Невидимая пела пластинка
в темноте у рождественских свеч.
Электрический голос гитары
скорбел о быстротечности времени,
о страданиях маленького человека
на зеленом земном глобусе.
… Распахивались дубовые двери,
и на роликах в зал влетали,
соловьями, скользя по паркету,
безусые грациозные гарсоны
с нашими трепещущими сердцами
на серебряных звенящих подносах.
Непритязательность робкой мелодии,
нагота безыскусных аккордов
до слез нас пленяла с любимой,
нам в детство вернуться хотелось
и плакать тайком в кулачки.
… А гитара под жалом корунда
все вела немудреную исповедь,
будто юная пела пастушка
о цветах, о жнеце синеглазом,
кормя своего дитятю
светлорозовой крошечной грудью
на развалинах древнего замка…
Ты помнишь тот блюз, дорогая?
Прости, ах, прости, я забылся:
у мертвых ведь памяти нету.
Давно та пластинка разбита.
Ах, трень-трень-трень-трень-тина,
трень-трень…
