Часы пробили перед солнцем пять —
и одинокие объяты страхом,
вечерний сад шуршит безлистым прахом.
Лик мертвеца встаёт в окне, как тать.
Быть может, этот час обрёл покой.
Порхают синие картины вяло
в такт с корабельной качкой у причала,
где тянутся монашки над водой.
В кустах подружки впали в забытьё,
в обнимку, как любовники, и глухи.
Быть может, что жужжат над трупом мухи,
быть может, плачет в матери дитё.
В руках потух астр сине-красный свет,
и рот юнец отводит пресыщенно;
в испуге веки вскинулись смущённо;
и запах хлеба проникает в бред.
Сдаётся, ветер страшный крик донёс;
скребясь из стен, скелеты взор морочат.
И злое сердце в комнатах хохочет;
и шастает перед грезером пёс.
Мертвец-шатун в потёмках ищет гроб.
Предстать убийце тщится округ хмурый,
где ночью фонари разбиты бурей.
Увенчан лавром пьедестальный лоб.
