Дай чашу горького вина, чтоб с ног меня валила,
Чтобы душа была пьяна – и горе позабыла.
Не жди удачи и добра. Осилить злобу рока
Миррих не в силах и Зухра – небесные светила.
Прав был Джамшид, а не Бахрам. Вином наполни чашу!
Весь мир – пустыня, и не там Бахрамова могила.
И муравьи не трогать их просили Сулеймана…
Запомни, просьба малых сих великим не претила.
Тебе я тайну мира дам узреть на дне бокала,
С условьем: чтобы ты слепцам о ней не говорила.
Мир – прах и скверна. Жизнь пуста. Нет сердцу утоленья.
Хочу, чтоб ты вином уста от горечи отмыла.
Подобный луку свод бровей с пути не сбил Хафиза,
Но где – я слышу смех людей – его былая сила?
Я тебя, душа, возжаждал
Я тебя, душа, возжаждал – ты сама об этом знаешь:
Ты провидишь то, что скрыто, что не писано – читаешь.
В чем ханжа самовлюбленный может обвинить влюбленных?
От незрячих глаз детали сладкой тайны ты скрываешь!
Сядь спокойно, ради Бога, на челе разгладь морщины!
Ты, едва лишь двинув бровью, все вопросы разрешаешь.
Пред тобой целую землю – кланяюсь земным поклоном,
Красоты людскую меру ты красою превышаешь.
Господи, пусть не разгонит буря этого собранья!
Ветерком волос кудрявых ты мне душу освежаешь.
Жаль: проспал я наслажденья, задремавши на рассвете…
Сколько времени ты, сердце, драгоценного теряешь!
Тяготы дороги длинной, переходов караванных
Я перенесу, коль ты мне облегченье обещаешь.
Эти кольца-кудри манят, обмануть хотят Хафиза.
«Сердца своего со счастьем тем кольцом не обвенчаешь!»
Клянусь я старцем харабата
Клянусь я старцем харабата и мудростью его бесед:
Хочу Ему я быть слугою – других желаний в сердце нет!
Мне все равно: пусть не пускают в рай грешников – неси вино!
Ничьими милостями в мире я не был так, как Им, согрет!
От этой молнии, зажегшей в душе огонь любви к Нему,
Ударившей из черной тучи, – да воссияет яркий свет!
Коль у кабацкого порога увидишь пьяницу в пыли,
Ты не пинай его ногами: ведь отчего он пьян – секрет!
Неси вина, поскольку вестник иного мира нам принес
Благую весть: Его щедроты живущим не идут во вред!
Поверь: помимо вышней воли – нет аскетизма, нет греха.
Очами, полными презренья, не созерцай меня, аскет!
Нет в сердце жажды покаянья, аскетом стать желанья нет,
Но если Он того захочет – я с радостью приму обет!
Дырявое хиркэ Хафиза давно в закладе за вино…
Увы, из глины харабата, должно быть, слеплен был поэт!
Гонец, что мчался, не жалея сил
Гонец, что мчался, не жалея сил,
С посланьем друга жизнь мне возвратил.
Рассказ о красоте и славе друга
В унылом сердце радость возродил.
Я отдал душу за посланье друга –
И стыдно мне, что мало заплатил.
На свете все подвластно воле друга:
Небесных сфер вращенье, ход светил.
Послушно исполнять желанья друга
Аллах судьбе в обязанность вменил.
Моей неколебимой веры в друга
И грозный ветер смуты не смутил.
Бальзам для глаз – пыль у порога друга,
Прах, на который он ногой ступил.
Я жду смиренно возле двери друга,
Пока другой возлюбленному мил…
Не страшно, если враг ругал Хафиза –
Бог милостив: не друг меня срамил!
Лекарь, прочь от изголовья
Лекарь, прочь от изголовья! Болен я душой. Увы:
От души моей нет вести, нету вести от главы.
Если ты придешь к страдальцу – он тотчас в себя придет,
Надо мной вздохни и выпей – пожеланья таковы.
Коль со мной печаль разделишь – станет радостью печаль.
Ни к кому не повернул я, кроме друга, головы.
У тебя довольно злата, чтобы всех озолотить,
У меня же за душою – только золото молвы.
Не вели мне петь насильно, если песня немила.
Если выгонишь – останусь безутешнее вдовы.
Мне вина не наливайте – пьян я нынче без вина.
Сердце нам одно дается – не терзайте сердца вы!
А когда на строгость шаха горько сетует Хафиз:
«Сам виновен!» – отвечает. А цари всегда правы…
Вчера я видел сон
Вчера я видел сон: взошла луна.
Разлуки долгой ночь при ней вдвойне черна.
Дверь распахнется: друг из дальних странствий
Вернется! – таково значенье сна.
Давай за это выпьем, виночерпий:
Чтоб в дверь вошел он с чашею вина!
И если б я живой воды отведал
И вечность мне была в удел дана –
Я и тогда бы ждал вестей от друга,
Глядел на дверь с рассвета дотемна.
Вернись домой! Пускай тебе приснится
Твоя осиротевшая страна.
Тот, кто учил тебя жестокосердью,
Упорен был и зол, как сатана.
Пусть кротость в дверь войдет – и канут в Лету
Жестоких притеснений времена.
Что может знать о счастье нелюбивший?
Взрасти любви и правды семена!
Кто, как Хафиз, газель сложить сумеет,
Чтоб шаху по душе пришлась она?
Ты видишь, что у шаха, забывшего обет
Ты видишь, что у шаха, забывшего обет,
Нет ничего для друга, кроме обид и бед.
Друг сердца сердце друга, как голубя, сразил,
Забыв, что на охоту сам наложил запрет.
Терплю немилость шаха. Знать, в сердце у него
Совсем великодушья и милосердья нет.
Когда же унижений не станет сил терпеть –
Безжалостные люди злословить будут вслед.
Подай мне чашу, кравчий, сопернику скажи:
«И Джаму не случалось пить из такой шербет!»
Блажен всю жизнь на ветер пустивший пьяный ринд,
Забывший в харабате и тот, и этот свет.
А ты, заблудший суфий, забудь свой тарикат –
Дороги не отыщет к святым местам аскет.
Хафиз, в искусстве слова соперник твой – ничто.
Молчи, не соревнуйся с ничтожеством, поэт!
Я сорок с лишним лет твержу
Я сорок с лишним лет твержу с похвальной прямотою;
Из всех нестоящих гуляк – я ничего не стою.
За это продавец вина, к пьянчугам благосклонный,
Ни разу чашу предо мной не оставлял пустою.
Но ты не думай про меня, что я такой пропойца;
Одежда – в пятнах, но душа – сверкает чистотою!
Я – сокол на руке царя, да позабыл хозяин,
Что птица гордая в родстве с небесной высотою.
Печально, если соловей томится в клетке тесной,
Когда певец, подобный мне, окончит немотою.
Благоприятны подлецам вода и воздух Фарса.
Пришла пора свернуть шатер. Пришел конец постою.
Отныне станет мне кабак, а не дворец жилищем,
Самоотверженных гуляк я дружбы удостою.
Не прячь стыдливо под полой, Хафиз, хмельную чашу!
Я на твою любовь к вину царю глаза открою.
Вчера один аскет-отшельник
Вчера один аскет-отшельник зашел в питейный дом,
Нарушил он свои обеты – и напился вином.
Уснул. Во сне ему явилась подруга юных дней.
И старец воспылал любовью – и тронулся умом.
Разбойник, мальчик-виночерпий, явился наяву –
И старец этот мир покинул, и пил вино в ином.
Огонь ланит, подобных розам, поджег его гумно –
И сердце старца встрепенулось и стало мотыльком.
Нарциссы юных глаз пропели волшебную газель –
Сам Саади вдруг показался болтливым стариком.
Фанатик-суфий, накануне разбивший свой бокал,
Стал мудрецом, как только выпил бокал одним глотком.
Спасибо, утренние слезы, похожие на дождь:
Вы льетесь, чтобы превратиться в жемчужины потом.
Дворец возлюбленного шаха теперь – твой дом, Хафиз:
И сердце, и душа поэта туда ушли тайком!
Иди к нам, строгий суфий
Иди к нам, строгий суфий! Бокалы не пусты.
Вино, коль приглядеться, – зерцало чистоты.
Спроси у пьяных риндов о тайнах бытия:
Вовек их не узнает тот, кто блюдет посты.
Анка́ не поддается тенетам и силкам.
Открой свои ловушки: в них ветер пустоты!
Я прекратил погоню за мудростью, когда
Вдруг ощутил поводья любви и красоты.
Мне служба у порога дает немало прав:
Нет-нет да и посмотрит хозяин с высоты!
Срывай цветы веселья, какие бог пошлет,
Поскольку не придется в раю нам рвать цветы.
О сердце! Юность прахом, беспутная, пошла,
Хоть в старости яви мне достойные черты.
Одну-другую чашу ты осуши – и прочь
Ступай, не напивайся до полной слепоты.
Хафиз – мюрид Джамшида: он в чашу до зари
Глядит и с шейхом Джамом беседует на «ты».
Твоего изображенья не сотрут в душе года
Твоего изображенья не сотрут в душе года,
Плавной поступи любимой не забыть мне никогда.
Страсть к тебе такое место заняла в моей душе,
Если головы лишусь я – не утешусь и тогда.
Образ твой из воспаленной головы моей вовек
Не изгладится – какая б ни грозила мне беда.
Все забудет сердце, кроме груза страсти и тоски,
Кроме грусти о любимой – а она со мной всегда.
Сердце связано навеки прядями твоих волос –
Не видать ему свободы вплоть до Страшного суда.
Извинительно для сердца мчаться за тобою вслед:
Для больного есть лекарство – как же не спешить туда?
Если ж кто-нибудь не хочет стать скитальцем, как Хафиз, –
Пусть не дарит безответно сердца той, что так горда!
Мы – пьяницы
Мы – пьяницы! Не стали нам сердца повиноваться.
Привыкли мы алкать любви и чаши домогаться.
Нам причинили много мук бровей тугие луки.
Желая поражать сердца, а в руки не даваться.
О роза, на твоем челе печаль – печать похмелья!
Нам, диким макам, суждено с таким клеймом рождаться.
Коль наш зарок не пить вина смутит виноторговца,
Скажи, мы больше никогда не будем зарекаться!
О старец магов, помоги заблудшим забулдыгам:
Мы сбились с верного пути, должны тебе признаться.
Ты не гляди в бокал с вином – взгляни на наши лица:
На них – клеймо, которым лишь избранники клеймятся.
«Хафиз, все образы твои – мираж! – она сказала. –
А тем, чего на свете нет, как можно вдохновляться?»
Тот, кто дал твоим ланитам алый цвет
Тот, кто дал твоим ланитам алый цвет весенних роз,
Мог бы дать покой страдальцу, льющему потоки слез.
Тот, кто смоляную косу превратил в тугой аркан,
Мог бы вызволить беднягу из кольца твоих волос.
Разонравилась мне повесть о Фархаде и Ширин
В миг, когда рабом любимой стал герой-каменотес.
Мой удел – довольство малым, коль иного не дал бог.
Тот, кто дал одним богатство, – нищету другим принес.
Мир – красавица-невеста, за нее калым велик:
Жизнью выкуп платит каждый, кто посватался всерьез.
Мой удел – в саду лужайка, вдалеке от суеты,
Лишь бы ручеек струился, кипарис высокий рос…
О Хаджи Кавам! Рукою вечной скорби схвачен я.
От разлуки у Хафиза кровью сердце облилось.
Султан красавиц, окажи мне милость
Я просил: «Султан красавиц, окажи мне милость!»
Ты сказала: «У скитальца сердце заблудилось!»
Я молвил: «Побудь со мною!» Ты: «Прощай!» – сказала.
Это сердце состраданью в неге не училось.
Что за дело мягко спящим до шипов колючих,
На которых в годы странствий спать мне приходилось?
Ах, как мне знакомы цепи локонов тяжелых!
Этой родинки коварство как мне часто снилось!
А пушок над верхней губкой – письмена, которых
У других красавиц видеть мне не доводилось.
Лепестки нарцисса стали лепестками розы –
Так лицо твое от хмеля в цвете изменилось.
Я сказал: «О ты, чьи кудри полночи темнее,
Опасайся, чтобы горе утром не явилось!»
«О Хафиз, – она сказала, – сердцу не прикажешь:
Очень часто сердцу ближе то, что удалилось…»
Ты лети, рассветный ветер
Ты лети, рассветный ветер, к той, что в дальние миры
Изгнала меня, скитальца, гонит на гору с горы!
Может, сладостная спросит: «Где мой верный попугай?»
Попугаи любят сахар, хоть учены и мудры.
Или, одолев надменность, о влюбленном соловье
Обольстительная спросит: «Жив ли он до сей поры?»
Не поймаете силками птицу мудрую, ловцы,
А поймаете улыбкой, если только вы добры.
Пусть она, с другим пируя, вспоминает иногда
О влюбленном безответно и не званном на пиры.
Ах, не знаю: почему же не желают знать меня
Эти стройные газели, черноглазы и хитры?
«Лишь один я замечаю в красоте твоей изъян»:
Нету дара постоянства, несмотря на все дары.
Диво ль, коль от слов Хафиза, сладкогласого певца,
Небожители запляшут под мелодию Зухры?
Чего ты хочешь
Так роза утром говорит. Что скажет соловей?
«Пока ты молод, расстилай ковер свой в цветнике,
Любуйся красотою роз, нарциссов и лилей.
Благоухай, как вешний сад, будь гордым, как самшит,
А станом зависть вызывай у стройных тополей.
Когда раскроется бутон прекрасных уст твоих –
Кому подарит счастье он? Тому, кто всех милей.
Сегодня – праздничный базар, тебя на части рвут.
Коль цену красную дадут – товара не жалей!
Не забывай, что красота – лишь свечка на ветру.
Свечу таланта засвети от красоты своей.
Кудрей роскошных аромат струится к небесам –
Пускай стремится к небесам твоей души елей!»
У шаха нынче в цветнике собранье певчих птиц.
Пропой газели им, Хафиз, ширазский соловей!
Сердце плавилось от страсти
Сердце плавилось от страсти, как металл, – напрасно!
Страстно я пылал, взалкавши, но взалкал – напрасно.
Устремляясь пылким сердцем к сокровенной цели,
В этом мире я скитальцем нищим стал напрасно.
Горе мне! В своей погоне за бесценным кладом
К благородству вероломных я взывал напрасно.
«Князем твоего собранья, – ты сказал мне, – буду!»
Словно раб, тебя весь вечер я прождал напрасно.
Слава ль о моем распутстве удержала шаха?
Так иль нет – но обещанье ты мне дал напрасно.
Если бьется голубь сердца, было б справедливо,
Чтобы голубь этот в сети не попал напрасно.
Сколько сил я зря растратил на дорогах страсти!
Без наставника пошел я в тот квартал напрасно.
Алых уст, подобных лалу, зря я страстно жаждал,
Кровь из сердца, как из чаши, расплескал напрасно.
Сколько разных ухищрений ты, Хафиз, придумал!
Но взаимности добиться ты мечтал напрасно…
Ветру, верному удоду, вестнику добра
Ветру, верному удоду, вестнику добра – осанна!
Он вернулся с доброй вестью из Сабеи утром рано.
Сердце, утренняя птица, пой мелодию Дауда,
Созерцай благоговейно нисхожденье Солеймана.
Позабудь печали, сердце, уповай на исцеленье:
Снова терпкий винный запах долетает до тюльпана.
Для чего ты удалялся? Почему назад вернулся?
Где ареф, понять способный побуждения султана?
О кумир великодушный, проявивший человечность,
Вновь свернувший на дорогу верности с пути обмана!
Чтобы вновь услышать голос бессердечного владыки,
Поспешал мой взор по следу кочевого каравана…
Да, Хафиз захлопнул двери тех обид. Но милосердный
Шах к нему явился с миром – заживает в сердце рана!
О кумир, по праву дружбы
О кумир, по праву дружбы, у которой я в долгу,
Ты наносишь раны другу, словно злейшему врагу.
Ты послушайся совета: перлы редких слов моих –
Лучше жемчуга, который я в шкатулке берегу.
Если у тебя осталась с вечера бутыль вина,
На призыв мой: «Помогите!» – ты ответишь: «Помогу!»
Жду: когда же удостоит посещением пьянчуг
Тот, чей светлый лик в небесном отражается кругу?
Не суди о риндах плохо, рассуди-ка здраво, шейх:
Ненавидеть Бог заставил пьяниц трезвого слугу.
Неужель ты не боишься вздохов пламенных моих?
Рубище твое – из шерсти, час неровен – подожгу!
Не видал стихов я лучше, чем стихи твои, Хафиз, –
В этом клятву на Коране дать торжественно могу!
В Сабею лети, мой гонец
В Сабею лети, мой гонец, мой ветер, мой верный удод;
В обитель высокой души – из этой юдоли невзгод!
Такому, как ты, летуну здесь нечего делать. Спеши
В тот край, где покинутый друг вестей с нетерпением ждет.
Я вижу его наяву и Бога молю за него.
Спеши: на дорогах любви недолог любой переход.
И с утренним ветром к нему, и с ветром вечерней зари
Летят караваны молитв отсюда который уж год.
Я шлю тебе зеркало-стих: взгляни на деянья Творца,
Восславь, поглядев на себя, обилие Божьих щедрот.
Чтоб войско тоски по тебе не рушило крепость души,
В стихе этом душу свою тебе верноподданный шлет.
О ты, завсегдатай души, на время ушедший из глаз,
Тебе одинокий певец хвалу всей душой воздает.
Я с помощью саза газель для верного друга сложил.
Молю об ответе и жду, когда же откликнется тот?
Сказать ли, какие слова я жажду услышать в ответ?
«Немного еще потерпи – избавлю тебя от забот.
Я шлю тебе, славный Хафиз, в подарок кафтан и коня.
Ты – музыка наших пиров. Скорей собирайся в поход!»