Собрание редких и малоизвестных стихотворений Саади. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
Не нужна нерадивому древняя книга познанья
Не нужна нерадивому древняя книга познанья,
Одержимый не может вести по пути послушанья.
Пусть ты воду с огнем — заклинания силой сольешь,
Не любовь и терпенье, тоска мне стесняет дыханье.
Наблюдай всей душою кумира приход и уход,
Как движенье планет, как луны молодой нарастанье.
Не уйдет, коль прогонишь, — уйдя, возвратится она.
В этом вечном кругу непостижном — ее обитанье.
Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей.
Суть одна в ней: твоя красота и мое пониманье.
Саади! О, как долго не бьет в эту ночь барабан!
Иль навек эта ночь? Или это — любви испытанье?
Кто дал ей в руки бранный лук
Кто дал ей в руки бранный лук? У ней ведь скор неправый суд.
От оперенных стрел ее онагра ноги не спасут.
Несчастных много жертв падет, когда откроешь ты колчан,
Твой лик слепит, а свод бровей, как черный лук Турана, крут.
Тебе одной в пылу войны ни щит, ни панцирь не нужны,
Кольчугу локонов твоих чужие стрелы не пробьют.
Увидев тюркские глаза и завитки индийских кос,
Весь Индостан и весь Туран на поклонение придут,
Покинут маги свой огонь, забудут идолов своих;
О идол мира, пред тобой они курильницы зажгут.
На кровлю замка можешь ты забросить кос твоих аркан,
Коль башни замка под твоим тараном гневным не падут.
Я был, как на горах Симург. Но ты меня в полон взяла.
Так когти сокола в траве индейку горную берут.
Уста увидел я. И лал в моих глазах дешевым стал.
Ты слово молвила — пред ним померкли перл и изумруд.
Твои глаза громят базар созвездий вечных и планет.
Где чудеса творит Муса, убогий маг, — при чем он тут?
Поверь, счастливую судьбу не завоюешь силой рук!
Запечатленный тайны клад откапывать — напрасный труд.
О Саади! Ты знаешь: тот, кто сердце страсти отдает, —
И нрав избранницы снесет, и сонмище ее причуд.
Мне опостылело ходить
Мне опостылело ходить в хитоне этом голубом!
Эй, друг, мы осмеем ханжей с их святостью и плутовством.
Кумиру поклонялись мы, весь день молитвы бормоча.
Ты нас теперь благослови — и мы свой идол разобьем.
Средь юных я хочу сидеть, и пить вино, и песни петь,
Чтобы бежала детвора за охмелевшим чудаком.
В простор пустынь меня влечет из этой душной тесноты.
Несется радостная весть ко мне с рассветным ветерком.
Пойми, когда разумен ты! Не прозевай, когда ты мудр!
Возможно, лишь одним таким ты одарен счастливым днем.
Где одноногий кипарис шумит, колеблясь на ветру,
Пусть пляшет юный кипарис, блистая чистым серебром.
Ты утешаешь сердце мне, ты радуешь печальный взор.
Но разлучаешь ты меня с покоем сердца, с мирным сном!
Терпенье, разум, вера, мир теперь покинули меня,
Но может ли простолюдин взывать пред шаховым шатром?
Пусть льется дождь из глаз твоих, и в молниях — гроза скорбей —
Ты пред невеждой промолчи, откройся перед мудрецом.
Смотри: не внемлет Саади укорам низких и лжецов.
Суфий, лишения терпи! Дай, кравчий, мне фиал с вином!
Что не вовремя ночью глухой барабан
Что не вовремя ночью глухой барабан зазвучал?
Что, до света проснувшись, на дереве дрозд закричал?
Миг иль целую ночь приникал я устами к устам…
Но огонь этой страсти пылающей не потухал.
Я и счастлив и грустен. Лицо мое, слышу, горит.
Не вмещается в сердце все счастье, что в мире я взял.
Головою склоняюсь к твоим, о мой идол, ногам.
На чужбину с тобой я ушел бы и странником стал.
О, когда бы судьба помирилась со счастьем моим,
Онемел бы хулитель и низкий завистник пропал.
В мир явился кумир. И прославленный ваш Саади
Изменился душой, — поклоняться он идолу стал.
В дни пиров та красавица
В дни пиров та красавица сердце мое привлекла,
Кравчий, дай нам вина, чтобы песню она завела.
В ночь на пиршестве мудрых ты нас красотой озарила.
Тише! Чтобы кутилы не знали, за кем ты ушла!
Ты вчера пировала. Все видят — глаза твои томны.
Я от всех утаю, что со мною вино ты пила.
Ты красива лицом, голос твой мое сердце чарует,
Хорошо, что судьба тебе голос волшебный дала.
Взгляд турчанки — стрела, брови темные выгнуты луком.
Боже мой! Но откуда у ней эти лук и стрела?
Я — плененный орел, я сижу в этой клетке железной.
Дверцу клетки открой. И свои распахну я крыла!
Саади! Был проворен в полете, а в сети попался;
Кто же, кроме тебя, мог поймать его, словно орла?
Я нестерпимо жажду, кравчий
Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам
И угости меня сначала, потом отдай ее друзьям.
Объятый сладостными снами, ходил я долго между вами.
Но расставаяся с друзьями: «Прощайте», — молвил прежним снам.
Перед мечетью проходила она, и сердце позабыло
Священные михраба своды, подобные ее бровям.
Я не онагр степной, не ранен, ничьей петлей не заарканен,
Но от стрелы ее крылатой по вольным не уйду степям.
Я некогда испил блаженство с той, что зовется Совершенство…
Так рыба на песке, в мученьях, тоскует по морским волнам.
До пояса не доставал мне ручей, и я пренебрегал им;
Теперь он бурным и бездонным вдруг уподобился морям.
И я тону… Когда ж судьбою я буду выброшен на берег, —
О грозном океанском смерче в слезах поведаю я вам.
И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану,
Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам.
Я кровью сердца истекаю, от ревности изнемогаю,
Так бедный страж дворца рыдает, певцам внимая по ночам.
О Саади, беги неверной! Увы… Ты на крючке, как рыба, —
Она тебя на берег тянет; к ней — волей — не идешь ты сам.
Терпенье и вожделенье выходят из берегов
Терпенье и вожделенье выходят из берегов.
Ты к страсти полна презренья, но я, увы, не таков.
Сочувствия полным взглядом хоть раз на меня взгляни,
Чтоб не был я жалким нищим в чертоге царских пиров.
Владыка жестокосердный рабов несчастных казнит,
Но есть ведь предел терпенья и в душах его рабов.
Я жизни своей не мыслю, любимая, без тебя,
Как жить одному, без друга, средь низменных и врагов?
Когда умру, будет поздно рыдать, взывать надо мной.
Не оживить слезами убитых стужей ростков.
Моих скорбей и страданий словами не описать,
Поймешь, когда возвратишься, увидишь сама — без слов.
Дервиш богатствами духа владеет, а не казной.
Вернись! Возьми мою душу, служить я тебе готов!
О небо, продли подруге сиянье жизни ее,
Чтоб никогда не расстались мы в темной дали веков.
В глазах Красоты презренны богатство и блеск владык
И доблесть, и подвиг верных, как ни был бы подвиг суров.
Но если бы покрывало упало с лица Лейли, —
Врагов Меджнуна убило б сиянье ее зрачков.
Внемли, Саади, каламу своей счастливой судьбы
И, что ни даст, не сгибайся под ношей ее даров!
Коль спокойно ты будешь на муки
Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать —
Не могу я свой мир и душевный покой отстоять.
Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира —
Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать!
О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою,
Бросим сад и в пустыне оставим других ночевать.
Почему над ручьем не шумишь ты густым кипарисом?
Кипарисом тебе подобает весь мир осенять.
Ты такой красотою сияешь, таким совершенством,
Что и красноречивым каламом их не описать.
Кто сказал, что смотреть я не должен на лик твой чудесный?
Стыдно годы прожить и лица твоего не видать.
Так тебя я люблю, что из рук твоих чашу любую
Я приму, пусть мне яд суждено в том напитке принять.
Я от горя в молчанье горю. Ты об этом не знаешь!
Ты не видишь: слеза на глазах моих блещет опять!
Ты ведь знал, Саади: твое сердце ограблено будет…
Как набегу разбоя грозящего противостать?
Но надежда мне брезжит теперь, что придет исцеленье.
Ночь уходит, глухая зима удаляется вспять.
Крепко ударил я заступом
репко ударил я заступом в рыхлую землю.
Вдруг из таинственной тьмы ее вещему голосу внемлю:
«Помни, врываясь в глубокие недра мои:
Их удобрили своими костями собратья твои!»
Хотя бы попалось и много
Хотя бы попалось и много
Красавиц тебе на пути,
Взгляни — и своею дорогой
Спеши равнодушно пройти.
Вращайся во всяком народе,
Со всеми смеясь без забот.
Но сердце держи на свободе —
Иль горе с любовью придет.
Атласам, шелкам, как новинке,
Дивиться ты можешь подчас.
Но помни притом, что на рынке
Нередки ни шелк, ни атлас.
Как конь или мул, тот подвижен,
Кто к странствиям вольным привык.
Не слеп он, не глух, не унижен,
Как жернова двигатель, плуг!
Свободному мало охоты
В оковы дать тело свое.
Беспечный — зачем на заботы
Спокойное сменит житье?
Слугою ты стал у подруги
Слугою ты стал у подруги,
Она же — не ценит тебя.
К чему предлагать ей услуги,
Души своей цену губя?
Блажен, кто в ночную лишь пору
Лелеет ее на груди.
И, верность блюдя к уговору,
На утро ей скажет: «Иди!»
А если у милой в неволе
Ты стонешь, без пользы любя,
Ты сам виноват в своей доле,
Взвалив тяготу на себя.
Когда по рукой моей груди
Плодов, и все сладких, как мед,
Сажать ли мне зелье, откуда
Лишь горький рождается плод?
Подруга ли радостна будет,
А я — удручен и угрюм?
Ее ли печаль не разбудит,
А я — не засну из-за дум?
Попавшийся в сети любезник
Попавшийся в сети любезник
Находит двойник себе в том,
Кого на аркане наездниц
Влечет за собою пешком…
Я взял бы любовь не на время,
Чтоб ноше посбавили мне.
Не барин мне нужен, чье бремя
Таскал бы я век на спине.