Где в тени осенних вязов ныряет заброшенная тропа,
виднеются шалаши из листвы для пастушьих ночлегов,
где из-под костлявого мостика за путником вечно следит
тёмный лик прохлады, а гиацинтовый голос мальчика
шепчет забытые преданья леса —
там кротче, чем у больного, звериные плачи брата.
Стало быть, касаются чахлых трав колени пришельца,
окаменевшее чело;
ближе и слышней синий родник, женский плач.
