Эфир зелёный растворил звезду,
уже рассвет предчувствует больница.
Поющий дрозд ещё в кустах таится,
и колокол вздыхает, как в бреду.
Как одиноко статуе одной
на площади; цветник слегка алеет,
балконный воздух душно тяжелеет.
Над тухлецой гудит мушиный рой.
Серебряная занавесь окна
таит слиянье губ, ласкаемые груди.
Бой башенных часов исходит в гуде,
бледнеет в небе белая луна.
Последний звук заутрени дрожит,
из врат течёт монахов тьма святая,
в безмолвье беспредельном пропадая.
И светлый шпиль возносится в зенит.
