Я бы и рад стараться,
Но не забыть об этом
Буду я эту клячу
Помнить до самой смерти:
Вижу — больная лошадь
Стала живым скелетом,
Кости торчат из тела,
Словно забора жерди.
Сколько ни дергай повод —
Ей не ступить ни шагу.
Тягостно-неизбежный,
Век ее, видно, прожит.
Кто ей вернуть сумеет
Дней молодых отвагу?
Встать на дыбы, как раньше,
Разве бедняга сможет?
Но приглядись получше:
Видишь — тавро на коже,
Значит, в армейской части
Числился конь когда-то…
Бросил беднягу всадник
Раненую… Похоже,
Что ни души, ни сердца
Не было у солдата.
Ссохлись на ранах струпья,
Язвы изъели тело,
Будет канава в поле
Смертным ее ночлегом.
Видишь, как перед смертью
Шерсть ее поседела,
Словно она покрыта
Инеем или снегом.
В прошлом году, гоняя
Вражеских банд остатки, —
Те, что давно разбиты,
Те, что удрали еле, —
Плохо солдаты знали
Воинские порядки,
Со скакуном ретивым
Справиться не сумели.
Их обучали ездить
На лошадях послушных.
С грустью и содроганьем
Думать я не устану:
Может быть, эта кляча
В царской росла конюшне,
Чтобы скакать, подобно
Дивному Чэнхуану.
Вот она и летела
Вихрем на поле боя,
Но, как бывает в жизни,
В рытвине оступилась
И, покалечив ноги,
Вышла совсем из строя…
Бросил ее хозяин,
Отдал судьбе на милость.
Вот она у дороги
Молча кричит прохожим
Горестными глазами,
Старческими — до срока;
Страшно смотреть в глаза ей —
Дрожь побежит по коже —
Так она беззащитна,
Так она одинока.
В лютую непогоду
Негде спастись от стужи,
В доброй руке нуждаясь,
В добром нуждаясь слове…
Только могильщик старый,
Ворон над нею кружит, —
Чуя свою добычу,
Держится наготове.
Молят глаза лошажьи:
«Смилуйся надо мною,
Дай мне пожить в конюшне —
Вытащи из могилы.
Я бы тогда, наверно,
Выздоровела весною,
Я бы до самой смерти
Честно тебе служила».
