И. А. Бунину
В старом парке, на опушке,
Где простор теснит сирень,
В троекуровской церквушке
Помню службу в Духов День.
Синий ладан сердцу снится,
И от каждого плеча
Запах праздничного ситца,
Крепкий запах кумача.
Дух сирени у Распятья,
Жар весёлых огоньков,
Баб негнущиеся платья
Из заветных сундуков.
Впереди крахмальный китель,
Бакенбарды, седина, —
Троекурова властитель
Мелко крестит ордена.
Рядом юная хозяйка
Троекурова дворца
Машет ручкой в белой лайке
У надменного лица.
Позади шипят девчатки:
«Срам-то! Что и говорить!
Рази мыслимо в перчатке
Крестно знаменье творить?»
Поливают робким ядом
Валансьены от Дусэ.
Лицеист вздыхает рядом,
Отвести не может взгляда
С банта белого в косе.
А под куполом, над ними
В этот жаркий Духов День,
Реет «Иже Херувими»,
Веет белая сирень.
Старый попик чашу поднял,
Тянут матери ребят,
И пречистого Господня
Тела — первые вкусят.
Храм пустеет понемножку,
И расходится народ.
Бабы, сняв полусапожки,
Переходят речку вброд.
Старый мост скрипит под тройкой,
Брёвна ходят ходуном.
Дёрнул вожжи кучер бойкий
И понёсся напролом, —
И ныряет, и взлетает
По просёлочной пыли…
В небе жаворонок тает,
Тает облачко вдали.
Бубенец Валдаем бредит,
Пробираясь сквозь овсы.
Барин с думой об обеде
Чаще смотрит на часы.
А у церкви на опушке
Снова мир и тишина,
И сирень свои верхушки
Клонит, в сон погружена.
Отлетает праздник летний,
Как его не сторожи,
Был ли Духов день, ответь мне?
Или снился он, скажи?
