О кровь из сердца, сжатого тобой,
Рубиновыми каплями сочится,
И сердце в муке, теплое, лучится
И сладостен его о грудь прибой.
И всё, что кровь не окропит собой,
Чистейшей багряницей облачится.
И здесь, где целый мир дрожит и мчится,
Нетленною наделено судьбой.
Подательница муки, будь блаженна!
Свет на тебе! Как сердца ни изрань,
Навеки ты передо мной священна!
Но там, за кровью, нашей дружбы рань —
Лазурная. И если кровь нетленна,
Положенная неприступна грань.
Сон благодарности
О. А. Химона
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое
В моих руках — и забытье,
Чаруя и перегибаясь,
Сознанье облекло мое;
А, по виденьям сна, ласкаясь,
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое.
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь, рос вокруг:
То в сонме туч, луны подруг,
Его узор замысловатый
Я узнавал; то лесом вдруг,
Прозрачный и зеленоватый,
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь, рос вокруг.
И в пене светло-серебристой
Я видел те же кружева:
Морская в искрах синева
И в пене светло-серебристой;
И растеклась, вскипев сперва,
Волна по отмели кремнистой-
И в пене светло-серебристой
Я видел те же кружева.
Послание на Принцевы острова
Два месяца почти прошло,
Как я, свободный и досужный,
С душой, настроенной светло,
Весь погрузился в мир содружный,
В неистощимый книжный мир.
Какой великолепный пир!
Поэтов жизнеописанья,
Поэмы, повести, стихи,
Народов грозные грехи
И византийские сказанья —
Всё развернулось предо мной
То в новых книгах, то в старинных,
И, дней не замечая длинных,
Весь напитавшись стариной,
Мой ум сопоставлял известья,
Любовно посещал поместья
Поэтов Пушкинской поры,
Гостил в Петраркином Воклюзе
И с Велисарием в союзе
Мечом переносил дары:
Трофеи -Кесарю к престолу,
Народам — Кесарев закон.
Мой дух забыл дорогу долу,
Дух позабыл, что всюду — склон.
Так мне жилось, и пробужденье
Я знал одно — в письме от вас,
Но пробуждение на час —
И новый сон… и сновиденье
Несло мое воображенье
К простору тех далеких мест,
Где неизменно на дозоре
Невидимый Софии крест,
Где плещет Мраморное Море.
Там вы! Но вы не только там!
Спасибо, что моим мечтам
Вы дали следовать за вами
По Олимпийским высотам,
Натешить синими цветами
Мой взор, а в легкие вобрать
Холодный редкий воздух горный,
Потом в Никею путь не торный…
В пути пришлось заночевать —
И белоснежная кровать…
И с ледяной водой кувшины,
Чеканенные мудрено…
Никея! Нет, такой картины
И в снах я не видал давно:
Проходит время, всё мешая,
И деревушка небольшая,
Вся в зелени, защищена
Неколебимыми стенами
И башнями окружена
И триумфальными вратами;
Юстинианов акведук,
Несомый арок чередою,
Журчит прозрачною водою
И гулко слышен каждый стук —
Так тихо в воздухе каленом…
А тут же, в озере зеленом
Степенно буйволы стоят
И грузно из воды выходят,
И лбами низкими поводят,
И важно на стены глядят…
Но, видно, сон был слишком долог…
И я томиться стал во сне;
Как будто бы какой-то полог,
Густой, мешал, свисая, мне.
Уж я не находил покою
В моей излюбленной тиши,
Необъяснимою тоскою
Вдруг обернулся сон души…
Так день прошел, другой, покуда
Не стал я различать в тоске
Каких-то веяний оттуда,
Где звуки зреют вдалеке,
Где роются ключи в песке…
Очнулся — прорвана запруда!
Я в разлитой плыву реке!
Уж больше бодрствовать не может
Дух человека, как тогда,
Когда предчувствие труда
И творчества его встревожит:
И что ж я вспомнил в этот миг?
Да то же, что во сне я видел:
Я вспомнил вас, а груду книг
Пренебрежением обидел:
Их отодвинув, я нишу
Вам стихотворное посланье,
Пишу и глубоко дышу,
Унять стараюсь щек пыланье
Холодной левою рукой,
Забыв тоску, забыв покой!
И без существенных изъятий
Вся повесть лета моего,
Моих мечтаний и занятий,
Моих надежд — важней всего —
В стихи ложится торопливо.
Мне мил стихов певучий звук,
Слагаемых неприхотливо
Для ваших благосклонных рук.
Я радуюсь, что те минуты
Вам, милый друг, посвящены,
Когда едва отметены
Души разорванные путы
И дали, наконец, ясны;
И добрый знак я вижу в этом:
Пройдет разлука вместе с летом —
А осень как не далека —
Затянут солнце облака,
И в тихом Павловске мы будем
Друг другу повести читать,
Похвалим это, то осудим,
И разговорами мечтать
Мы будем помогать друг другу,
Верхом изъездим всю округу,
Не раз помокнем под дождем
И так событий подождем.
И верится, что вашим сердцем,
Как ни было б судьбой оно
Взволновано, потрясено,
Я буду признан одноверцем.
И гордость я поставлю в том,
Что впрямь счастливые мгновенья
Я вам доставлю — а потом
Воспоминаний упоенья.
Швальбах
Я, с потускнелой и усталой кровью,
Размаяв блеск ее по городам,
Здесь припадаю к пенистым водам,
Целенья чаю, сердцем рвусь к здоровью.
Без роздыха под вспашкой по годам
Иссякло поле… Да воскреснет новью,
Напитано железом, — и сыновью
Тебе, целитель Феб, любовь воздам.
Здоров, взыщу, где ключ, рожден в расклине
Глав снеговых, ручей дарит долине,
И только там всю душу утолю.
Феб! — и того источника властитель,
Здесь — врач благой, там — грозный вдохновитель,
Мне вод кастальских выпить дай, молю.
Полуденная дремота
Полудня теплая дремота…
И застит томная слеза
Несопряженные глаза.
Блистающая позолота
И зелень листьев, и трава,
И тающая синева,
И тень, и облаков сиянье
Плывут в глаза — и расстоянья
В дреме не узнают они…
И потухают в сладкой лени —
И утопает мир в тени,
И близятся родные тени.
Такого дня не видано давно
Такого дня не видано давно.
Снег засиял… о — песнью лебединой!
А в небе бродит синее вино
И стынет по краям прозрачной льдиной.
Холодным ветром веет новый зов,
А сад, без зимнего сухого треска,
Шумит хмельной волною голосов,
Просящих сока у немого блеска.
Поэт
Я стою высоко над землей
И ее заклинаю стихами.
Сеть событий, петля за петлей,
В кряжи гор обращаю словами.
Властью образов мысли людей
Направляю на многие годы
И в далекую синь, чародей,
Прорезаю глубокие ходы.
Эти ходы, на веки веков,
Примут реки грядущего мира,
И волнам не стереть берегов,
Твердых трещин на глади сапфира.
Но, по слову создателя пут,
Эти трещины, все в перемене,
Уклоняются вбок и бегут,
Точно в море вечерние тени.
Звезды падают в черное море
Звезды падают в черное море,
И следы угасают бессильно…
Слезы бегло блестят на уборе
Ночи, плачущей тихо, умильно.
Мне не жалко звезд облетелых
Листопада ночи печальной.
Не свожу я очей онемелых
От звезды мне взошедшей, венчальной.
Я ведаю, как видеть Бога
«Я ведаю, как видеть Бога!
Я претворяю камни в хлебы!» —
И собралось на голос много
Взалкавших утолить потребы.
«Я ведаю, как видеть Бога!»
Те умоляют: «Ради неба,
Ты камни горного отрога
Нам обрати в запасы хлеба…»
Едят… И только утолиться
Успела голода тревога.
Шептанье по толпе струится:
«Ну где ему увидеть Бога…»
Я так тоскою был разрушен
Я так тоскою был разрушен,
что, если плакал я о ней,
плач был и жалок, и бездушен,
и не было в слезах лучей.
И был ваш образ нарисован
рукой земной, душой земной;
был Ангел глубоко закован,
но был закован предо мной.
Тоска не отнялась. Сильнее
вонзились острые мечи,
но стал я выше и бледнее
и дрогнули в слезах лучи.
Цу-Сима
Плавный накат раскачавшихся волн
сбит скорым движеньем громад,
урчаньем громад,
взрывами в плотной воде.
Зеленые волны растерянно пляшут на месте,
качая обломки, обломки и трупы,
и истекающих кровью людей,
плеща им в рты белой соленою пеной…
Тонкими струйками кровь распускается в жадной воде.
Мука какая смотреть!
Острый удар нанесен,
насквозь прободив того,
кто насел на меня и сосет,
нож больно вонзился в спину
и я ощутил ликованье.
13 декабря 1906
Вы каждый раз рождаетесь тогда,
Когда насилье тьмы одолевает солнце,
Когда, едва взойдя под низкое оконце,
Лучи, дробясь, блеснут по сводам изо льда —
И с каждым днем растет окружность свода,
И солнце всходит вверх на новую ступень,
И день длинней, и широкрылей день
Всё обещающего радостного года.
И эта связь весны с заветным днем,
Когда забилось в мире сердце ваше,
Она одна и ласковей, и краше
Всех слов, которые я мог сказать о нем.
И эта связь да будет неразрывна!
Всю вашу жизнь пусть каждый новый год
Над вами разрушает темный свод
И, как весна, пусть светится призывно.
Рондо
Я вас люблю в готическом наряде.
Отрадно видеть сердцу моему
И горностая белую кайму,
И холод плеч, и две воздушных пряди
Над белым лбом, и дальний свет во взгляде.
Вы так грозней, сильней — и потому
Я вас люблю в готическом наряде.
Я сам грозней. Тогда я сам ни пяди
Не уступлю. Что захочу — возьму;
Я знаю — мы стремимся к одному,
И, слитый с вами в масочном обряде,
Я вас люблю в готическом наряде.
Ты мой враг, и час пробил к борьбе
Ты мой враг, и час пробил к борьбе,
но мой панцирь адом заколдован;
твой к таким боям не уготован…
брось его и мой возьми себе.
Ты мой враг и час пробил к борьбе,
но мой шлем архангелами скован;
твой к таким боям не уготован…
брось его и мой возьми себе.
Ты мой враг, и час пробил к борьбе…
звон ударов будет част и громок,
но твой меч зазубрен, легок, ломок…
мой — огонь. Возьми его себе.
Я себе оставил только нить
глубоко мерцающих жемчужин.
Ты могуч. Я наг и безоружен.
Вот теперь я смею победить.
Когда любовью сердце так забьется
Когда любовью сердце так забьется,
что грудь ему преградой впереди,
она от боли кровью вся зальется…
Ей хочется прильнуть к твоей груди,
прильнуть, и чтобы сердце затомилось,
сжималось, выпускало кровь свою
и всё сильней, беспамятнее билось,
врываясь из моей груди в твою.
Плывет тоска, растет, немая
Плывет тоска, растет, немая,
И дорастает до границы слов.
Ничтожен я… И, как подмытый у основ,
Дух сник, а мысль блестит, карая,
Точа изысканный и меткий приговор.
Что? Я любуюсь им? — уж дальним, самовольным.
И вспыхнул мир: я становлюсь довольным
Еще сильней, чем был до этих пор.
Молодиться никогда не рано
Молодиться никогда не рано.
Поняли вы это слишком поздно.
Да… а правда вечно блещет грозно
Там, где мы хотели бы тумана.
День рожденья… новый… снова рана.
Скоро станет пусто и морозно.
Молодиться никогда не рано.
И потомки под парчой обмана
Вашей жизни, тканной многозвездно,
Узрят только, не толкуя розно,
Что весь вывод из всего романа:
Молодиться никогда не рано.
На островах
Помните? — Вечер Вы мне подарили,
В небе, чуть смеркшем, сияла луна.
«Нет, не луна» — нет, Вы мне говорили:
«Это мой месяц и он, не она».
Он Ваш любимый, но вы мне сказали:
«Вечер для Вас… он на небе всегда».
Гнулась дорога. В ревнивой печали
он забегал то туда, то сюда.
Вы добросовестно мимо смотрели.
Как это ласково было, смешно.
Я говорил: «Лейте счастье без цели
нас и обоих утопит оно».
Помните? После? Стоим над водою,
держимся за руки… тихо… и мне,
с поднятой к месяцу вверх головою.
Вы говорите без чувств, как во сне…
Были Вы бледного месяца жрицей…
там…уж давно… в сонме вдумчивых дев…
Вы восходили немой вереницей…
на гору… к месяцу руки воздев.
Мне больно, почему не знаю сам
Мне больно, почему не знаю сам,
показывать свои стихи, но вам
я что-то прочитал, поддавшись мигу,
и через день вы мне вручили книгу,
вплетенную в старинную парчу,
чтоб, если к вам писать я захочу,
я заносил в нее свои созданья.
И с радостью я принял в ней признанья
моих еще не писанных стихов…
И дать им жизни всё я не готов:
есть где-то образы, слова, размеры,
но я боюсь — не оправдаю веры.
А книга? Я люблю ее ласкать…
прижать к лицу… Но я хотел бы знать
не портится ль парча от поцелуев?..
Какие красивые, важные лица
Какие красивые, важные лица
собраны здесь из зал и подвалов!
Передо мной идет вереница
государей, князей, генералов.
Они несли высокое бремя
в изяществе умном и строгом
и в наше тревожное время
заставляют подумать о многом…