В погибшем мире веровать привыкли,
Что излученья буйной страсти льет —
Киприда, движась в третьем эпицикле;
И воздавал не только ей почет
Обетов, жертв и песенного звона
В былом неведенье былой народ,
Но чтились вместе с ней, как мать — Диона,
И Купидон — как сын; и басня шла,
Что на руки его брала Дидона.
Той, кем я начал, названа была
Звезда, которая взирает страстно
На солнце то вдогонку, то с чела.
Как мы туда взлетели, мне неясно;
Но что мы — в ней, уверило меня
Лицо вожатой, став вдвойне прекрасно.
Как различимы искры средь огня
Иль голос в голосе, когда в движенье
Придет второй, а первый ждет, звеня,
Так в этом свете видел я круженье
Других светил, и разный бег их мчал,
Как, верно, разно вечное их зренье.
От мерзлой тучи ветер не слетал
Настолько быстрый, зримый иль незримый,
Чтоб он не показался тих и вял
В сравненье с тем, как были к нам стремимы
Святые светы, покидая пляс,
Возникший там, где реют серафимы.
Из глуби тех, кто был вблизи от нас,
«Осанна» так звучала, что томился
По этим звукам я с тех пор не раз.
Потом один от прочих отделился
И начал так: «Мы все служить тебе
Спешим, чтоб ты о нас возвеселился.
В одном кругу, круженье и алчбе
Наш сонм с чредой Начал небесных мчится,
Которым ты сказал, в земной судьбе:
«Вы, чьей заботой третья твердь кружится»;
Мы так полны любви, что для тебя
Нам будет сладко и остановиться».
Мои глаза доверили себя
Глазам владычицы и, их ответом
Сомнение и робость истребя,
Вновь утолились этим щедрым светом,
И я: «Скажи мне, кто вы», — произнес,
Замкнув большое чувство в слове этом.
Как в мощи и в объеме он возрос
От радости, — чья сила умножала
Былую радость, — слыша мой вопрос!
И, став таким, он мне сказал: «Я мало
Жил в дельном мире; будь мой век продлен,
То многих бы грядущих зол не стало.
Я от тебя весельем утаен,
В лучах его сиянья незаметный,
Как червячок средь шелковых пелен.
Меня любил ты, с нежностью не тщетной:
Будь я в том мире, ты бы увидал
Не только лишь листву любви ответной.
Тот левый берег, где свой быстрый вал
Проносит, смешанная с Соргой, Рона,
Господства моего в грядущем ждал;
Ждал рог авзонский, где стоят Катона,
Гаэта, Бари, замкнуты в предел
От Верде к Тронто до морского лона.
И на челе моем уже блестел
Венец земли, где льется ток Дуная,
Когда в немецких долах отшумел;
Прекрасная Тринакрия, — вдоль края,
Где от Пахина уперся в Пелор
Залив, под Эвром стонущий, мгляная
Не от Тифея, а от серных гор, —
Ждала бы государей, мной рожденных
От Карла и Рудольфа, до сих пор,
Когда бы произвол, для угнетенных
Мучительный, Палермо не увлек
Вскричать: «Бей, бей!» — восстав на беззаконных.
И если бы мой брат предвидеть мог,
Он с каталонской жадной нищетою
Расстался бы, чтоб избежать тревог;
Ему пора бы, к своему покою,
Иль хоть другим, его груженый струг
Не загружать поклажею двойною:
Раз он, сын щедрого, на щедрость туг,
Ему хоть слуг иметь бы надлежало,
Которые не жадны класть в сундук».
«То ликованье, что во мне взыграло
От слов твоих, о господин мой, там,
Где всяких благ скончанье и начало,
Ты видишь, верю, как я вижу сам;
Оно мне тем милей; и тем дороже,
Что зримо вникшим в божество глазам.
Ты дал мне радость, дай мне ясность тоже;
Я тем смущен, услышав отзыв твой,
Что сладкое зерно столь горьким всхоже».
Так я; и он: «Вняв истине одной,
К тому, чем вызвано твое сомненье,
Ты станешь грудью, как стоишь спиной.
Тот, кто приводит в счастье и вращенье
Мир, где ты всходишь, в недрах этих тел
Преображает в силу провиденье.
Не только бытие предусмотрел
Для всех природ всесовершенный Разум,
Но вместе с ним и лучший их удел.
И этот лук, стреляя раз за разом,
Бьет точно, как предвидено стрельцом,
И как бы направляем метким глазом.
Будь иначе, твердь на пути твоем
Такие действия произвела бы,
Что был бы вместо творчества — разгром;
А это означало бы, что слабы
Умы, вращающие сонм светил,
И тот, чья мудрость их питать должна бы.
Ты хочешь, чтоб я ближе разъяснил?»
И я: «Не надо. Мыслить безрассудно,
Что б нужный труд природу утомил».
И он опять: «Скажи, мир жил бы скудно,
Не будь согражданином человек?»
«Да, — молвил я, — что доказать нетрудно».
«А им он был бы, если б не прибег
Для разных дел к многоразличью званий?
Нет, если правду ваш мудрец изрек».
И, в выводах дойдя до этой грани,
Он заключил: «Отсюда — испокон
Различны корни ваших содеяний:
В одном родится Ксеркс, в другом — Солон,
В ином — Мельхиседек, в ином — родитель
Того, кто пал, на крыльях вознесен.
Круговорот природы, впечатлитель
Мирского воска, свой блюдет устав,
Но он не поглядит, где чья обитель.
Вот почему еще в зерне Исав
Несходен с Яковом, отец Квирина
Так низок, что у Марса больше прав.
Рожденная природа заедино
С рождающими шла бы их путем,
Когда б не сила божьего почина.
Теперь ты к истине стоишь лицом.
Но чтоб ты знал, как мне с тобой отрадно,
Хочу, чтоб вывод был тебе плащом.
Природа, если к ней судьба нещадна,
Всегда, как и любой другой посев
На чуждой почве, смотрит неприглядно;
И если б мир, основы обозрев,
Внедренные природой, шел за нею,
Он стал бы лучше, в людях преуспев.
Вы тащите к церковному елею
Такого, кто родился меч нести,
А царство отдаете казнодею;
И так ваш след сбивается с пути».
