Поэма
1
Есть легенда: влюбленным разлука грозила.
И печальная девушка в лунную ночь
Тень любимого перстнем на стене очертила,
Чтобы память оставить, чтобы боль превозмочь.
Где ты, юность моя? Золотая влюбленность,
Наша шумная школа, учителя речь,
Годы пылких исканий, души окрыленность?
Мне хотя бы в стихах вашу тень уберечь…
Ах, какими порой мы бывали плохими,
Что за подлый смешок наши губы сводил,
Когда вечно простуженный старенький химик
В одеяло закутанный в класс приходил.
Мы пускали в полет озорные намеки,
Мы не знали, что главное – свет, а не тень,
Не ценили того, что на каждом уроке
Возникал он бессменно, как белый день.
И по черной доске наступала рядами
Кавалерия формул, за строем строй,
И взрывали «гремучую смесь» перед нами,
Его руки, спаленные кислотой.
Что-то гордое было в фигуре согбенной,
Что-то дерзкое пряталось в колких зрачках.
Он любил повторять: – Сколько тайн во вселенной!
Много больше, чем двоек у вас в дневниках!
А зима лютовала. Мороз все ярился.
Помню, староста класса оповестил:
– Не спасло одеяло! Алхимик свалился!
Может, кто-то сходил бы к нему – навестил?
Вот тогда-то впервые, мой старый учитель,
Я, чуть-чуть оробев, постучался с крыльца
В одинокую вашу чудную обитель,
В вашу келью премудрого мудреца.
Тут меня обступили тетради, бумаги,
Тигли, колбы, реторты, кривой телескоп;
И старинные книги, как строгие маги,
Вещим взором веков мне прицелились в лоб.
И казалось неважным, ни капли неважным,
Что края одеяла лежат на полу,
Что черствеет батон на пакете бумажном,
Что одежда на кресле пылится в углу…
Вот где мудрая жизнь! Это понял я разом.
Здесь одна лишь наука над веком царит,
Здесь природу сверлит испытующий разум,
А отвергнутый быт оттеснен и забыт.
Одинокий старик, захлебнувшийся в кашле,
Точно сказочный призрак, предстал предо мной
Чудотворцем – волшебником в каменной башне,
Окруженным таинственной тишиной.
Когда ночь подступает шагами глухими,
И рентгеновским снимком мрак чернеет в окне,
Седовласый учитель, как древний алхимик,
Плавит золото мудрости в книжном огне.
Сняв клокочущий чайник с пылающей плитки,
Он не ужин зовет меня с ним разделить:
Просто те золотые словесные слитки
Ему надо кому-нибудь раздарить.
Он заводит беседу «высоким глаголом»,
Ему хочется знать, чем живет молодежь.
Что сказать? Чем живем мы? Фокстротом, футболом,
Школьным джазом, туризмом… Всего не сочтешь!
И сказал мой учитель: – Футболом мир болен.
Я не против. Но есть тут загвоздка одна:
Никому в этом слишком ценимом футболе
Не ясна философская сторона.
И сказал мой учитель: – Светлых дум озаренье
Вправе спорить с сияньем вселенских лучей.
И наш разум обязан сквозь три измеренья
Прорываться к четвертому – к сути вещей!
И сказал мой учитель: – Есть великое дело:
Свет бессмертной Науки выводить на простор.
Этой славной богине служил Кампанелла,
Ломоносов, Коперник и Томас Моор.
И поведал учитель о планетах, о звездах.
И об атомных тайнах повел свой рассказ.
И заставил увидеть невидимый воздух –
Будто сдернул повязку с завязанных глаз.
И в распахнутом круглом окне телескопа,
Как в каюте плывущего в ночь корабля,
Мне открылись видения звездного скопа,
Сквозь которые плавно несется Земля.
И сказал мой учитель: – Сколько дивного рядом!
Золотая эпоха уж видна впереди!
Скоро нам покорится раскованный атом
И к далекой вселенной пролягут пути!
Задыхаясь, учитель кашлял хрипло и долго
И, хватаясь за книги, страницы листал.
И, как звезды, горели глаза от восторга,
И до темных глубин ясный взор доставал…
2
Я домой возвращался на себя непохожим:
Белый свет мне казался туманной игрой,
И, по-новому глядя в лица редких прохожих,
Я искал в них клубящихся атомов рой.
Я как будто проник внутрь предметных конструкций,
В юркий быт электронов, в их цепкую власть;
Я боялся плечом к кирпичам прикоснуться,
Чтоб в межъядерном поле навек не пропасть!
Я почувствовал вдруг, как из далей огромных,
Из космической глуби, из звездных ночей
Мир ворвался в меня, как в звучащий приемник,
Гулом альфа- и бета- и гамма-лучей!
И мне сделалось страшно в этом мраке полночном,
Полном скрытого смысла, огня и борьбы;
Показался мне слабым и очень непрочным
Стебелек моей тонкой и зыбкой судьбы.
И на миг, как лазутчик, проникла в сознанье
Злая дума о роли учителей:
Ведь, конечно, позорно и опасно незнанье,
Но глубокое знанье, пожалуй, страшней!
Ну а все же я верил, что даром не сгину:
Я ведь знал, что природа – мне кровная мать.
Как не по сердцу матери быть жестокою к сыну,
Так нелепо вселенной людям зло насылать.
3
Мне порой говорили: – Может, сходим на танцы?
– Ты пойдешь на каток? – Я глазами моргал.
Я глядел на друзей, как глядят иностранцы,
Потому что их речи едва понимал…
Я швырял им ответы острее, чем гвозди,
Я летел мимо них, озираясь, как вор:
Я спешил к дорогому учителю в гости,
Чтоб продолжить волнующий разговор.
Золотая девчонка была у нас в школе,
Мы с ней многим делились, бродя вечерком.
Только новую дружбу я таил и от Оли,
Потому что боялся прослыть чудаком.
Вскинув вверх, как гранату, журнал в развороте,
Я врывался к учителю, как ураган:
– Вот прочтите о Капице, о Резерфорде!
Человечество скоро расколет уран!
И, склонясь, как над хлебом, над новым журналом,
Старый химик со смаком губами жевал.
Ах, как жарко науке успеха желал он!
Как настойчиво людям он счастья желал!
Говорил мне учитель: – Станет садом планета,
Станут людям доступны любые дела,
Каждый камень послужит источником света,
В каждой капле проснется источник тепла.
Говорил мне учитель: – Мы у цели бойцовской:
Скоро нам покорятся все тайны Земли,
И вот-вот уже в космос, как мечтал Циолковский,
Полетят межпланетные корабли.
Говорил мне учитель: – Скоро будут открыты
Марсианских каналов немые творцы,
И – откуда вторгаются метеориты,
И – к чему на Луне этих оспин рубцы.
Говорил мне учитель (Я слушал как сказку):
– Где-то в космосе тоже жизнь разумная есть,
И об этом не раз сквозь безмолвную маску
Прорывалась на Землю туманная весть.
Говорил мне учитель: – Прислушайтесь к мифам:
Зря ли Марсом – планетой! – бог войны окрещен?
Не сгорел ли в реальном полете над миром
Легендарный сын Гелиоса – Фаэтон?
Говорил мне учитель: – Как нить Ариадны,
Размотает наш ум всех преданий секрет:
Может, нимбы богов – это просто скафандры?
Может, контуры храмов – это память ракет?
Словно крылья росли у меня за плечами,
И тянуло к неведомым звездным лучам.
И во сне все упорней летал я ночами:
Видно, я еще рос, хоть и школу кончал.
И мне снились сады – в розах белых и алых,
Города гармоничные, как идеал,
И спокойная гладь марсианских каналов –
Голубей и прямей, чем Ферганский канал.
Часто снились мне цирки и амфитеатры
На седой, алебастровой почве Луны,
В тех театрах сидят мудрецы и гиганты
И глаза их на Землю устремлены.
И, взирая на наши пожары и драки,
Понимая, как нужно рассеивать мрак,
Шлют нам братья из космоса вещие знаки,
Только мы их секрет не раскусим никак!
4
Но вернемся на Землю, ведь я – ее житель.
Огневых испытаний приблизился срок.
Я ушел на войну, а мой старый учитель
Вел в нетопленой школе за уроком урок.
Я писал ему в письмах о далеких походах,
Он в ответах желал мне счастливых путей,
Сообщал о классических классных невзгодах,
О лентяях, о спорах учителей.
Отгремели бои. Мы вернулись из далей.
Я, признаюсь, чуть-чуть погордиться хотел:
На груди у меня красовались медали,
А на сердце учителя орден блестел.
«Неужели и он уходил в батальоны?»
– Нет! – смущенно сказал он. – Для фронта я
стар.
Вывел несколько формул для нужд обороны.
Что за формулы – я углубляться не стал.
Мы достойно отметили праздник Победы.
Жарким ливнем салютов был нам воздан почет.
И опять закудрявились наши беседы –
Неуемной, раскованной мысли полет!
5
Уж вконец затихали вселенские драки.
Но внезапно опять загремела пальба.
Грянул взрыв в Хиросиме, вслед за ним –
в Нагасаки.
Вознеслись над планетой два страшных «гриба»!
Потянулись с Востока такие рассказы,
От которых померкли кошмарные сны,
Как растаяли в небе рыбацкие фанзы,
Как мосты и дома поднялись до Луны.
Водокачки, вокзалы в песок рассыпались.
От горячего пепла почернел белый день.
Люди, птицы и звери, как дым, испарялись,
Оставляя на камнях пугливую тень.
Два жестокие взрыва, махнувши косою,
Как траву, посбривали леса и сады,
С корнем вырвали храмы — с их древней красою,
Опрокинули джонки в пену мертвой воды.
Радиация рыбу в морях заразила,
В кровь людскую незримой отравой вошла.
Настоящее, прошлое гибель сразила,
Над грядущим свирепый топор занесла!
Столь безумной затеи не знала планета!
Чтоб природа себя пожирала сама!
Сумасшедшим был тот, кто решился на это!
Исполнительный летчик тоже спятил с ума!
…Мой учитель всегда был сердечным и светлым.
А теперь словно душу подернуло мглой,
Словно взрыв тот, минуя десять тыщ километров,
Угодил в него едкой, ядовитой волной.
Стали резче на лбу две угрюмые складки,
Взгляд наполнился мрачным, тревожным огнем,
Будто горечь какой-то печальной догадки
Грибовидным пятном отпечаталась в нем.
Он сгибался от старости и от простуды,
На глазах затихал, замирал человек.
Лишь росли в его комнате книжные груды –
От седых букинистов, из библиотек.
Помню, чем-то однажды взволнован ужасно,
Он подвел меня к кипам раскиданных книг
И шепнул, задыхаясь: – Мне ясно! Все ясно!
Наконец-то я в тайну преданий проник!
И сказал мой учитель: – Нам пора догадаться,
Что в далеких эпохах, за тысячи лет,
Уж случались крушения цивилизаций
На обугленных почвах соседних планет!
Вспомним грустные мифы классических старцев,
Сопоставим с событьями наших времен:
Почему бог войны именуется Марсом?
Отчего, сбившись с курса, сгорел Фаэтон?
Что мерещилось грекам огневой колесницей,
Искрометной квадригой в неловких руках,
Может, вовсе не миф о несчастном вознице,
А трагический факт, отраженный в веках?!
Там, на Марсе, на близком к нему Фаэтоне
Мудрецы до высоких вершин доросли,
Там могущество атома взяли в ладони,
Да потом с этим «джином» совладать не смогли.
Мир мечтает о правде! Однако известно:
Ложь гнетет ее злобною силой своей.
В жизни праведным быть многим не интересно,
Скользкий путь авантюр им куда веселей!
Может, были раздоры там между жрецами,
Может, власти хотелось, может, слава звала –
И погаными атомными грибами
Вся поверхность планет в некий час поросла!
До Земли, до Луны докатились их битвы,
В жарком блеске ракет пали гости с небес –
И ворвались их громы в людские молитвы,
Где – Юпитер и Марс, где – Перун и Зевес.
Пел далекий поэт: «Встала Дева Обида,
Заплескала крылами у синей волны…»
Отчего провалилась на дно Атлантида?
Может, атомным взрывом ее дни сочтены?
А откуда меж лунных сухих океанов
Эти оспины, кольца, пруды без воды?
Может, вовсе не кратеры мертвых вулканов,
Может, атомных взрывов прямые следы?
Где теперь Фаэтон? Та же скорбная повесть:
Полыхнула планета, как порох в стволе;
Уцелел от нее астероидный пояс,
Угольки метеоров, светящих во мгле.
Видно, Марс, бог войны, был в боях победитель.
Но и сам радость жизни радиацией сжег.
В страшных атомных битвах, – сказал мой учитель, –
Может быть лишь один – очень страшный итог.
И сказал мой учитель: – Обидная штука.
Не узнавши всей правды, я из жизни уйду…
Для прогресса и света существует наука.
Почему ж она сеет печаль и беду?
И сказал мой учитель: – Я постичь не умею:
Разве может все лучшее опрокинуться вспять?
Человечество славило дар Прометея –
Неужели придется его проклинать?
И сказал мой учитель: – Расставаясь с Землею,
Я хотел бы собратьев предупредить:
Надо быть осторожней с грозной силой цепною,
Чтобы страшного бедствия не повторить!
6
Годовщину Победы мы встречали огнями.
А мой старый учитель был у края пути…
В непроглядную ночь он ушел со словами:
– Интересно б узнать, что нас ждет впереди?
Дорогой мой учитель! Если был бы ты рядом,
Я тебе рассказал бы в неспешных речах,
Как запрягся в работу обузданный атом –
В медицинских приборах, в бетонных печах.
А еще бы сердечней был ты мне благодарен,
Если б мог тебя вестью порадовать я,
Как в могучей ракете взвился в космос Гагарин
И за ним все другие удалые друзья.
Не скажу: «Спи спокойно»! Ты не мог быть
спокойным.
Слишком темная тень над планетой висит.
Но и тут – на пути к разрушительным войнам –
Наш недремлющий атом солдатом стоит!
Скрыты наши ракеты в тайных скалах угрюмых,
Возле них часовые забыли про сны,
Чтоб любому врагу страшно было подумать
Прикоснуться к горячему пульту войны.
Над страной нашей весны грохочут громами.
Люди духом светлеют с течением лет.
Как бы мог ты гордиться учениками:
Все – в трудах, все – в заботах, бездельников нет.
Есть работа и мне в этой жизни тревожной:
Славлю милую Землю, наш солнечный дом,
Чтобы недругам стало еще невозможней
Замахнуться над миром смертельным огнем!
