О, страсти, споря со словами,
Неистово кипят клоками,
Но кольца сильных гибких слов
Их мнут и гнут — и из оков,
Укрощены, но в силе рвенья,
Стремятся страсти; и теперь
То не ожесточенный зверь,
Ломавший прутья заключенья,
А многопевное волненье.
Как радостно таить в себе —
Блаженство чистых оргий слова,
Изнемогающих и снова
Растущих в сдержанной борьбе!
Вот — я; и явственное прежде
Спустилось глубоко во тьму…
Не всплыть ни скорби, ни надежде,
Не возродиться ничему —
Всё скрылось и ушло в основу
Очаровательному слову.
Всё впереди
Всё впереди… О, так довольно
будить умом, что в сердце спит,
и мнить то вызвать своевольно,
что вне, за волею лежит.
Нельзя… Полуживые тени…
О пусть они скорей умрут.
Пусть, сбросив их и путы лени,
душа и ум вперед идут.
Зачем тщетой воспоминаний
стремиться время упразднить
и раздувать огонь желаний
и рвать, и путать жизни нить?
Зачем тащить полуживое
по, так уж тяжкому, пути?
Нет, надо бросить, чтоб другое
могло вольней вперед идти.
Всё впереди… О, прочь привычка,
прочь вялость мозга и страстей.
Едва настанет с жизнью стычка,
ты гибнешь — гибни же скорей!
Отбросить прежние оковы,
идти вперед с огнем в груди,
порвать тяжелые покровы!
Всё впереди! Всё впереди!
Не воротить
Не воротить… Так терпеливо
потерю надо перенесть
и, не лукавя прихотливо,
признать то грустное, что есть.
Приходит мне на помощь вялость,
готовая во мне — всегда…
Так, даже слабость и усталость
освобождают иногда.
Ты помнишь камни над гладью моря
Ты помнишь камни над гладью моря?
Там вечер розовый лег над нами…
Мы любовались, тихонько споря,
как эти краски сказать словами.
У камней море подвижно, сине,
в даль розовей, и нет с небом границы
и золотятся в одной равнине
и паруса, и туч вереницы.
Мы, и любуясь, слов не сыскали;
теперь подавно… но не равно ли?
Всё так же нежно в розовой дали,
и сердце полно блаженной боли.
Не надобно света
К Б. В. Анрепу
Не надобно света… При слабом мерцаньи
Понятливей сердце, душа откровенней,
И в темном сознаньи ясней, совершенней
Забытое тянется в новом созданьи.
Давай говорить. В одиночестве нами
И собственных тайн не расслышится лепет,
Но дружба до дна взволновавшая трепет.
Нам вынесет их на поверхность словами.
Хочу тебя из сердца вынуть
Хочу тебя из сердца вынуть
Без боли и тоски неясней;
Дай понежней, ровней остынуть,
Дай разлучиться подружней.
Несознанной любви ты скромно
Дала мне первые цветы…
Как думать о тебе мне томно,
Как дорога для сердца ты.
Ты — милая; и будь такою
Воспоминанью навсегда.
Такой в мечтаньях упокою
Тебя, предсветная звезда!
И в глубине воспоминанья,
Тиха, задумчива, бела
Проникни очаги сознанья,
Живи во мне! Ты мне мила.
Я долго, долго ждал с томленьем
К М. Н. Лисовской
Я долго, долго ждал с томленьем
с тобой, вперед воспетой встречи,
ее ласкал воображеньем
и всё тебе готовил речи…
И вот мы встретились… и что же?
Во мне ничто не взволновалось.
Как это было непохоже
на то, что мысли рисовалось.
Передо мной была другая,
не та, какой была ты прежде,
какою, нежно изнывая,
я так любил тебя в надежде.
Я не узнал тебя. Смутили
меня порывы удивленья
и скромно место уступили
им в сердце нежные волненья.
Мы говорили равнодушно,
но как-то прошлого коснулись —
и вдруг внезапно и послушно
былые чувства встрепенулись.
О, я узнал тебя мгновенно,
узнал, узнал твой образ милый,
и, вздрогнув, вспыхнула блаженно
любовь с забытой нежной силой.
Под ребрами коньков
Под ребрами коньков похрустывает лед
Быстры пологие, широкие движенья…
Кругообразно я, склонясь, несусь вперед…
Легко! — лишь чуть нога дрожит от напряженья.
Как колет мне лицо щекочущий мороз,
как я волнуюсь весь, о как я свеж и молод!
Как скоро льется кровь, как крепнет от угроз,
которые извне ей расточает холод.
И, сквозь печаль мою, в душе, смеясь, шутя,
навстречу холоду задорно что-то бьется,
как луч, сквозь тучи вот! — прорвавшийся, блестя,
в снегу, в изрезах льда трепещет и смеется.
Надпись на карточке Анрепу
В твоем познанье о себе
я равновесья не нарушу —
даю свое лицо тебе,
тебе, кто знает мою душу.
Длинной вереницею
Длинной вереницею
в белых покрывалах
тени вдаль уносятся
от земли к луне.
И, назад повернуты,
грустно, с укоризной
головы безлицые
чуть кивают мне.
И, назад протянуты,
длинные, немые,
руки точно просятся,
тянутся ко мне.
Полное раскаяньем,
сердце тихо ноет.
Цепь теней теряется
далеко в луне.
Стеснилось сердце болью сладкой
Стеснилось сердце болью сладкой;
в крови разлился теплый яд,
и чувства бьются лихорадкой…
Обманчив ум, неверен взгляд.
Опять! Не счастье ж, в самом деле,
придет за этою борьбой,
и эта дрожь в горячем теле
несет ли радости с собой?
Нет. Но тогда зачем напрасно
встревожен мой глубокий сон,
как будто пляска безучастно
смутила важность похорон.
При виде звезд
Как, едва мерцая, тонут звезды
в общем мраке беспросветной ночи.
так же меркнет знанье человека
пред огромным, темным неизвестным.
Беспредельный мир, неосвещенный
яркой точкой слабого сознанья,
как ты всё собою наполняешь,
как я сам тобою переполнен!
Весь окутан непроглядной бездной,
я в нее глаза свои вперяю.
Кровь стучит в висках от напряженья,
странный ужас заползает в душу.
Что? Там в мраке что-то шевелится,
движется могучими волнами.
Вижу ли я тайны скрытой жизни,
или это только глаз усталость?
Зову тебя, приди сюда
Зову тебя, приди сюда,
склонись на дружеские руки,
заплачем вместе, и тогда
прочь утекут с слезами муки.
Нельзя вам видеть, как вижу я
К Е. П. Магденко
Нельзя вам видеть, как вижу я,
Что переливчива струя
И мыслен ваших и ощущений;
Что много в них оттенков тонких
И звуков, углубленно звонких,
И милых светлых отражений.
Сознать не может душа людская
Своих движений красу родную,
Но, свет свой бросив в душу другую,
Она в ней будит, нежно лаская.
Воздушной тенью одной черты,
Одним намёком выраженья
Холодный трепет вдохновенья
И проницательность мечты.
Ведь край неровный лепестка,
Мелькнув пред нашими глазами,
Своими зыбкими чертами
Тревожит образ всего цветка
И в мысли гнется он, махровый,
Своей головкою лиловой
И запах льет, простой, медовый.
Так ваше слово, в котором дышит
Красивой мысли неостывший трепет,
В моей душе всё вдруг всколышет,
И в ней раздастся какой-то лепет,
И непонятно она услышит
Всё, чем вы жили, пред ней предстанет
Во всём изяществе душа далекая,
И красоты волна глубокая
Не скоро биться перестанет.
Дневной бриз
Море в светло-голубом покое,
Но вдали уже синеют волны.
Значит, скоро струи брызг в прибое
Загудят о берег, камней полны.
Уплываю дальше, дальше в море,
И вот-вот меня волненье встретит
И на мой привет, в весёлом споре,
Мощным всплеском ласково ответит.
Я ласкаю тебя сладострастно
Я ласкаю тебя сладострастно,
восхищен твоим телом, дитя.
На меня же ты смотришь бесстрастно,
уязвленная лишь не шутя,
О невинность с могучею властью!
Пусть мелькнул бы хоть трепет стыда —
он уж шаг по пути к сладострастью —
я б хоть им насладился тогда.
Но не клонится томно головка,
ты колен не сжимаешь своих,
нет, тебе, вижу я, лишь неловко
в непонятных объятьях моих.
И желанья, без встречи радушной,
гаснут, с дряблым осадком в груди.
Я пускаю тебя равнодушно,
мне уж скучно с тобою, уйди…
В тишине, луной облитый
В тишине, луной облитый,
чуткий мир заснул прохладно,
и спокойно, и отрадно
на душе, дремой обвитой.
И мечты, сплетясь с луною,
вьются сонно, прихотливо,
мысли, образы лениво
льются трепетной волною.
Тени прошлого несутся
милой, радостной толпою,
но спокоен я душою,
хоть они и не вернутся.
Им не нужно повторенья.
Жизнью лучшей, жизнью вечной
в глубине живут сердечной
все счастливые мгновенья.
Нет, заманчивы извивы
впереди летящей грёзы,
лепестки закрытой розы
и вода сквозь ветви ивы.
Как я рад
Б. В. Анрепу
Как я рад! Призыв твой задушевный
душу мне наполнил теплотой
и, как луч блестящий, золотой,
пронизал собой туман вседневный.
Он залог бессилия разлуки
разобщить нам души и умы,
но уж скоро будем вместе мы,
скоро мы пожмем друг другу руки.