матушка
Честна вдова Амелфа Тимофеевна,
Свадьбу кончати посрочила:
«Съезди-де за моря синия,
И когда-де там расторгуешься,
Тогда и на Запаве женишься».
Отъезжал Соловей за моря синея.
Втапоры поехал и голой шап Давыд Попов,
Скоро за морями исторгуется,
А скоре́ тово назад в Киев прибежал;
Приходил ко ласкову князю с подарками:
Принес сукно смурое
Да крашенину печатную.
Втапоры князь стал спрашивати:
«Гой еси ты, голой шап Давыд Попов!
Где ты слыхал, где видывал
Про гостя богатова,
Про молода Соловья сына Будимеровича?».
Отвечал ему голой шап:
«Я-де об нем слышел
Да и сам подлинно видел —
В городе Леденце у тово царя заморскаго
Соловей у царя в пратомо́жье попал,
И за то посажен в тюрьму,
А карабли ево отобраны
На его ж царское величество».
Тут ласковой Владимер-князь закручинился, скоро вздумал о свадьбе, что отдать Запаву за голова шапа Давыда Попова.
Тысецкой — ласковой Владимер-князь,
Свашела княгиня Апраксевна,
В поезду́ — князи и бояра,
Поезжали ко церкви божии.
Втапоры в Киев флот пришел
Богатова гостя, молода Соловья сына Будимеровича ко городу ко Киеву.
Якори метали во быстрой Днепр,
Сходни бросали на крут красен бережек.
Выходил Соловей со дружиною
Из сокола-карабля, с каликами,
Во белом платье сорок калик со каликою.
Походили оне ко честной вдове Амелфе Тимофевне,
Правят челобитье от сына ея, гостя богатова,
От молода Соловья Будимеровича,
Что прибыл флот в девяносте караблях
И стоит на быстром Непре,
Под городом Киевым.
А оттуда пошли ко ласкову князю Владимеру на княженецкой двор
И стали во единой круг.
Втапоры следовал со свадьбою Владимер-князь в дом свой.
И пошли во гридни светлыя,
Садилися за столы белодубовыя,
За ества саха́рныя,
И позвали на свадьбу сорок калик со каликою,
Тогда ласковой Владимер-князь
Велел подносить вина им заморския и меда́ сладкия
Тотчас по поступкам Соловья опа́зновали,
Приводили ево ко княженецкому столу.
Сперва говорила Запава Путятишна:
«Гой еси, мой сударь дядюшка,
Ласковой сударь Владимер-князь!
Тот-то мой прежней обрученной жених,
Молоды́ Соловей сын Будимерович.
Прямо, сударь, скачу — обесчестю столы».
Говорил ей ласковой Владимер-князь:
«А ты гой еси, Запава Путятишна!
А ты прямо не скачи, не бесчести столы!».
Выпускали ее из-за дубовы́х столов,
Пришла она к Соловью, поздаровалась,
Взела ево за рученьку белую
И пошла за столы белоду́бовы,
И сели оне за ества саха́рныя,
На большо́ место́.
Говорила Запава таково слово́
Голому шапу Давыду Попову:
«Здраствуй женимши, да не с ким спать!».
Втапоры ласковой Владимер-князь весел стал,
А княгиня наипаче того,
Поднимали пирушку великую.
