Николай Недоброво — Стихи

Холодный ум не верит в привиденья.
Но отчего ж, когда с небес луна
льет в жутком свете странные влеченья,
встают, растут и тянутся виденья
и стоном суеверного смятенья
душа трепещет и звучит до дна?..

Бессильный ум не хочет верить в Бога.
Но почему ж, когда в немой ночи
зияет свод небесного чертога,
и теплится священная тревога,
и к Богу манит звездная дорога —
по ней текут душевные лучи?..

Не верит ум и в тайное общенье.
Но почему ж, когда, мой милый друг,
мы сходимся с тобой в уединенье,
не знаем мы, что значит разделенье,
и заливает нас соединенье,
и всё без слов мы понимаем вдруг?..

Да, отчего? Холодный ум, довольно!..
О, замолчи ненужный, слабый ум…
Всё, что молчит таинственно и больно,
что шепчет сердцу сладостно невольно,
что воспаряет душу богомольно,
всё прочь бежит, прочь от проклятых дум.

«Видит Бог, не убивал я птицы».
«Так скажи, куда она девалась?
На беду тебя я полюбила,
На беду тебя в мой сад впустила!
Пенье птицы я любила больше
Самой птицы и, конечно, больше,
Чем любви усладный плен любила…
Ты пришел в мой сад, и нету птицы…
Да, ты понял, как люблю я птицу.
Потому из ревности унылой
В сумерки у круглого колодца
В мирный час, когда уж село солнце,
Но еще светло и против зорьки
Видны очертанья всех листочков».
Только песни смысл невнятен деве,
Птичьих слов она не понимала —
Ну, а ангелы горе — те знали,
Полукругом рея в горнем небе
И заслушиваясь песней птицы,
Что подруга их поет о сердце,
О любви усопшего и молит,
Молит Господа и славит, молит,
Чтобы вся любовь его свершилась,
И Господь любимую им принял,
В несказанный рай и дал ей счастье,
На которое у юноши немого
Не хватило благодатной силы,
Но любовь его была угодна
Божьей птице, посланной на землю.

Не ярок, но невыразимо светел
Сегодняшнего утра нежный свет.
Случилось то, что понял по примете,
И нежно стало сонной голове.

Ну что случилось? — после… Знаю: радость.
А свет идет от стен, от потолка…
Да, это благодать, а не награда,
И не людская так щедра рука.

Лень… глянул: легкие снежинки!
Так быстро встал, что чуть не обомлел:
Тончайшие пуховые косынки
Едва сгибают травки на земле.

И небо — белое такое. Воздух бодрый
Сейчас впущу в широкое окно.
Не задохнуться бы. Какой он добрый,
Тот, кем всё это так легко дано.

Господень день. Ликуя, солнце пышет
И плавит около сверкающую твердь.
Так чудесами Канны воздух дышит,
Что вот прозябнет и сухая жердь.

Свободна ото льда и пароходов,
Вся в тонких струйках, искрится Нева
И, пышно поделясь на рукава,
Объемлет и, колебля в чистых водах,
Лелеет радостные острова!

А сердце полным роздыхом природы,
Овеянной благословенным днем,
Во мне расширено до той свободы,
Что ничему теперь не тесно в нем.

И сердцем той, кто без того свободна,
Так радостно свободу подтвердить.
Господь сошел весь мир освободить,
И никакая жертва не бесплодна.

Черневшей рощи полоса
Заслонена; на все лады
Грозятся вьюги голоса,
И запорошены сады.

Назад не только не пойти,
Не глянуть — ускользнет и цель:
Приметы скудные пути
Заравнивает мятель.

А слезы мерзнут на глазах
И больно режут веки мне.
Последний свет заплыл в слезах…
Муть в голове и лень в спине…

Мне, сердце, жизнь для славных дел
Теперь ты можешь ли спасти?
Уж я для отдыха присел
В сугробе на полупути…

Законодательным скучая вздором,
Сквозь невниманье, ленью угнетен,
Как ровное жужжанье веретен,
Я слышал голоса за дряблым спором.

Но жар души не весь был заметен.
Три А я бережно чертил узором,
Пока трех черт удачным уговором
Вам в монограмму не был он сплетен.

Созвучье черт созвучьям музыкальным
Раскрыло дверь и внешних звуков нет.
Ваш голос слышен в музыке планет…

И здесь при всех, назло глазам нахальным,
Что Леонардо, я письмом зеркальным
Записываю спевшийся сонет.

На лыжах пробираясь между елей,
Сегодня зайца я увидел близко.
Где снег волною хрупкой от метелей
Завился, заяц притаился низко,
Весь белый; только черными концами
Пряли его внимательные ушки.
Скользнув по мне гранатными глазами,
Хоть я и вовсе замер у опушки,
Он подобрался весь, единым махом
Через сугроб — и словно кто платочек
Кидал, скакал, подбрасываем страхом.

Горячей жизни беленький комочек
На холоду! Живая тварь на воле!
Ты жаркою слезой мне в душу пала
Такую нынче мерзлую, как поле,
Где вьюга от земли весь снег взвивала.

Люблю отделывать стихи прошедших лет.
Воспоминанию услады большей нет:
Ведь, чтобы выправить удачно только слово,
Всё, что вело к стихам, необходимо снова
И сильным и живым почувствовать в себе,
И беглый поцелуй, по дрогнувшей губе
Мелькнувший и едва замеченный в ту пору,
Теперь так задержать, чтоб творческому взору
Неповторимость всю увидеть удалось.
Я примечать люблю, как много довелось
Мне нового познать со времени сложенья
Иного важного душе стихотворенья,
Которое тогда я как предел судил
Искусства моего, моей души и сил,
А ныне — опыта счастливые уроки! —
Меняя в нем слова, вычеркивая строки,
Вдруг сообщу ему и свет, и глубину,
И даже большую в той глубине длину.
И сущее в таких занятьях сущим,
Прошедшим прошлое, грядущее грядущим
Воспринимаю я, но вижу и закон,
Благоустроенно упадок и восклон
Связующий в душе таинственным обрядом —
И благодарным жизнь окидываю взглядом.

Любовь нежна… А духом меч
Сверкающий подъят,
Всё властный в сердце пересечь.
Любовь томит… Но свят
И редок этот вышний дар
В юдоли наших дней,
И слишком легок мне удар
Губительный по ней.
Отрекшийся — он не идет,
Он по земле скользит,
Предчувствуя высокий взлет,
И мир ему сквозит
Подобно яркому лучу
Через завесы вежд;
Но сбросить бремя не хочу
Тяжелое надежд!
Любовь! Блаженство ль в чашу уст
Страданье ли пролей, —
В моей груди терновый куст
Пылает всё светлей.

Во взгляде ваших длинных глаз, то веском,
То зыбком, то поющем об обмане,
Вдруг тайный свет затеплится в тумане
И воссияет углубленным блеском.

Не так ли в зачарованном лимане
Плывет луна, заслушиваясь плеском?
Ах, вас бы подвести к леонардескам
В музее Польди-Пеццолн в Милане.

Себя, смотрясь как в зеркала, в полотна,
Вы б видели печальной в половине,
А в остальных — жестокой беззаботно.

А вас живую, с вами на картине
Сличая, я бы проверял охотно
Больтраффио, Содому и Луини.

В брызгах радужных сияний грань алмаза разглядеть ли?
Цвет блеснувшего призывом нежным глаза разглядеть ли?

Стать взыгравшей кобылицы, скачущей, взметая ноги,
В чистом поле у подножья гор Кавказа, разглядеть ли?

В опереньи легкой птицы, проносящейся у башни,
Жар рубина ль, изумруда ли, топаза разглядеть ли?

Тело смуглой баядерки, дерзко гнущееся в пляске,
Всё быстрее, всё смелее раз от раза разглядеть ли?

Склад души у девы жадной до влюбленных наших взглядов,
У которой — всё увертки, всё проказы разглядеть ли?

А намеренья поэта, у которого той деве
В наставленьях, в песнях, в сказках нет отказа, разглядеть ли?

Вальс, волнуясь, поет… мы плывем, а кругом,
Завертевшись, теряются люди и зала,
И со мной — только ты… ты одна не пропала,
Вижу только тебя с наклоненным лицом.

Всё смешалось, исчезло… Лишь мы остаемся…
А кругом ускользая, несутся огни…
Мы вдвоем — и одни. Мы вдвоем и одни
В беспредельности звуков и света несемся.

Не понять, уносясь, это я или ты? —
Звуки нас сочетали в согласном движеньи:
Излучаются души в немом наслажденьи
До забвения всякой разлуки слиты.

И глаза потонули в глазах с упоеньем
Ты, светла, всем лицом повернулась ко мне.
Уносимые в теплой певучей волне,
Мы одни, мы одно, мы одно с этим пеньем.

Повсюду сокрушая оборону,
Миланцы в Альпы лезут по карнизу;
Миланцы заняли Болонью, Пизу,
У Скалигера отняли Верону.

Они, то в панцирь облачась, то в ризу,
Провидят итальянскую корону
И к ней идут. Кто даст подняться трону,
Тот больно им притиснут будет книзу!

Не выгоняйте стад на зов природы
И долго плуга мирного не троньте!
Держите меч! Меч, это щит свободы!

Вожди республик, очи обессоньте!
Глядит на ваши крепостные своды
Ломбардский тигр Джангалеацц Висконти.