Дайана Ди Прима (1934-2020), пожалуй, самая известная поэтесса американского битнического движения. Бросив колледж, она с головой погрузилась в богемную жизнь поэтов, скандалящих с обществом и его правилами. Ее дебютная книга вызвала одобрение в среде единомышленников и вскоре Ди Прима прославилась как бескомпромиссная бунтарка, для которой нет запретных тем. В те годы еще арестовывали за публикацию произведений, считавшихся непристойными – довелось испытать подобный опыт и поэтессе. Впрочем, дело было закрыто, и она вернулась как к творчеству, так и любительской книгоиздательской деятельности. Ее стихи порой контрастны: почти задумчивая хрупкая любовная лирика сменяется революционным призывом, декларациями нового искусства и норм жизни.
Позднее Ди Прима, уже как признанный автор и общественный активист, многократно выступала с лекциями в разного толка новаторских учебных заведениях. Известны и ее воспоминания о бурной молодости среди битников, и сборники прозы и пьес. Ее книги принадлежат своему времени, они – часть волны, породившей жаркие дискуссии в американском обществе, манифест и исповедь современного революционера от искусства.
* * *
Окно
ты — мой хлеб,
и тонка, словно волос
дрожь в костях…
ты почти
океан
ты — не камень,
не льющийся звук
я уверена:
ты — без рук
эти птицы обратно летят
за оконным стеклом,
и разбита любовь,
и нельзя — о пустом
и не время,
чтобы пересеклись языки
(никогда здесь
не менялись пески)
и, мне кажется,
завтрашний день
тебя включит — носком сапога,
и ты будешь светить и светить
неустанно-подземно
всегда
Стихи отказа
Нет — сильным мужчинам в одной рубашке
шагающим через
мою кухню страстно и тупо.
Нет — мне свернувшейся-как-котёнок вокруг
спящего ребёнка и соблазнительно
улыбающейся.
Нет — коротким юбкам, нет — длинным
вздохам; я не буду
глядеть, после того, как дочитаю стихи,
понял ли ты их.
Нет — уютным патио, передним дворам,
мои кошки
никогда не растолстеют. Никто
не налепит моё лицо на футболку;
я могу никогда
не научиться пользоваться косметикой.
Не хочу сидеть
неподвижно в машине, когда кто-то другой
за рулём. Нет — кругам, по которым
ходишь. Нет — шахматному
линолеуму. Нет.
Нет — посудомоечной машине (да и стиральная —
маловероятна). Нет — цветам,
милым ножкам, заунывным
поэмам о свадьбе. Ветер —
это как люди, и мои стихи —
море. Дети — как трава
на холмах, они пускают
корни. Или как лес.
Они не приходят и не уходят.
Нет — радуге. Только пеликаны,
неловко барахтающиеся в надежде
на ту самую
Большую Рыбу. Ты можешь спорить,
я не буду задумчивой, пусть оно проходит
подумаем позже, на что могло быть похоже.
Мои воспоминания проходят рядом.
И сейчас я не слишком уверена в том,
кто что кому сделал.
Что мы сделали не так.
Но я сожгла рукопись,
в которой встретила твои глаза и улыбку.
Этюды о свете
claritas:
солнце
поймано в росе
искрящаяся бесформенность
мы стоим снаружи
candor:
свет
хор нарастает,
заполняя контуры архитектуры
собор
дворец
театр
lumen:
свет
как рельеф, написанный сам собой
выше и выше, на поверхности
воды, необъяснимое
вечное движение
lux:
острие иглы
выходит
из ядра
Земли
тончайшие
пронизывающие лучи
Примечание переводчика:
Названия четырёх частей — почти синонимы, вариации на тему блеска, света, сияния.
Первый снег, Керонсон Алану
Этот дар, должно быть, дан миром
(дан мне тобой)
мягко снег
разливается в чаши пустот
на поверхности пруда,
подровняв длинные белые свечи —
те, что стоят на окне,
те, что будут гореть в сумраке, пока снег
наполняет нашу долину
этой пустотой
никто из друзей не поедет на юг
никто не приедет загорелым из Мексики,
с солнечных полей Калифорнии, не привезёт травы
все разбежались — или мертвы, или молчат
или движутся к сумасшествию
от унылой яркости нашего тогдашнего мировоззрения
и этот твой дар —
белое безмолвие, наполняющее контуры моей жизни.
Хронология
я любила тебя в октябре
когда ты прятался в волосах
и катался на своей тени
по углам дома
а в ноябре ты вторгся
заполнив воздух
поверх моей кровати с мечтами
кричащими о любой помощи
моему внутреннему слуху
в декабре я держала руки твои
единственный день; свет ослаб
всё вернулось
рассветом на шотландском взморье
тобой, певшим нам на берегу
сейчас январь, ты растворяешься
в своей половине
сокровищ его плаща; твоя тень на снегу,
ты ускользаешь ветром, кристальный воздух
несёт новые песни сквозь окна
наших грустных, высоких, милых квартир