Герцогский сонет
Мир жадно зряч, но сам не видим
Постоянство
Наконец и вы по мерзлым ступеням
К Е. П. Магденко
Наконец и вы по мерзлым ступеням
из вокзала вышли к серому забору,
удивились ему — а домов дальним теням
сквозь туман было трудно пробраться к вашему взору.
Наконец и вы по набережной снежной
шли со мной, любуясь Невой н дворцами
и слушали с улыбкой прилежной
их названья, легенды и спрашивали сами.
Наконец и вам у Эрмитажного моста
стали ясны мои стихотворные клики
в честь Петербурга, и вы сказали просто:
«Как во всем, вы и в этом велики».
Царское Село
Чужды преданьям и народу
дворцы и церкви рококо,
и сад, печальную природу
преобразивший далеко,
и генералы в римских тогах,
и гладь искусственных озер,
и желтый гравий на дорогах,
и стриженой травы ковер.
Век проносился легкокрылый,
Россию заволок угар,
и вырос из болот унылый
и стройный каменный кошмар.
Не видно нив и слез отсюда,
и мысль, возникнувшая здесь,
туманится над жизнью люда,
бессилия и яда смесь.
Это оно
Это оно… и опять… и как хорошо!
С этого дня я люблю.
Вот теперь мне сесть на диване
и замечтаться, поднявши брови,
отложивши в сторону руку с книгой,
и задуматься, и искать в сумраке
очертаний лица дорогого.
То, что всегда я делал любя…
А не лгу ли я? Не играю ли в чувство?
Нет… А нового много, я жду,
в нем обнаружится… нового…
Вот его и ищу я опытом прошлого.
Сентиментальное стихотворение
Для Т. М. Девель
Подмерзла, некрасиво обвисла вялая ветка
белой, тепличной сирени, но шепчет сердечно
милые мысли, и слезы падают редко…
И зачем ей нельзя всегда так остаться… вечно.
Если б умел, я б нарисовал ее акварелью
как она есть, со всеми пожелтелыми лепестками,
и повесил бы ее в грустную, чистую келью,
в узкой рамке с круглыми углами.
Я тебя провожал сегодня во сне
К Lise Хохлаковой
Я тебя провожал сегодня во сне.
Ты входила в дом по черному ходу…
Сказала: «Придите же завтра ко мне!»,
руку дала… и вдруг на свободу
стала дергать ее, скорей, как-нибудь.
Я не пускал. Вдруг ты потемнела
н, сжав, моей рукой себе затрепала грудь,
затеребила по уголкам трясшегося тела,
вся стыдясь, забившись довольным смешком.
Натешась, еще не дав очнуться тревогам,
бросила руку… всё обошлось молчком…
и заспешила вверх по грязным порогам.
Дрожащий, приподнятый с луга
Дрожащий, приподнятый с луга,
куда-то уходит туман
и тает у лунного круга,
как тонкий и светлый обман.
И сердце сжимают позывы
прильнуть и изныть в вышине…
и в ветре свежеют порывы…
ты… думаешь ты обо мне?
Мы стояли друг против друга
Не рви
Не рви… дай вытянуть мучительную нить!
Дай досказать мне то, чему не верю,
Дай мне оплакать мнимую потерю;
Не спорь! Дай говорить…
Постой: я соглашусь мне сбросить эту пену.
И, ясный, я приму твой отблеск голубой
И, тихий, вдумчивый, приду к тебе на смену,
Чтоб верила и ты, что правда за тобой.
Нева зимой
На Неве полыньи, замерзая, дымятся.
Воздух стал, скован мерзлой тканью тумана,
И солнце, в нем погруженное низко,
Охлаждаясь, уже покраснело,
А темно-серая пустая вода
Хочет совсем затушить в себе
И его потускневший отблеск.
На новый 1905 год
Наступает год… новый? — нет… продолженье
Нового грозного четвертого года,
Когда многое зародилось в России
Что взойдет по целому миру.
Грозный год морозов, войны и подземного гула
Недовольства народной воли,
Что-то старое в нем замерзло, сметено и погибло.
Он ушел, этот год, когда мы не танцовали,
В болезни за братьев и хороших знакомых,
Когда в отчаянии чуть не желали врагам победы,
Когда ложились спать спозаранку,
Чтоб узнать скорее, что будет завтра,
Когда в царские дни не отражались салюты
От воды в дворцы и от дворцов в небо.
План Петербурга
Огромная река, широкие каналы,
Прямые широкие улицы, большие площади…
Они прекрасны в теплые белые ночи.
Но как раздольно на них взрывам зимнего ветра,
Как ненавистен их простор в морозы,
Когда всякая пустота леденит,
И всё хочет быть ближе, уже, теснее,
Когда в карете, и не любя,
Женщина жмется к мужчине.
Ваши ножки
Балерине Кякшт
Ваши ножки,
ножки — крошки
поведут Вас по дорожке
наслаждений и страстей,
и Ваш муж получит рожки
с многим множеством ветвей,
а от страсти — только крошки.
Пролейся в кровь струящимся огнем
Бабочки над гранитом
В синеве речной и небесной дали
мост выгибался, бледно-зеленый
и над рекой, гранитом окаймленной,
две белых бабочки весело порхали.
Как странно было видеть их то над волнами,
то над старым гранитом и над баржей с дровами.
Меня опутали лень, скука и томленье
Меня опутали лень, скука и томленье…
Твои взгляд, что соскользнул? да, пошлые слова!
Но вникни в их жестокое значенье,
Когда светла бывает голова.
И пусть они звучат привычно, скучно
И диво, длясь века, не удивляет глаз —
Но чтобы ты меня постигла простодушно
Прислушайся — как будто в первый раз.
Иногда я люблю и невинность
Еду. Деревья, столбы у дороги
Еду. Деревья, столбы у дороги
быстро назад убегают,
дальние темного леса отроги
тише меня покидают,
а облака — те совсем не уходят,
точно меня провожают.
Мчатся над лесом за поездом, словно
это все те же приветы
дружбы, меня проводившей любовно.
Шлю ей немые ответы!
Верю в нее по невольным мельканьям —
тонкие знаю приметы.