Николай Владимирович Недоброво (1882-1919) — русский поэт, литературовед и стиховед, представитель рубежа XX века, влияние которого ощущается в творчестве Анны Ахматовой. Несмотря на раннюю смерть в возрасте 37 лет, его литературная деятельность охватила публицистику, стихотворчество и исследования метрологии.
Его поэзия сочетает тонкую интеллектуальную чувствительность и исследовательский подход к языку: он писал о времени, ритме и форме, стремился осмыслить структуру стиха. Несмотря на то, что при жизни не публиковался, сегодня Недоброво рассматривается как важное «переходное звено» между символизмом и акмеизмом — его голос тихий, но значительный.
* * *
Ахматовой
С тобой в разлуке от твоих стихов
Мне не хватает силы оторваться.
И как? В них пеньем не твоих ли слов
С тобой в разлуке можно упиваться?
Но лучше б мне и не слыхать о них!
Твоей душою словно птицей бьется
В моей груди у сердца каждый стих,
И голос твой у горла, ластясь, вьется.
Беспечной откровенности со мной
И близости — какое наважденье!
Но бреда этого вбирая зной,
Перекипает в ревность наслажденье.
Как ты звучишь в ответ на все сердца.
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближеньи каждого лица,
В своей крови свирелей пенье слышишь!
И скольких жизней голосом твоим
Искуплены ничтожество и мука…
Теперь ты знаешь, чем я так томим? —
Ты, для меня не спевшая ни звука.
Триолеты о любви
Ю. П. Анреп
Любить? — Да это так же просто,
Как и дышать, и так легко!
Ах, грудь вздыхает глубоко…
Любить? — Да это так же просто.
Растет блаженно, широко
Любовь — конца не видно роста…
Любить? — Да это так же просто,
Как и дышать, и так легко!
Коль для меня любовь — дыханье,
Как воздух мне необходим!
А воздух мой — кто мной любим,
Коль для меня любовь — дыханье.
Он, лучезарный серафим,
Он, радости благоуханье,
Коль для меня любовь — дыханье,
Как воздух мне необходим!
Бесценный воздух разве с песней
Я выдохну — и всё ною…
В груди стесненной затаю
Бесценный воздух, разве с песней
Сравнимый сладостью, стою —
И мне всё ярче, всё чудесней…
Бесценный воздух разве с песней
Я выдохну — и всё пою!..
Луна дрожа плывет меж облаками
Луна дрожа плывет меж облаками,
Дрожа, дрожа, купаясь в белом дыме…
И облака проносятся клоками.
Всё небо вдруг куда-то заспешило,
Встревоживши и воздух, и деревья…
И, стряхнуты с ветвей, дневные птицы,
Смятенные, и мечутся и стонут,
То, отлетев, во мраке ночи тонут,
То смятых, черных теней вереницы
Через луну несет, бросая, буря.
Клоки густей… густей и чаще мчатся;
Является луна всё реже, реже.
Тяжелый душный воздух стал спираться…
Помню я рокот прибрежной волны
Помню я рокот прибрежной волны,
Сплюшек печальное пенье,
В дремлющем море сиянье луны,
Жарких страстей наслажденье.
Помню туман в темных, влажных глазах,
Дрожи больной замиранье
На побледневших, раскрытых губах,
Мягкой груди трепетанье.
Я тебя, теплую, плотно сжимал,
Ты, как змея, извивалась.
Я от блаженства почти что страдал,
Нервы, душа разрывалась…
Где же теперь твоя знойная грудь,
Где твои губы и очи?
Милая, так же как я, не забудь
Ты наслаждений той ночи.
В глубокую, звездную, темную ночь
В глубокую, звездную, темную ночь
Я в тихое море далеко уплыл.
Всё было спокойно, дремало без сил,
Всё сна не могло превозмочь.
Я на спину лег, и на слабой волне
Лежал, чуть колышась, и, если порой
Я медленно двигал ленивой рукой,
Вся влага блистала в огне.
Из тьмы на меня сквозь столетья смотрел
Сияющий трепетный мир в вышине,
И музыка сфер доносилась ко мне,
И гимн ее ровно звенел.
Земли я не видел. Далеко она
Лежала в молчаньи и чутко спала.
Была незаметна, как тело тепла,
Нагретая за день волна.
И я растворялся в зыбучих волнах,
В стихии без формы, не чувствуя их.
И мир был так тепел и томен, и тих…
И веял таинственный страх.
Начало поэмы
I
Как франт прошедших поколений
Средь щеголей последних лет
Казался б странным, так поэт,
На лад старинных песнопений
Настроивший свою свирель,
Сам одиночество в удел
Себе готовит. В наше время,
Чтоб чувствовать себя легко,
Сверхчеловеческое племя
Стряхнуло чувства меры бремя
И так умчалось далеко…
II
Когда погибнувшего века
Философ всех очаровал
И род людской с собой умчал
Он по следам сверхчеловека
В страну, куда добра и зла
Еще судьба не занесла.
Искусства бросились туда же,
Покинувши наш жалкий мир,
И перегнали Ницше даже…
И я один стою на страже
Парнасских муз и древних лир.
III
Один я Пушкина читаю,
Пленившись чудной простотой
И величавой красотой
Его творений, и черпаю
В нем легких вдохновений рой.
Иду широкою тропой,
Великим гением пробитой,
Но как-то брошенной потом
И почему-то позабытой,
Когда-то лаврами покрытой,
Теперь поросшей бурьяном.
______
Еще недавно можно было
Быть новым — вздор в стихах писать,
Но декадентство наступило —
Исчезла эта благодать…
Теперь Бальмонт с своею кликой,
За ту возможность ухватясь…
К Дине
Скажи, скажи мне, милый друг,
что значит это утомленье?
В твоей душе что за недуг
посеял боль, тоску, смятенье?
Ах расскажи мне, что с тобой?
Какое у тебя несчастье?
Болеет над твоей судьбой
мое всегдашнее участье.
Ужель твое лицо в слезах?
Ужели вместо нег мерцанья
в навек мне памятных глазах
сухой и горький блеск страданья?
Зовут тебя! Приди сюда,
склонись на дружеские руки,
заплачем вместе и тогда
прочь утекут с слезами муки.
С каждым мерным дыханьем твоим
С каждым мерным дыханьем твоим
бездна прошлого всё возрастает…
Так опомнись! Зачем мы сидим,
сложа руки, а жизнь утекает.
Пусть по тканям желтеющий свет
разливается ровно, красиво,
умягчает лица яркий цвет
и на бронзе блистает игриво —
Всё равно — надо встать, надо жить!
Торопясь даже, мало успеем.
Как потом, целым дням дав уплыть,
о мгновениях мы пожалеем…
Черные волны вливались в меня
Черные волны вливались в меня,
бились, ревели, тушили маяк…
Я потерялся… Их страшная мгла
всё помутила во мне.
Вырвался я, наконец, и они
где-то бушуют в неслышной дали.
Как хорошо мне теперь, как светло,
как золотятся лучи!
Омертвелые части души
Омертвелые части души!
Оторвитесь, пустите меня,
дайте, дайте, победно звеня,
унестись в бесконечную высь.
Всё живое стремится туда,
всё собралось в вершинах души,
а внизу, в этой серой глуши,
вы лежите противным свинцом.
Чем-то грозным, тлетворным порой
вдруг от вас и в вершины пахнет,
и отравлено, вниз упадет,
что неслось к голубым небесам.
И как трудно очиститься вновь!
Ах оставьте, пустите меня,
чтобы мог я, победно звеня,
унестись высоко, высоко!
Завет, с которым мы расстались
Завет, с которым мы расстались,
Скажи, исполнила ли ты?
Скажи, в твоей душе остались
Мои далекие черты?
Надеюсь я… В душе глубокой,
В такой душе, как у тебя,
Не гаснет пламень одинокий,
Но век питает сам себя.
Я жду… С душою неизменной
К тебе, мой милый друг, приду
И верю, свет любви нетленной
В тебе по-прежнему найду.
Я опускаюсь — жизнь ушла
К М. Н. Лисовской
Я опускаюсь — жизнь ушла;
недвижно давит отжитое;
в душе всё мутно, всё в застое,
ум вялость сетью оплела.
И лишь когда пред мною ты —
в грязь, в плеснь, в развалину сырую,
смутив всю гадину ночную,
свет льет потоки теплоты.
Развалина освещена,
мелькнула будто тень родного…
меня упавшего, больного
спасти ты можешь… ты одна!
О, можешь ты! Спаси ж меня,
люби меня… С живой любовью
ласкай, к больному изголовью
лицо чуть бледное склоня.
Приди к страдальцу. Воскреси
меня улыбкой и слезами,
взгляни печальными глазами,
взгляни с любовью и спаси!
Капелла
На небе, огненной зарей опаленном,
дрожит Капелла снопами огней,
сверкнет то красным, то зеленым,
то вдруг погаснет, то вспыхнет сильней.
Я помню вместе, с счастливой дрожью,
в нее, взгрустнувшнсь, смотрели мы,
и в ней светилось из вечной тьмы
нам наше счастье, мелькая ложью.
Что если той же звезды узоры
теперь и ее к себе привлекли?
Там вместе сходятся наши взоры,
хоть мы вдали, бесконечно вдали…
Одно для тысяч мест и людей,
небо! представить тебя невозможно,
и, пред громадой вечной твоей,
как здесь всё мелко, как ничтожно!
Как, и она? Может быть, для тебя
она, как всё здесь, ничтожна тоже,
мне ж взгляд ее, устремленный любя,
всех звезд сильнее, всех звезд дороже.
Не схож с Капеллой тот взгляд, о нет!
В нем нет обмана и тайны мерцанья,
нет вспышек страсти, блеска страданья,
в нем мягкий, милый, приветный свет…
Я — целый мир
Я — целый мир. Всё то, что вижу я и знаю,
всё это — я, и лишь во мне живет;
всё это я своим сознаньем созидаю,
и это всё со мной умрет.
Но есть и мир другой, и я его не знаю,
хоть весь я из него. В нем обезличен я,
бессмысленно и слепо выполняю
неведомый закон немого бытия.
Да, если бы тот мир, то странное движенье,
где я — не кто, а что, и мог бы я познать,
то в тот же самый час, в то самое мгновенье
я б перестал существовать.