Архив стихотворений Василия Князева

Я могучею войною
Побежден:
Сдаться ворогу без боя
Принужден.
Пусть в груди иные звуки
У меня,
Преисполненные муки
И огня, —
Хороню их, укрываю
В глубине
И, трепещущий, слагаю
Гимн войне.

Каждый миг противоречья,
Каждый миг!
Но… не в силах сбросить с плеч я
Злых вериг!
Но не в силах позабыть я
В злом плену
Про кровавые событья,
Про войну!
Я могучею войною
Побежден

И, застигнутый волною,
Принужден,
Хороня иные звуки
В глубине, —
Петь, стеня от лютой муки,
Гимн войне!

Как стра-а-нно! К чужим, незнакомым крестьянам,
Иванам, Петрам и Касьянам,
Попал я — столичный, манерный поэт.
Здесь воздух — моэт,
Но люди… ах, люди — совсем папуасы…
Какой они расы?
Я пробовал дать им понятье о мире,
На солнечной лире
Бряцал неустанно…
Как странно!
Когда мои струны
Перуны метали,
Они — хохотали.
Какой-нибудь Митрич в окошко
Совал мне лукошко
С краюхой:
«Эй, парень, послухай,
О чем ты лопочешь?
Прими, коли хочешь,
И лопай».
И это зовется — Европой!!

Кой толк в ханжах и рёвах?
Бежав от их идей,
Приветствую я новых,
Сегодняшних людей!
Пускай скрипит святоша:
«Одумайся, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу размах!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, трах, та-ра-ра-рах!

Что жизнь? Одно мгновенье!
Что смерть? Желанный сон!
Во имя дерзновенья, —
Долой ярмо кальсон!
Пускай скрипит святоша:
«Простудишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу игра!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, дзынь-та-ра-ра-ра!

Дрожать над идеалом,
Награды ждать века?
Э! Лучше одеялом
Укутаем бока!
Пускай скрипит святоша:
«Обленишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу размах!
Ах ты, моя калоша!…..
Ах, трах, та-ра-ра-рах!

Зернистою икрою
Покрыв румяный блин,
С улыбкою открою
Отверстие в овин.
Пускай скрипит святоша:
«Подавишься, Антоша!»
Веселого дебоша
Мне по сердцу игра!
Ах ты, моя калоша!..
Ах, дзынь-та-ра-ра-ра!
Ура-а-а!

Посв. А. Славатинскому

Так, день за днем, всю жизнь, без перемены
И проведет замученный поэт —
Среди опилок цирковой арены,
Жонглерством рифм дивя капризный свет.

На каждый шум, ничтожно-злободневный,
Свой отклик даст — свист меткого бича.
Навек расставшись с музой задушевной
И на распятие ее влача.

Поденщик злой, невольник черни праздной,
Производитель однодневок-строк,
Он праздно льет свой стих однообразный
В мгновенно высыхающий поток.

И не собрать, не переплесть их в книги,
Обмолвки-искры острого пера:
Рождаясь, гибнут золотые миги,
«Сегодня» душит робкое «вчера».

В галоп! в галоп! Скачи, не отставая,
За темою сегодняшнего дня.
Минутному все силы отдавая,
В галоп! в галоп! Иль — к дьяволу с коня!

И вот, когда певучее томленье
Его волной горячею обдаст,
Замыслит он высокое творенье
И… ничего, бедняга, не создаст!

«Готовых рифм» немолчный рой мгновенно
Мелодию святую заглушит;
И никогда не вырваться из плена
Тому, чей дар служеньем дню убит!

Не стройте близ сел драгоценные виллы,
Бегите деревни, как мертвых пустынь,
Здесь зреют враждебные, страшные силы
Для вашей культуры, для ваших святынь!
Как вихрь пролетая по сумрачным селам,
Гоните, бичуйте вспененных коней!
Спешите, спешите, иль камнем тяжелым
Вас сбросит с сиденья орда дикарей!

Безумцы, очнитесь! Покуда не поздно —
В союз: просыпается дремлющий лев!
А если он встанет? А если он грозно,
Как скалы, на город обрушит свой гнев?
Спасетесь? Куда? Под стопой великана
Рассыпятся стены твердынь и палат!
Всё рухнет!.. Мы пляшем у жерла вулкана;
Во имя спасенья культуры — назад!

Назад! к феодалам! в подземные норы!
За рвы, за окопы, под толстую бронь!
Прочь маски! прочь слепо-гуманные вздоры!
Долг, равенство, братство, свобода — в огонь!!!
Остался лишь месяц… Осталась — неделя…
Он — дремлет, он — встанет… Он — встал!
Он — идет!..
О, боже, он режет холсты Рафаэля!
Он — Данте, он — Грига, он — Пушкина жжет!!!
Мольбы о пощаде? Напрасные звуки!
Щадить? Но скажите: во имя чего?!
Во имя веков униженья и муки?!
Щадить?.. Ну, а вы-то… щадили его?!

Безумцы, очнитесь, вставайте: не поздно!
Еще не проснулся рыкающий лев;
Еще не обрушены, тяжко и грозно,
На светлый ваш город безумье и гнев!

Случаи из интеллигентской практики

1

Портного
Иванова,
Пьяного
И больного,
Ударил городовой сапогом —
В грудь. Что есть мочи.
Это было в час ночи.
Стояли люди кругом
И — смотрели.
Я — тоже смотрел.
«Неужели, —
Сказал я, — нельзя обойтись без пинков?
Ведь это же — больно…»
— «А ты… кто таков?!»
И, невольно
Вздрогнув, солгал я: «Мой дядя — писец
Градоначальства!»
Ахнул наглец
И, покраснев, извинился за грубость свою
и нахальство.

2

Четверо били какую-то женщину. Дико
Выла она, сапоги их хватая руками.
Этого крика
Вынесть не мог я и к ним обратился с словами:
«Слушайте, бросьте.
Стыдитесь, ведь вы — не татары!
Женщину бить — недостойно!»
От злости
Красные все, «Убирайся!» — они отвечали, удары
В грудь мне направив:
«Ну?.. Живо!..
Откуда явился!»
Гордо пожавши плечами, я гордо от них удалился.

1

Скоро стукнет восемь лет,
Восемь лет, как солнца нет…

Время подлое и злое
Завалило к солнцу дверь,
И недавнее былое
Сказкой кажется теперь.

Где вы, яркие одежды
Нашей солнечной весны,
Упоенья и надежды,
Откровения и сны?

Где вы, люди-исполины
С бурным пламенем в груди?
Где победные дружины?
Где могучие вожди?

Где?.. Ужели _всё_ разбито:
И мечты, и наша рать,
И без нового корыта
Нам придется помирать?

Неужели к нам в оконце,
Разодрав завесу туч,
Воскресающего солнца
Не заглянет яркий луч?

«Неужели?» И, как колос,
Бард осел, склонив главу…
Вдруг он слышит громкий голос:
«Кто здесь хнычет?.. Эй, ау!..

Что случилось?» — «Небо пало!» —
«Вот как, вправду?» — «Брат, беги!
Всё погибло… всё пропало…
Видишь сам: вокруг ни зги!!!»

«Слушай, — молвил бодрый голос, —
Смелым духом нет преград!
Ваше сердце — раскололось;
_Наше — бьется_! Понял, брат?..

Мы дорогою одною
Шли доныне, но теперь —
Проходи, брат, стороною,
Не мешай таранить дверь!»

Скоро стукнет восемь лет,
Восемь лет, как солнца нет…

2

Мы были вождями в те бурные дни,
А преданным войском — они.
С могучею верой: победа близка! —
Бросали мы в сечу войска.
Прошли, отшумели те бурные дни.
Мы — пали… Но… где же они?
Ах, горестна участь несчастных людей,
В бою потерявших вождей!

Друзья, я теряюсь… друзья, я смущен…
О боже, какое нахальство:
Войска уцелели, но ими смещен
Весь корпус былого начальства.
Я было толкнулся (ужасный момент!)
В их лагерь, окопанный рвами:
«Гей! кто там? Что нужно?» —
«Я — интеллигент».
— «Ну?» — «Прибыл командовать вами».
— «Да? Вот как?» — В ответ мне загрохали рвы.
«Да? Вот как?» — хихикнуло эхо,
И около часу служил я — увы! —
Мишенью для грубого смеха.
Финал? Был ужасен нежданный финал!
Нет в мире печальнее были:
Я плакал, я рвался, взывал, проклинал.
Но в лагерь меня — не пустили…

Мы были вождями в те бурные дни,
Безропотным войском — они.

1

Я помню дни: в веселой нашей роще
Царил и властвовал ремесленников цех,
Цвел трафарет и гарцевал на теще
Замызганный, лишенный хмеля смех.
И в эти дни, которые я вправе
Брезгливо выкинуть из памяти моей,
Явился — Он, с могучим словом «Ave», *
И развенчал всех наших королей.
Он был как вихрь. Влюбленный в жизнь и солнце,
Здоровый телом, сильный, молодой,
Он нас пьянил, врываясь к нам в оконце,
И ослеплял, блестя меж нас звездой.
Горя в огне безмерного успеха,
Очаровательно дурачась и шаля,
Он хохотал, и вся страна, как эхо,
Ликуя, вторила веселью короля.
О, как он был в те дни России дорог!
О, как мы верили, что он наш светлый Феб!
Мы, изглодавшие мильоны черствых корок,
Давно забывшие, что значит свежий хлеб.

2

Шли дни. Король шалил. Талантливо-блестяще
Лишь над поверхностью гнилых болот скользя,
Он их не осушал и в гиблой дикой чаще
Не вешал вывесок: «Друзья, здесь жить нельзя».
Шельмуя и громя казенных Геродотов
За их убожество, за пошлость их речей,
Он сам — по лоб увяз в еврейских анекдотах
И полузатонул в трясине мелочей.
Его животный смех, столь милый нам вначале,
Приелся, потеряв пикантность новизны;
И тщетно в нем искать застрочных нот печали,
Духовной ценности, идейной белизны.
Веселый, грубый смех. Смех клоуна. Как странно.
Но разве нужен нам такой дешевый смех?
О, если б он звучал под крышей балагана,
О, если бы он там жал бешеный успех!
Но он звучит — средь нас! Талантливо-блестяще
Над потным зеркалом гнилых болот скользя,
В то время, как вся Русь блуждает в гиблой чаще
И хочется кричать: «Так больше жить — нельзя!»…

3

А… «волчьи ягоды»? Конечно, для мальчишек
Такие ягоды — геройства верный знак.
Но… диво ль шельмовать ничтожных шалунишек
Для удовольствия большущих забияк?
_____________________
* — Да здравствует, славься (лат.). — Ред.

1.

…Morituri vos salutant!*

Привет победителям жизни!
Упитанным, трезвым и сытым,
Над полным житейским корытом
Лежащим! —
В навозе, на брюхе!
Пусть реют тревожные слухи
О черном позоре,
Грозящем
Отчизне;
Пылают кровавые зори,
И люди, как слизни,
Беспомощно бьются и гибнут в объятиях тиньЯ
Ликуйте, кретины!

Привет победителям жизни!
________________
* — Обреченные на смерть вас приветствуют (лат.). — Ред.

2. КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Волчонок, спи! ты — должен спать!..
Ты должен силы накоплять,
Чтоб в дикой жизненной борьбе
Кусок достался и тебе!..
Коль быть не хочешь на цепи,
Волчонок, спи!

Мы не собаки — волки мы!..
Мы для людей — страшней чумы;
Ты слышишь, щелкают курки?..
Расти, мой сын, точи клыки!
Бессильным места нет в степи;
Волчонок, спи!

Лишь когти кормят нашу рать!..
Мужай, коль хочешь жить и жрать
И, встретив пса в глухом лесу,
Клыками впиться в горло псу!
Волчонок, спи! волчонок, спи!
И в сердце ненависть копи!

Мистер Кранец — иностранец,
Верноподданный Вильгельма.
Сюртучок на нем без складки,
Глазки — масло, речи — сладки
(Замечательнейший шельма!),
Слаще патоки и меда…
Мистер Кранец — иностранец,
Сын культурного народа,
Изобретшего колбасы
И измучившего Гейне…
С берегов зеленых Рейна
Без штанов на Русь приехав,
Мистер Кранец — иностранец,
Представитель высшей расы,
Пожинает ряд успехов:
Очень мило
Бьет баклуши
И без мыла
Влазит в души.

С конки на конку,
Кубарем вдогонку,
Соколом в трамвай,
За крамольным пледом,
Следом, следом, следом —
Дуй, не унывай!

Линия?.. Рота?..
Из ворот в ворота,
С лошади на трам,
Шариком на конку,
Кубарем вдогонку,
Гончей по следам.

Острым глазом
В пять карманов разом:
«Это что за груз?..
(Смотрит хмуро-косо,
Сам — длинноволосый…)
Бомба иль арбуз?..»

Прочь, сомненье!
Миг на размышленье —
И движеньем лап
За убогий ворот
(Порот-перепорот)
Мышку — цап-царап!

Вчера не мог заснуть я до рассвета:
Случайно найденная старая газета
Навеяла воспоминаний рой
О днях былого… Предо мной

Вставали площади, покрытые толпою,
И гордый смелый гимн торжественно звучал,
И речи страстные лились рекою;
Прибой крепчал!..

Я вспомнил дни Московского восстанья
И смерть борцов на гребнях баррикад,
И палачей, не знавших состраданья,
И виселиц безмолвный ряд…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я вспомнил всё, и до рассвета
Лежала предо мной газета…

1

О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей.

Насытьте нам взоры обманчивым блеском
Сверкающих нитей и бус;
О, рвитесь, хлопушки, с неистовым треском.
Визжи от восторга, бутуз:

«Сюрпризы! Сюрпризы!.. Смотрите-ка, краски!
Бумажное платье… Кольцо!»
И блещут, как звезды, довольные глазки,
И пышет восторгом лицо.

2

Я вместе с толпой изможденного люда
Томлюсь у заветных дверей:
«О, дайте нам чуда, прекрасного чуда!
Впустите голодных людей.

Мы серы, как пепел, мы голы, как крысы,
Но мы обещаемся впредь —
Поверить в афишу, забыть про кулисы
И только на сцену смотреть.

Пусть взор нам насытит невиданным блеском
Сокрытых рефлекторов ряд.
(О, падайте, горы, с неистовым треском!
В заслонки, статистов отряд!)

Сюрпризы. Сюрпризы… Ба, «Синяя птица»!..
Прогресс… Человечество… Бис!»
О, как хорошеют изжитые лица,
Согретые чудом кулис!

3

О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей!

Пустынной и дикой тропой,
Поросшей колючей травою,
Ползу я, несчастный слепой,
Ползу я и жалобно вою,
А ветер, могуч и свиреп,
Рвет в клочья дырявое платье…

— Подавите калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб!
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.

Я помню великие дни,
Я помню святые недели…
Как ярко пылали огни!
Как царственно песни гремели!
Уж рухнул томительный склеп,
Как вдруг… отовсюду… Проклятье!

— Подайте калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб!
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.

Нас встретил внезапный отпор,
Стихийный и бурный, как море;
Мы — пали… Но, помня позор
И жаждя забвения, вскоре
Мы бросились в грязный вертеп,
К пьянящему блуду в объятья…

— Подайте калеке на хлеб!
Не будьте жестокими, братья!
Подайте калеке на хлеб:
Он в лучшие, светлые годы
От солнца желанной свободы,
От близкого солнца ослеп.

Тили-тили-тили-бомм!
Били, били стены лбом;
Били так, и били эдак,
И решили напоследок:
«Кто не хочет быть рабом
(Бим-бам-бом!),
Кто не хочет быть рабом —
Пробивай дорогу лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-тили!
Стены лбами колотили,
Кулаками молотили —
Запретили!
(Бим-бам-бом!)
Много шуму, много пыли!
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Упирайся в книги лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-бомм!
Упирались в книги лбом!
В пыльном хламе библи_о_тек
Ждал несчастный идиотик:
Вот, мол, вот! —
Отращу себе животик…
Вот, мол, вот! —
Под эгидой мудрой власти
Позабуду все напасти;
Перестану быть рабом.
Бим-бам-бом!
Бим-бам-бом!

Тили-тили-тили-тили!
Ждали, ели, спали, пили;
Мозг и сердце притупили,
Но вопили
(Бим-бам-бом!):
«Мы погрязли в грязном иле!»
(Бим-бам-бом!)
«Кто не хочет быть рабом —
Постучись к Форелю лбом!»
Бомм!

Тили-тили-тили-бомм!
Снова били в книгу лбом!
Били так, и били эдак
И решили напоследок
(Бим-бам-бом!):
«Как привольно жил наш предок!»
(Бим-бам-бом!)
«Вольной воли не калеча,
Собирался он на вече.
Да уж… видно — не про нас
Дедов квас!..»
Мда-с!