Джордж Байрон — Ода к Наполеону Бонапарту: Стих

I

Все кончено! Вчера венчанный
Владыка, страх царей земных,
Ты нынче — облик безымянный!
Так низко пасть — и быть в живых!
Ты ль это, раздававший троны,
На смерть бросавший легионы?
Один лишь дух с высот таких
Был свергнут божией десницей:
Тот — ложно названный Денницей!

II

Безумец! Ты был бич над теми,
Кто выи пред тобой клонил.
Ослепший в яркой диадеме,
Другим открыть глаза ты мнил!
Ты мог бы одарять богато,
Но всем платил единой платой
За верность: тишиной могил.
Ты доказал нам, что возможно
Тщеславие в душе ничтожной.

III

Благодарим! Пример жестокий!
Он больше значит для веков,
Чем философии уроки,
Чем поученья мудрецов.
Отныне блеск военной власти
Не обольстит людские страсти,
Пал навсегда кумир умов.
Он был как все земные боги:
Из бронзы — лоб, из глины — ноги.

IV

Веселье битв, их пир кровавый,
Громоподобный клич побед,
Меч, скипетр, упоенье славы,
То, чем дышал ты много лет,
Власть, пред которой мир склонился,
С которой гул молвы сроднился, —
Исчезло все, как сон, как бред.
А! Мрачный дух! Что за терзанье.
Твоей душе — воспоминанье!

V

Ты сокрушен, о сокрушитель!
Ты, победитель, побежден!
Бессчетных жизней повелитель
Молить о жизни принужден!
Как пережить позор всесветный?
Ты веришь ли надежде тщетной
Иль только смертью устрашен?
Но — пасть царем иль снесть паденье.
Твой выбор смел до отвращенья!

VI

Грек, разломивший дуб руками,
Расчесть последствий не сумел:
Ствол сжался вновь, сдавил тисками
Того, кто был надменно смел.
К стволу прикован, тщетно звал он…
Лесных зверей добычей стал он…
Таков, и горше, твой удел!
Как он, ты вырваться не можешь,
И сам свое ты сердце гложешь!

VII

Сын Рима, сердца пламень жгучий
Залив кровавою рекой,
Отбросил прочь свой меч могучий,
Как гражданин ушел домой.
Ушел в величии суровом,
С презрением к рабам, готовым
Терпеть владыку над собой.
Отверг венец он добровольно:
Для славы — этого довольно!

VIII

Испанец, властью небывалой,
Как ты, упившись до конца,
Оставил мир для кельи малой,
Сменил на четки блеск венца.
Мир ханжества и мир обмана
Не выше, чем престол тирана,
Но сам презрел он шум дворца,
Сам выбрал — рясу и обедни
Да схоластические бредни.

IX

А ты! Ты медлил на престоле,
Из рук своих дал вырвать гром
По приказанью, поневоле
Простился ты с своим дворцом!
Ты был над веком злобный гений,
Но зрелище твоих падений
Багрит лицо людей стыдом.
Вот для кого служил подножьем
Мир, сотворенный духом божьим!

X

Кровь за тебя лилась потоком,
А ты своей так дорожил!
И пред тобой-то, как пред Роком,
Колена сонм князей клонил!
Еще дороже нам свобода
С тех пор, как злейший враг народа
Себя всемирно заклеймил!
Среди тиранов ты бесславен,
А кто из них с тобой был равен?

XI

Тебя Судьба рукой кровавой
Вписала в летопись времен.
Лишь бегло озаренный славой,
Твой лик навеки омрачен.
Когда б ты пал, как царь, в порфире,
В веках грядущих мог бы в мире
Восстать другой Наполеон.
Но лестно ль — как звезда над бездной
Сверкнуть и рухнуть в мрак беззвездный?

XII

На вес не то же ль: груда глины
И полководца бренный прах?
Нас Смерть равняет в час кончины,
Всех, всех на праведных весах.
Но хочешь верить, что в герое
Пылает пламя неземное,
Пленяя нас, внушая страх,
И горько, если смех презренья
Казнит любимца поколенья.

XIII

А та, цветок австрийский гибкий…
Такая ль доля снилась ей!
Она ль должна сносить с улыбкой
Все ужасы судьбы твоей!
Делить твои в изгнанье думы,
Твой поздний ропот, стон угрюмый,
О, с трона свергнутый злодей!
Когда она с тобою все же —
Всех диадем она дороже!

XIV

Сокрыв на Эльбу стыд и горе,
Следи с утесов волн стада.
Ты не смутишь улыбкой море:
Им не владел ты никогда!
В унынья час рукой небрежной
Отметь на отмели прибрежной,
Что мир свободен навсегда!
И стань примером жалкой доли,
Как древний «Дионисий в школе».

XV

В твоей душе горит ли рана?
Что за мечтами ты томим
В железной клетке Тамерлана?
Одной, одной: «Мир был моим!
Иль ты, как деспот Вавилона,
Утратил смысл с утратой трона?
Иначе как же быть живым
Тому, кто к цели был так близко,
Так много мог — и пал так низко!

XVI

О, если б ты, как сын Япета,
Бесстрашно встретил вихри гроз,
С ним разделив на крае света
Знакомый коршуну утес!
А ныне над твоим позором
Хохочет тот с надменным взором,
Кто сам паденья ужас снес,
Остался в преисподней твердым,
И умер бы, — будь смертен, — гордым!

XVII

Был день, был час: вселенной целой
Владели галлы, ими — ты.
О, если б в это время смело
Ты сам сошел бы с высоты!
Маренго ты б затмил сиянье!
Об этом дне воспоминанье
Все пристыдило б клеветы,
Вокруг тебя рассеяв тени,
Светя сквозь сумрак преступлений!

XVIII

Но низкой жаждой самовластья
Твоя душа была полна.
Ты думал: на вершину счастья
Взнесут пустые имена!
Где ж пурпур твой, поблекший ныне?
Где мишура твоей гордыни:
Султаны, ленты, ордена?
Ребенок бедный! Жертва славы!
Скажи, где все твои забавы?

XIX

Но есть ли меж великих века,
На ком покоить можно взгляд,
Кто высит имя человека,
Пред кем клеветники молчат?
Да, есть! Он — первый, он — единый!
И зависть чтит твои седины,
Американский Цинциннат!
Позор для племени земного,
Что Вашингтона нет другого!

Анализ стихотворения «Ода к Наполеону Бонапарту» Байрона

Произведение «Ода к Наполеону Бонапарту» Джорджа Байрона мастерски переведено на русский язык поэтом Валерием Брюсовым.

Стихотворение создано весной 1814 года. Поэту в эту пору 26 лет, он лишь два года пользуется славой автора «Чайльд-Гарольда», но уже твердо решил завязать с поэзией. Кто знает, не подумывал ли он о политической карьере, тем более что его речь в Палате лордов имела колоссальный успех. В тот же период он был уже семейным человеком. Однако новость об отречении Наполеона от престола подвигла его нарушить данное обещание и откликнуться на это событие стихами. В жанровом отношении – ода, рифмовка сложная, с элементами перекрестной и смежной, строфы состоят из девятистиший. Поэт в юности идеализировал Наполеона, считал его титанической фигурой. К моменту первого отречения его отношение часто сменялось разочарованием, он, наконец, увидел в кумире хоть и гениального, но очередного тирана. Поэтому стихотворение открывается восклицаниями: все кончено! Безумец! Автор сравнивает столь низко павшего воителя с Денницей (Сатаной), называет его бичом Божиим. Сам переживший обольщенье военной славой французского императора, поэт отныне отрекается от былого «кумира умов» (похожий эпитет есть и у А. Пушкина по отношению к тому же герою: «властитель дум»).

Кажется, молодой поэт оскорблен еще и торгом Наполеона за свою жизнь. Он приводит в пример Суллу («сын Рима») и Карла V («испанец»), лишившихся власти по собственному произволению, а не по позорному принуждению. Парадоксальным образом поэт почти одновременно хулит и славит гений французского императора. Античные картины и герои мелькают в возмущенных строках. Топонимы (Вавилон, Эльба, Рим, Маренго). Слово «Смерть» поэт пишет с заглавной буквы, подчеркивая, что последнее слово на земле – за ней. В конечном счете, он отзывается о «любимце поколенья» (вообще, стихотворение пестрит перифразами) с издевательской жалостью: «ребенок бедный!» Клеймит поэт его и за забытую супругу (которая, впрочем, быстро утешилась). Как метафизик и романтик, Д. Байрон рассуждает, что раз уж «звезды» измельчали, то больше на земле героев-титанов не будет, они отойдут в область легенд. В финале он обращает взоры на деятельность Д. Вашингтона, иной тип героя. Эпитеты: пламя неземное, стон угрюмый (еще и инверсия), громоподобный клич. Сравнение: как бред, как царь. Междометия: а! О! Лексические повторы, усиливающие экзальтированную интонацию: ты сокрушен, о сокрушитель! Перечисления (султаны, ленты, ордена). Многосоюзие, глагольность (а с нею – динамичность, экспрессия). Лексика перевода достаточно архаична, в современном самому оригиналу духе.

«Ода к Наполеону Бонапарту» Д. Байрона – результат трансформации образа императора от героического к бесславному.