Собрание редких и малоизвестных стихотворений Вадима Гарднера. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
Из дневника
Я, в настроенье безотрадном,
Отдавшись воле моряков,
Отплыл на транспорте громадном
От дымных английских брегов.
Тогда моя молчала лира.
Неслись мы вдаль к полярным льдам.
Три миноносца-конвоира
Три дня сопутствовали нам.
До Мурманска двенадцать суток
Мы шли под страхом субмарин —
Предательских подводных «уток»,
Злокозненных плавучих мин.
Хотя ужасней смерть на «дыбе»,
Лязг кандалов во мгле тюрьмы,
Но что кошмарней мертвой зыби
И качки с борта и кормы?
Лимоном в тяжкую минуту
Смягчал мне муки Гумилёв.
Со мной он занимал каюту,
Деля и штиль, и шторма рев.
Лежал еще на третьей койке
Лавров — (он родственник Петра),
Уютно было нашей тройке,
Болтали часто до утра.
Стихи читали мы друг другу.
То слушал милый инженер,
Отдавшись сладкому досугу,
То усыплял его размер.
Быки, пролеты арок, сметы,
Длина и ширина мостов —
Ах, вам ли до того, поэты?
А в этом мире жил Лавров.
Но многогранен ум российский.
Чего путеец наш не знал.
Он к клинописи ассирийской
Пристрастье смолоду питал.
***
Но вот добравшись до Мурмана,
На берег высадились мы.
То было, помню, утром рано.
Кругом белел ковер зимы.
С Литвиновской пометкой виды
Представив двум большевикам,
По воле роковой планиды
Помчались к Невским берегам…
Червонный горн, врачующий лучами
Червонный горн, врачующий лучами,
Закатишься… наступят ночь и мрак;
Но много солнц мерцает вечерами;
Весь мир — мечта, и пышен Зодиак.
Созвучье — свет; созвездия над нами
Дружны, как рать; и знаку светит знак.
Как с Герой Зевс и как цветы с цветками,
Звезда с звездой вступает в тайный брак.
Проходит ночь. Свежо, и снова ясно.
Светило дня над нами полновластно.
На стенах свет рисунки уж чертит;
Мечта и кисть работают согласно;
Снует челнок; и труд и мысль кипит.
Как громкий смех, нас солнце молодит.
Художнику
Злорадство белых волн, и рама золотая —
Ремесленник сковал художника мечту,
А тут еще толпа… И в эту тесноту
Ты втиснул гнев души, о простота святая!
О, жажда мишуры! — Первосвященник славный,
Тиара сорвана, ты более не жрец —
Ты золота купил на проданный венец —
Неси свои холсты на рынок своенравный!
Сплин
Тягучий день. О кровли барабанят…
Игра кругов и дутых пузырей…
Хандра и дождь мечты мои туманят.
О, серый сон! — проклятие людей!
Счастливей тот, кого глубоко ранят,
Чем пленник скук и облачных сетей,
Чей мутный мозг одним желаньем занят —
Как гром, прервать унылый марш дождей.
Товарищу-поэту
Ты подожди меня в картинной галерее;
Мой друг, опаздывать в характере славян.
Будь мне свидание назначено в аллее,
В книгохранилище, на выставке, в музее,
Не унывай, терпи, доверчивый баян!
Поэт мой, созерцай Рембрандта светотени,
Головки Греза, блеск и грацию Ватто, —
Забудутся и гнев, и дружеские пени;
Ты знаешь, склонен я к неточности и лени,
Но вот уж я готов… Накинуто пальто.
Как громкий смех, нас солнце молодит
Как громкий смех, нас солнце молодит;
Косым столбом вторгается в жилище;
Лелеет дерн и гнезда на кладбище;
Как лунный круг, сквозь облако глядит.
Когда мороз за окнами трещит,
И с холода спешат к огню и к пище,
На солнце, днем, блестя алмаза чище,
Порой снежок стреляет, порошит.
Свет радужный, твоим лучам, как звукам,
Дано в беде и в скорби утешать,
И есть предел несчастию и мукам,
Когда луча сияет благодать…
Гром отгремел; увешан лес серьгами;
Сапфирный свод, как в зеркале, под нами.
Петербургская зима
Две-три звезды. Морозец зимней ночки.
Еще на окнах блестки и узоры,
То крестики, то елки, то цепочки —
Седой зимы холодные уборы.
Как хорошо! Как грусть моя свежа,
Как много сил! Я думал — все пропало…
Душа блестит, дрожа и ворожа,
И сердце жить еще не начинало.
Я жил, но жизнь еще не та была;
Я рассуждал, желал и делал что-то;
Простых чудес моя душа ждала. —
Что для нее житейская забота?
***
Месяц неуклюжий, месяц красноликий —
Завтра будут тучи, снег и ветер дикий.
То затихнет робко, то грозою белой —
Вихрем закрутится, бурей ошалелой.
Ветер вниз по трубам с гулом пронесется,
Чистыми волнами в комнаты ворвется.
А умчатся тучи, снег и ветер пьяный —
Мы кругом увидим свежие курганы.
Свечереет; стихнет; небо засребрится —
Белая пустыня тоже зазвездится.
Дорожка к озеру
Дорожка к озеру… Извилистой каймою
Синеют по краям лобелии куртин;
Вот карлик в колпачке со мшистой бородою
Стоит под сенью астр и красных георгин.
Вон старый кегельбан, где кегля кеглю валит,
Когда тяжелый шар до цели долетит…
Вот плот, откуда нос под кливером отчалит,
Чуть ветер озеро волнами убелит.
А вон и стол накрыт… Бульон уже дымится.
Крестясь, садятся все… Вот с лысиной Ефим
Обносит кушанье, сияет, суетится…
Что будет на десерт? Чем вкусы усладим?..
Насытились… Куда ж? Конечно, к педагогу!
Покойно и легко; смешит «Сатирикон».
Аверченку подай! Идем мы с веком в ногу;
Твой курс уж мы прошли, спасибо, Пинкертон!
Уж самовар несут… Довольно! Иззубрились!
Краснеют угольки. Заваривают чай…
А наши барышни сегодня загостились…
Лей хоть с чаинками, но чая не сливай!
Алеет озеро. А там, глядишь, и ужин;
До красного столба всегдашний моцион;
Пасьянс, вечерний чай… Княгине отдых нужен.
Загашена свеча. Закрыл ресницы сон.
Длиннее дни
Длиннее дни, и завтра уж Апрель.
Я пережил и скуку и сомненья,
Но скоро ты, весенняя свирель,
Заманишь вновь на праздник обновленья.
Я тосковал. Пусть новая весна
Мне принесет неведомую радость,
И жизнь, свежа, утехами красна,
Напомнит мне потерянную младость;
Напомнит мне далекую любовь,
И мой восторг, и тысячи мечтаний,
И, может быть, зажжет мне сердце вновь
Былым огнем и жаждою лобзаний.