Николай Недоброво — Стихи

Я чужд уже очарований
И, открывая твой альбом,
Среди девических мечтаний,
Среди наивных пожеланий
Хочу писать тебе о том,
Что наша жизнь лишь ряд мгновений
Однообразных и пустых.
В ней нет высоких наслаждений,
В ней нет возвышенных мучений,
Есть лишь пародия на них.
Под всякой, с виду мощной, страстью
Таятся низость и обман.
Не верь ни радостям, ни счастью,
Не верь любви, не верь участью,
Ни мукам от душевных ран.
Отбрось все ложные стремленья
Пустой толпы, толпы людской;
Одни есть в мире наслажденья —
Искусства вечные творенья
С их дивной, ясной красотой.

Тебя с улыбкою приветствует весна.
Как глубина небес прозрачна и ясна!
А солнце радостно лучится над землею;
а синева без туч… лишь редкою семьею
в ней бродят облака, сверкая белизной;
и ветки уж пестрят зеленою листвой.
Покинь скорей постель, где ты лежишь больная,
и выйди в тихий сад, где, робко замирая,
я долго жду тебя. Здесь теплый ветерок
обвеется тебе вокруг бесцветных щек,
и солнце, ослепив, лицо тебе осветит,
и греющийся мир тебя, ликуя, встретит.
Пусть ты еще слаба, пусть ты еще бледна,
но ведь и как сильна, живительна весна!
Она прильнет к тебе широкими волнами,
и я начну следить счастливыми глазами,
тих от сердечного и вешнего тепла,
как станешь ты свежа, здорова и мила.

Посвящается Б.В. фон Анрепу

Среди огромного таинственного храма,
Бросая красный свет на ряд больших колонн,
И наполняя свод дыханьем фимиама,
Горит огонь любви. К нему со всех сторон
Стеклась толпа людей. Они впивают жадно
Благоухающий чудесный аромат,
Их нежит страстный зной, пьянящий и отрадный
Чем ближе, тем сильней. Но всё ж они стоят
Вдали от пламени, где меньше наслажденья.
Подвинуться вперед их не пускает страх.
Там наслаждение доходит до мученья
И страшный, жгучий жар всё обращает в прах.

Вдруг в стороны толпа в смущеньи расступилась,
И в странном ужасе отхлынула назад.
Вот дева чудная среди нее явилась,
Прекрасна, молода… Ее глаза горят…
Она идет к огню… Томима дикой страстью
Бросается в него. Прошел короткий миг.
Она погибла там. Но что за бездну счастья
Исчерпала она, как страшно был велик
Поток прекрасных мук, бездонных наслаждений,
Блаженства и любви, и неги, и огня…
Одно мгновение — но двух таких мгновений
С такими чувствами, душе прожить нельзя.

Тебя на благо мира постигают
Страданья тяжкие и гнет тоски.
Из них богини дивные свивают
Поэзии роскошные венки.

Пусть когти злой тоски тебя терзают,
Пусть раны будут тяжки, глубоки —
Они твои ведь песни вызывают,
А эти песни чудны, высоки.

Ты мучишься, творя. Твои ж творенья
В печали наслажденье нам дают.
В них скрыт для нас источник наслажденья,

Хоть и про муки нам они поют.
Мы внемлем им, полны благоговенья,
Благословляя твой тяжелый труд.

День тянется за днем так скучно и уныло.
Всё, чем жила душа, в бездействии застыло.
Ни радость, ни печаль не трогают меня,
и в смутном полусне проходит жизнь моя.
Я слышу, как сквозь сон, то звонкий смех веселья,
то жалобы и плач, то болтовню безделья,
и в этих возгласах, мне кажется, порой
я ясно узнаю и сонный голос свой.
Я лишь тогда от сна мгновенно пробуждаюсь
и к жизни чувствами и мыслью обращаюсь,
когда передо мной появится она,
изящна и гибка, спокойна и стройна,
и улыбнется мне приветливо глазами,
и душу оживит любезными речами.
Я с нею говорю и с жадностью ловлю
и взгляд и голос тот, который так люблю,
и слово каждое, и каждое движенье
имеют для меня особое значенье,
и сердцу чуткому так много говорят
и сколько разных чувств в моей душе родят:
то безнадежною тоскою защемляют,
то умилением и счастьем озаряют.
И больше ничего уже не вижу я,
и времени душа не чувствует моя:
то час пройдет как миг, то быстрое мгновенье
несет в себе так много наслажденья,
что часом кажется. Но вот она встает
и руку бледную мне мягко подает.
Чуть замедляются в пожатьи наши руки,
и кажется тогда блаженством миг разлуки
и чувство сладкое волнуется во мне,
и мне она близка, и счастлив я вполне.
Ее уж нет со мной. И всё кругом немеет,
теряет образы, скользит из глаз, темнеет,
и, безразличием тяжелым усыплён,
я погружаюсь вновь в неясный, смутный сон.

В твоих объятиях я счастье познавала,
Ты новый, чудный мир открыл передо мной.
Я в нем жила душой и радость в нем черпала,
Забывши, что ничто не вечно под луной.

Ах, если б никогда тебя я не встречала,
Не знала бы тебя, мучитель дорогой!
Хоть счастье дивное я ведала сначала,
Страдаю я теперь изломанной душой.

Не тронуть уж тебя пылающей любовью,
Ты холоден. Служу я пищею злословью,
Покинута тобой, поругана, слаба…

Но ты по-прежнему, изящный и прекрасный,
Живешь в моей душе, разбитой и несчастной.
Пусть ты и разлюбил, но я люблю тебя.

Мы дружбу мерим уж годами.
Так почему, скажи, так ново
Нам это дорогое слово
И так глубоко меж словами?

И никогда для нас не те же
Все наши мысли и волненья
И опьянение сближенья
В нас непрерывно, живо, свеже.

Раз, помнишь, я уж был в постели…
Ты близко сел, гость полуночный.
Помчался разговор непрочный…
Часы бежали, мы — летели.

Мы торопились… Только вехи
Бросая беглыми словами,
Мы промежутки мыслей сами
Воссоздавали без помехи.

Мы волновались… Сердце билось,
Как пробужденное любовью;
Казалось, смело к изголовью
Виденье женское склонилось.

Да, чувства в нас необычайны!
Они питают вдохновенье,
В них нарастает упоенье
Готовой вдруг прорваться тайны.

1.

Феб! Не бросайся на дно — тебя вода не удержит:
Прежде чем тронешь ее, пламенем в пар обратишь.

2.

Дафну, подумав, вини. Она убегала от бога…
Солнце дерзнешь ли принять в тело живое свое?

3.

К милым нейди, Аполлон! — Сожжешь. Удались, и на столько,
Чтобы не видеть их: станешь сияньем благим.

4.

В тайну его не вводи: он Фебовым знаком отмечен…
Тайна его не зальет; тайну огонь просквозит.

5.

Как хорошо по земным расстояниям к Солнцу стремиться.
Горе, коль горним путем Солнце навстречу пойдет.

Видений и стихов кавказских
Вернулась славная пора,
С тех пор как, жрец богов Парнасских,
Туда, где мечется Кура,
Ты унесен рукою рока.
И ладно: образы Востока
Пленяют любопытный глаз;
Но ожила с того же срока
Пора напутствий на Кавказ —
Печальный род! На этот раз
Мой, год назад молчавший, голос,
Тебя напутствуя, звучит:
Увесистей озимый колос;
Слова питает, кто молчит.
В разлуке помни нашу дружбу…
Могла б, летала бы, что тень,
Тебя проведать каждый день,
Хоть и не в боевую службу
Лет прошлых, не под град свинца
Ты едешь — жребии смягчились,
Но умягчились и сердца.
В Колхиде вдосталь утягчились
Сплетенья русского венца
Победным дубом — лиры ныне
Везешь в далекую страну,
Ей не чужие: в старину
Те, кто водили по твердыне
Кавказа русские полки,
Умели пальцами руки,
Своей мечу, водить по лире
И петь… так петь, что в целом мире
То пенье слышно все звончей.
Ты лиры их, без их мечей,
В дарьяльские уносишь двери,
Ты из-под наших мокрых крыш
В Тифлис профессором спешишь,
Где будешь гуриям и пери,
Курсистками решившим стать,
В разумно суженном размере
Литературный курс читать
И светом Пушкинской плеяды
Полуобразованья яды
Искоренять в умах. О друг,
Ведь это подвиг благородный!
С ним так удачно вступит в круг
Твой дар певца, живой, свободный
И духу предков соприродный.
Заветы дружества прими,
Души под спудом не томи.
Твое профессорство не кара,
Но воля видящей судьбы.
Ей доверяйся без борьбы
Вей лавры, где плели дубы,
И будь Дедалом для «Икара». [*]

_________________________

[*] — «Икар» — наименование литературно-художественного кружка в Тифлисе.

Ты далека. Я не могу
Тобой, как прежде, любоваться,
Но в сердце, жадном наслаждаться,
Тебя я нежно берегу.

Ты далека, ты далека,
Но нежные желанья, мысли
Пришли и на тебе повисли,
Как капли на листках цветка.

Они коснулись губ твоих,
Они к твоей груди прильнули
И незаметно заглянули
В открытое для них одних.

Ты далека, но предо мной
Плывет твои образ, манит страстно.
Твой томный взгляд блестит неясно
И грудь вздымается волной.

И я к тебе лечу, лечу,
Играя грезой неземною…
В моих мечтах ты предо мною,
Как я хочу, в чем я хочу!

Теперь в волнистом полусне
Я вижу с сладким содроганьем,
Что заразилась ты желаньем,
Тобой взволнованном во мне.

Ты не позволишь, чтоб мужчина,
Хотя б и был тобой любим,
Касался до тебя? Но, Дина,
Клянусь желанием моим
Тобою обладать, не знаю,
Что делать будете вы с ним?
Тогда… Ах, я не понимаю,
В чем выльется у вас любовь?
Ужели в томных воздыханьях
И нежных, долгих созерцаньях?
Тем, у которых рыбья кровь,
Еще идет эфирность эта,
Ты ж нежным пламенем согрета,
И страсть кипит в твоей крови,
И грудь желания колышат;
Призыв мой благосклонно слышат
Нагие прелести твои.
И ты не жаждешь поцелуя,
Объятий не желаешь ты?
И жить ты можешь, не тоскуя,
Без их приятной теплоты?
К себе на сладостное ложе
Ты не допустишь никого?
О, о с какою глупой рожей
Я вижу мужа твоего!
Как поступать ему прикажешь?
Бедняга!.. для его страстей
Какой исход ему укажешь?
Ах объясни мне поскорей.

Позволь любимого поэта,
С которым я душой возрос,
В котором дух искать ответа
Привык на каждый свой вопрос,
Тебе вручить с душой открытой;
И эту книгу ты прочти
Со всей любовью, не избытой
Тобой на жизненном пути.
Услышь его стихов могучих
Глубокую, простую речь
И обаянью слов певучих
Дай душу далеко увлечь;
И сердцем, ведавшим волненье,
Ты вместе с ним переживи
Губительное опьяненье
Его страдальческой любви:
Боль самобичеванья пыток,
Колючие шипы клевет, —
И упоений преизбыток,
И радость, и далекий свет!
Задумайся над ним. Он много
Разгадок муками купил
И жуть последнего порога
Он, поборов, переступил.
Мерцая ризой совлеченной,
Развеяв солнечную тьму,
Природа-Мать разоблаченной
Сошла к любимцу своему.
Он взвидел вечное сиянье,
Чуть рухнул златосводный склеп —
Но мигом ночи обаянье
Его постигло: он ослеп.
Он знал о казнях и проклятьях,
Но всей душою он прилип
К усладе утопать в объятьях
У матери: ведь он — Эдип.
Его раздумья — прорицанья,
Песнь — многогласный хор ночной,
Но в голосе слышны стенанья
Души пронзенной и больной.