Ночь напечатала прописью
Чьи-то на глине следы.
Над плоскодонною пропастью
Эхо, как пушечный дым.
Видно, прошел тут и шепотом
Песню пропел пилигрим;
Долго, стреляющим хохотом,
Горы смеялись над ним.
Тут не отделаться дешево,
Как бы ни крался в обход;
На смех подымут прохожего
Чудища, каменный сброд.
Пусть, опасаясь предательства
Отзвуков, путник молчит;
Стук его палки в ругательства
Гулкая ночь обратит.
…Где это море? — вы спросите, —
Где этот пляшущий риф?
Где — без морщинки, без проседи —
Юный зеленый залив?
Где эти заросли тесные
В лунной летучей пыльце?
Звери да птицы чудесные?
Люди с огнем на лице?
Гибкие пальцы упрямые, —
Чаши, цепочки с резьбой?
Эхо! Не путай слова мои!
Я говорю не с тобой.
Но утешенье напрасное —
Только на эхо пенять:
В темное слово и в ясное
Спрятан порыв: не понять!
Слово потом разветвляется,
С ним же ветвится разлад…
Не оттого ль замедляется
Путь между каменных гряд?
Ночь напечатала прописью
Чьи-то на глине следы…
Над плоскодонною пропастью
Эхо, как пушечный дым.
В сумрак, исчерченный змеями,
Русло уходит, ветвясь…
В путь! Между разными звеньями
Рвусь восстанавливать связь.
