Юродство слабости я не приемлю
Юродство слабости я не приемлю.
Пусть я врасту
под глыбой горя
в землю.
Пусть каменных палат себе не выстрою.
Я выстою.
Я в грудь себе не выстрелю.
Нет, жалостью
тебя,
как паутиною,
я не опутаю —
взорву плотину:
пусть остров твой —
любви твоей
утопию —
мое
презренье гневное
затопит!
Я больна, больна сегодня
Я больна, больна сегодня,
потому что не свободна,
потому что целый мир
заперт в камерах квартир.
Я бы петь пошла
Я бы петь пошла,
да сдавило грудь,
танцевать бы пошла
да уж как-нибудь.
Я бы в круг пошла —
шире, шире круг! —
если б там нашла
пару милых рук.
Как тоскую я
по рукам твоим,
обнимать меня
суждено не им.
Как тоскую я,
как тоскую я,
сколько лет прошло —
все тоскую я.
Я была девчоночкой тогда
Я была девчоночкой тогда —
словно свечка, ровненько горела,
всем кругом сияла,
всех я грела.
А теперь я трудный человек:
два колючих солнца из-под век,
два клубком свернувшихся ежа.
А под шкурой — нежная душа.
Я была рабыней быта
Я была рабыней быта,
но вернулась вновь к природе.
Ветром утренним омыта,
отдыхала при дороге.
И, как всем зверям положено,
в лес ликующего мая
заходила осторожно,
лапы елей раздвигая.
Я в нежных руках государства
Я все еще привыкла удивляться
Я все еще привыкла удивляться
твоим словам, внимательным и нежным,
к тебе иду на грани удивленья
почти три года неправдоподобных.
Но если правда есть любовь на свете
и если нежность наша не обмолвка —
хочу я так любить,
как любят дети:
восторженно, безмолвно и неловко!
Я вспомню твой широкий шаг
Я вспомню твой широкий шаг,
и станет грустно и легко.
Прощай, мой друг,
прощай, мой враг, —
сейчас ты слишком далеко,
и я считаться не хочу,
пусть ты не прав,
пусть виноват —
прижмуся мысленно к плечу
и закричу:
— Прощай, мой брат!
Сколачивай себе семью,
не пей вина, не трогай карт… —
А я присяду на скамью.
Сейчас тот самый месяц март!
Я выпала из времени
Я еще как будто еду
Я еще как будто еду,
все сижу на чемоданах,
и во сне мне снятся беды,
смерть родных, снега буранов.
чад вокзалов, рожи пьяных,
нож в руках у хулиганов,
и на помощь я зову…
Но во сне ли, наяву —
я еще все еду, еду,
еду, стало быть, живу.
Я живу еще пока
Я живу еще пока…
Ключевою умываюсь…
Надо мной твоя рука,
смерть,
но я еще живая.
Я цветок еще, не мни…
Поживу еще немножко –
с платья светлого земли
отколи меня, как брошку.
Я к вам еще приеду после смерти
Я к вам еще приеду после смерти,
послушаю, о чем молчите вы,
хочу я знать, не вымерли ли львы,
и на кого теперь похожи дети.
О шип волшебной розы уколоться,
уснуть, потом проснуться, сон стряхнуть,
с великим любопытством заглянуть
в глаза людей, как в глубину колодца.
Я поднимусь, шатаясь, после смерти,
чтоб посмотреть, Земля, на твой позор.
И вылезут драконы из озер,
и с гор сойдут таинственные Йети.
Я кролик загнанный в загон
Я кролик,
загнанный в загон,
комок дрожащий,
что обмяк.
Не защищает твой закон,
но убивает твой кулак.
Дубина — «хряк!», дубина — «хэк!» —
и я уже не человек,
как провод, мозг перегорел,
магнитным полем отлетел.
Я мыла полы и стирала рубахи
Я мыслю мир конкретно
Я навеки независимой быть хочу
Я навеки независимой
быть хочу ото всего:
от твоих красивых писем,
от вниманья твоего.
От одежды и от хлеба,
от квартиры и от сна —
от всего, чему нелепо
я всю жизнь служить должна!
Я не жила — пережидала
Я не жила — пережидала.
Я цепенела — не росла.
И только ты, любовь, сначала
моей отдушиной была.
Пускай сломило горе века,
но и моя есть в том вина,
что я не стала человеком,
таким,
каким я быть должна.
Я не играю в эти игры
Я не играю в эти игры —
прёт, чтобы вырваться вперёд,
без — умный и без — дарный сброд,
велеречивые их лидеры
и ненавистный им народ.
Я не могу знакомиться с людьми
Я не могу знакомиться с людьми,
дрожит ладонь с брезгливою опаской,
пока меж нами бродят (кто? — пойми!)
доносчики тридцать седьмого в масках.
Доныне в сейфах скрыты имена.
Они оклеветали самых лучших!..
Плывёт по городу, как душная волна,
толпа седых убийц благополучных.
Я не пойму, то сердце бьётся
Я не пойму, то сердце бьётся,
то сердце плачет,
то загрустит, то засмеётся…
Что это значит?
Я не люблю его — такого,
любить не буду.
Но слово, ласковое слово —
подобно чуду.
Наговорил он мне немало,
нафантазёрил.
И в сердце счастье вырастало
из этих зёрен.
Он целовал мой лоб, ресницы,
лицо и плечи.
Лишь не сумел в меня влюбиться
по-человечьи!
Я по утрам слушаю
Я повернулась, поскользнулась
Я повернулась, поскользнулась,
и вдруг душа во мне очнулась,
в пространство крылья простирая:
вцепив кривые коготки,
вишу под крышею сарая,
достаньте — руки коротки!
Вишу большой летучей мышью.
Чуть ночь опустится, меж рам
я в комнату проникну к вам
и слушаю, как дети дышат.
Шуршу, пищу, скребусь под крышей,
страшу, мешаю вашим снам…
Но дети спят и сладко дышат…
Взгляну на спящих ребятишек —
и слезы льются по щекам.
Я поднималась медленно со дна
Я положила на ладонь свои стихи
Я положила на ладонь свои стихи.
Грамм двести будет в них, пожалуй. Это вес
моей несбывшейся любви, моей тоски,
мой на тебя недорогой бумажный крест.
Я полюбила безрассудно
Я проснулась от тревоги
Я проснулась от тревоги
и от боли под лопаткой.
Ах, чего, скажите, боги,
ждать мне от судьбы-загадки?
Или горестей разлуки?
Или радостей свиданья?
Или Марс готовит муки,
те, которым нет названья?
Я сдалась и облетела
Я сдалась и облетела,
всей листвою отгорела.
Утомившееся тело,
отболев, ушло без гнева.
Не сдавайся, человече,
и листвой своей шуми
на величественном вече
жизни, зелени, земли.
Я сдаю свои позиции
Я сегодня полна
Я собирала колоски
Я спрятала в твоих руках
Я стала смелей и спокойней
Я стала смелей и спокойней.
Пусть нечего будет вспомнить,
пусть зимнюю боль не искупишь,
весна все равно наступит.
Придет и откроет ставни,
такая же юная, давняя,
такая же необъятная,
такая же непонятная.
Неважно, что я уеду
и песня уйдет бесследно.
Пройдет и весна безрассудная,
но нынче она повсюду.
Гляди же в глаза мне, тоскуя,
бери же меня такую,
как весна, переменную,
как весна, непременную.
Я у окна балкона
Я у окна балкона,
Ты у окна вагона…
Далекий мой,
заоконный,
ребенок мой незаконный!
Под сердцем тебя не носила,
Володей тебя не крестила —
мне так, ни за что досталась
твоя улыбка и жалость.
Захлестнута теплой волною…
Что буду делать с тобою?
С твоими худыми руками?
С большими до крика глазами?
Так больно мне, так влюбленно…
Наверно, под сердцем ребенок
ворочается —
загадка —
так жалостно и так сладко.
Я уезжала, бешеные кони
Я уезжала, бешеные кони
рванули с места, будто от погони.
Пурга снегами, некуда деваться,
крутила, не поймешь, где верх, где низ.
Вновь наступала смена декораций,
в другую плоскость уходила жизнь.
Мне, чувствовавшей силы для полета,
была невмоготу за годом год
конторская сидячая работа,
сухое щелканье тяжелых счет.
Ждала я чуда и переворота,
а эту жизнь не принимала в счет…
Но, может, все-таки в ней было что-то,
что я спасу и что меня спасет?