В моей душе осела грусть, но я ей рад, поскольку это знак ещё живой души. Я не боюсь моей оставшейся, возможно, не простой судьбы. Но я грущу. Грущу не по тому, что было позади, а по тому чего со мною не было, быть не могло и никогда не будет. Плывущий сон манил и звал и обманул, хотя я знал, что это – сон. Искал я зелень ярче, чем весной, искал я небо глубже и синей, чем в ночь июньскую Купала. Хотел пройти босым по утренней тропе, покрытой мягкой, тёплой пылью, с цепочкой мелких крестиков на ней – следов вспорхнувших птиц. Искал я важный разговор. И мне не раз казалось, что лёгкие слова, которые должны всё объяснить, они вот только что сухим дождём тихонько простучали по гулким стенкам воздуха, ссыпаясь. Но этих слов я так и не расслышал. Мне грустно наяву. А под моей рукой – колючий холод каменных перил. Блестит измятый, мокрый уличный асфальт. Гляжу я в небо с блёклой синевой, остуженное октябрём, и всё же чувствую, что за его экраном скрывается другое небо, которое я видел лишь во сне... Октябрь, 1991
- Следующий стих → Лев Мирошниченко — Коршун или простыня?
- Предыдущий стих → Лев Мирошниченко — Мы вечны
Отзывы к стихотворению:
0 комментариев