Архив стихотворений Каролины Павловой

Блещет дол оледенелый,
Спят равнины, как гроба;
Средь степи широкой, белой
Одинокая изба.

Ночь светла; мороз трескучий,
С неба звездного луна
Прогнала густые тучи
И гуляет там одна.

И глядит она в светлицу
Всем сиянием лица
На заснувшую девицу,
На невесту молодца.

А внизу еще хозяйка
С сыном в печь кладет дрова:
«Ну, Алеша, помогай-ка!
Завтра праздник Рождества».

И, огонь раздувши, встала:
«Подожди ты здесь меня,
Дела нынче мне не мало,—
Да не трогай же огня».

Вышла вон она со свечкой;
Мальчик в сумерках один;
Смотрит, сидя перед печкой:
Брызжут искры из лучин.

И огонь, вначале вялый,
И притворчив, и хитер,
Чуть заметен, змейкой алой
Вдоль полен ползет как вор.

И сверкнул во мраке дыма,
И, свистя, взвился стрелой,
Заиграл неодолимо,
Разозлился как живой.

И глядит дитя на пламень,
И, дивяся, говорит:
«Что ты бьешься там об камень?
Отчего ты так сердит?»

— «Тесен свод, сжимают стены, —
Зашипел в печи ответ,—
Протянуть живые члены
Здесь в клеву мне места нет.

Душно мне! А погляди-ка,
Я б на воле был каков?» —
И взлетел вдруг пламень дико,
Будто выскочить готов.

«Не пылай ко мне так близко!
Ты меня, злой дух, не тронь!»
Но глазами василиска
На него глядит огонь:

«Мне ты путь устрой!
Положи мне мост,
Чтоб во весь я свой
Мог подняться рост.

Здесь я мал и слаб,
Сплю в золе как тварь;
Здесь я — подлый раб,
Там я — грозный царь!

Поднимусь могуч,
Полечу ретив,
Разрастусь до туч,
Буду диво див!»

Рыщет в печке, свищет, рдея,
Хлещет он кирпичный свод,
Зашипит шипеньем змея,
Воем волка заревет.

И ребенок, с робким взглядом,
Как испуганный слуга,
Положил поленья рядом
С полу вплоть до очага.

. . . . . . . . . . . .

Ночь ясна; луна-царица
Смотрит с звездного дворца;
Где же мирная светлица?
Где невеста молодца?

Ночь тиха; край опустелый
Хладный саваном покрыт;
И в степи широкой, белой
Столб лишь огненный стоит.

Была ты с нами неразлучна,
И вкруг тебя, средь тишины,
Вились светло, носились звучно
Младые призраки и сны.
Жила в пределе мирно-тесном
Одна ты с думою своей,
Как бы на острове чудесном,
За темной шириной морей.
Земных желаний ты не знала,
Не знала ты любви земной;
И грохот жизненного вала
Роптал вдали, как гром глухой.
И стала ныне ты не наша!
Восторг погас, порыв утих;
Познанья роковая чаша
Уже коснулась уст твоих.
Забудешь тайну вдохновений
В борьбах земного бытия;
В огне страданий и волнений
Перегорит душа твоя.

——

Нет! не прав ваш ропот тайный!
Не мечтаний сладкий хмель,
Не души покой случайный
Ей назначенная цель.

Пусть пловца окрепнет сила,
Покоряя бурный вал!
Пусть пройдет через горнило
Неочищенный металл!

Осуждает провиденье
Сердце жаркое узнать
Горьких мук благословенье,
Жертв высоких благодать.

Нет! есть сила для полета
В смелом трепете крыла!
Та беспечная дремота
Жизнью духа не была.

Он зрелей теперь для дела,
Он светлей для вольных дум;
Что умом тогда владело,
Тем владеет ныне ум.

Читала часто с грустью детской
Сказание святое я,
Как ночью в край Геннезарецкой
Неслась апостолов ладья.

И в переливы мглы ненастной
Смотря, они узрели вдруг
Как шел к ним морем образ ясный,
И их сердца стеснил испуг.

И над волной неугомонной
К ним глас божественный проник:
«То я! дерзайте!» — И смущенный
Тогда ответил ученик:

«Коль это ты, мне сердце ныне,
Учитель, ободри в груди:
Вели идти мне по пучине».
И рек господь ему: «Иди!»

И он пошел, — и бездны влага
В сплошной сливалася кристалл,
И тяжесть твердого он шага
На зыбки воды упирал.

Но бурный ветр взорвал пучину;
И в немочи душевных сил
Он, погибая, Девы к сыну
Молящим гласом возопил.

И мы, младые, веры полны,
По морю бытия пойдем;
Но скоро почернеют волны
И дальный загрохочет гром.

И усумнимся мы душою,
И средь грозящей ночи тьмы
К тебе с трепещущей мольбою
Взываем, господи, и мы.

Не нам до божьего примера
Достигнуть силою святой!
Не наша уцелеет вера
В грозе, над глубью роковой!

Кто жизни злое испытанье
Могучим духом встретить мог?
Кто жар любви и упованье,
Или хоть грусть в душе сберег?

Все чувства вянут в нас незримо;
Все слезы сохнут, как роса;
Земля и небо идут мимо:
Его лишь вечны словеса.

Я помню, сердца глас был звонок,
Я помню, свой восторг оно
Всем поверяло как ребенок;
Теперь не то — тому давно.

Туда, где суетно и шумно,
Я не несу мечту свою,
Перед толпой благоразумно
Свои волнения таю.

Не жду на чувства я отзыва, —
Но и теперь перед тобой
Я не могу сдержать порыва,
Я не хочу молчать душой!

Уж не смущаюсь я без нужды,
Уж странны мне младые сны,
Но всё-таки не вовсе чужды
И, слава богу, не смешны.

Так пусть их встречу я, как прежде.
Так пусть я нынче волю дам
Своей несбыточной надежде,
Своей мечте, своим стихам;

Пусть думой мирной и приветной
Почтут прошедшее они:
Да не пройдет мой день заветный,
Как прочие простые дни;

Пусть вновь мелькнет хоть тень былого,
Пусть, хоть напрасно, в этот миг
С безмолвных уст сорвется слово,
Пусть вновь душа найдет язык!

Она опять замолкнет вскоре, —
И будет в ней под тихой мглой,
Как лучший перл в бездонном море,
Скрываться клад ее немой.

Известно, что император Карл V отказался от престола и кончил жизнь свою, монахом, в монастыре св. Юста, в Испании, в провинции Эстремадура. Последние дни его были ознаменованы глубоким покаянием, которым думал он искупить свое непомерное властолюбие и свою жестокость к Франциску I, к Саксонскому курфирсту и к другим, томившимся некогда в его темницах. Он даже велел заживо положить себя в гроб и совершить над собою обряд похорон.

«Здравствуй, наш монах печальный!
Мы к тебе идем опять:
Солнце в лес скатилось дальный —
Скучно в поле нам гулять.

Ведь мы дети здесь чужие:
Из родной своей земли
Мы с отцом сюда впервые
Только месяц что пришли.

Мы не свыклись с вашим краем,
И мальчишки тех полей
Говорят нам, что не знаем
Игр испанских мы детей.

Сказку расскажи нам снова
Про бойца-богатыря,
Иль про чародея злого,
Иль про славного царя».

На детей взглянул, тоскуя,
Бледный сын монастыря:
«Да, вам сказку расскажу я
Про великого царя. —

Был царь грозный, был царь славный,
Был владыка многих стран;
Слал он свой закон державный
Чрез широкий океан.

В недрах гор он черпал злато
Властью слова своего;
Солнцу не было заката
Во владениях его.

Вдаль неслись его угрозы,
Страх бросая в шум столиц:
Царские мочили слезы
Жесткий пол его темниц.

И в безумстве дум надменных,
Вырвав жалость из души,—
Брал с сирот и с угнетенных,
Как торгаш, он барыши.

Ненасытный, беспощадный,
В схватке с роком устоя,
Он забыл, в гордыне жадной,
Что над ним был Судия.

И восстал нежданный мститель,
И ворвался злой пришлец
В недоступную обитель,
В раззолоченный дворец.

Мимо зал, где страсти бдели,
Вкрался в царский он покой,
И подполз к его постели,
И впился в него змеей».

— «Кончи же, монах, уж поздно…
Что ж ты голову склонил?
Отчего взглянул так грозно?
Уж не ты ль царя убил? ..»

Приподнялся в гневной мочи
Стан высокий чернеца;
Засверкали дики очи
Полумертвого лица:

«Да, убил я исполина,
Сокрушил в избытке сил!
С трона сбросил властелина,
В гроб живого положил!

Я палач его безвестный,
Искупитель старины;
Как два тигра в клетке тесной,
Мы вдвоем заключены.

Утомимся мы борьбою,
И согнет седой монах
Под ногой своей босою
Императора во прах!»

Замолчал рассказчик странный;
Дети робко отошли,
И, мелькнув чрез дол туманный,
Скрылись птичками вдали.

И кругом всё стало пусто, —
И восшедшею луной
Монастырь святого Юста
Озарился под горой.

Среди забот и в людной той пустыне,
Свои мечты покинув и меня,
Успел ли ты былое вспомнить ныне?
Заветного ты не забыл ли дня?
Подумал ли, скажи, ты ныне снова,
Что с верою я детской, в оный час,
Из рук твоих свой жребий взять готова,
Тебе навек без страха обреклась?
Что свят тот миг пред божьим провиденьем,
Когда душа, глубоко полюбя,
С невольным скажет убежденьем
Душе чужой: я верую в тебя!
Что этот луч, ниспосланный из рая, —
Какой судьба дорогой ни веди,—
Как в камне искра спит живая,
В остылой будет спать груди;
Что не погубит горя бремя
В ней этой тайны неземной;
Что не истлеет это семя
И расцветет в стране другой.
Ты вспомнил ли, как я, при шуме бала,
Безмолвно назвалась твоей?
Как больно сердце задрожало,
Как гордо вспыхнул огнь очей?
Взносясь над всей тревогой света,
В тебе, хоть жизнь свое взяла,
Осталась ли минута эта
Средь измененного цела?

Есть любимцы вдохновений,
Есть могучие певцы;
Их победоносен гений,
Им восторги поколений,
Им награды, им венцы.

Но проходит между нами
Не один поэт немой,
С бесполезными мечтами,
С молчаливыми очами,
С сокровенною душой.

Этих манит свет напрасно,
Мысль их девственно дика;
Лишь порой, им неподвластна,
Их слеза заблещет ясно,
Вспыхнет жарко их щека.

Им внушают вдохновенье
Не высокие труды,
Их призванье, их уменье —
Слушать ночью ветра пенье
И влюбляться в луч звезды.

Пусть не их толпа лелеет;
Пусть им только даст она
Уголок, где шум немеет,
Где полудня солнце греет,
Где с небес глядит луна.

Не для пользы же народов
Вся природа расцвела:
Есть алмаз подземных сводов,
Реки есть без пароходов,
Люди есть без ремесла.

Бледноликий
Инок дикий,
Что забылся ты в мечтах?
Что так страстно,
Так напрасно
Смотришь вдаль, седой монах?

Что угрюмой
Ищешь думой?
Чужд весь мир тебе равно;
Что любил ты,
С кем грустил ты, —
Всё погибло уж давно.

Бросил рано
Свет обмана
Ты для мира божьих мест;
Жизни целью
Сделал келью,
Вместо счастья, взял ты крест.

Лет ты много
Прожил строго,
Память в сердце истребя;
Для былого
Нет ни слова,
Нет ни вздоха у тебя.

Или тщетно
Долголетно
Ты смирял душевный пыл?
Иль в святыне
Ты и ныне
Не отрекся, не забыл?

Бледноликий
Инок дикий,
Что забылся ты в мечтах?
Что так страстно,
Так напрасно
Смотришь вдаль, седой монах?

Томно веют сикоморы,
Сад роскошный тих и нем;
Сон сомкнул живые взоры,
Успокоился гарем.

Что, главу склоня так низко,
В зале мраморной одна,
Что сидишь ты, одалиска,
Неподвижна и бледна?

Или слушаешь ты, дева,
Средь заветной тишины
Звуки дальнего напева,
Дальный гул морской волны? —

В область счастья, в область мира,
Красотой своей горда,
Ждет могучего эмира
Дочь единая жида.

Без заботы, без боязни
Здесь забудет, хоть на миг,
И победы он, и казни,
И врагов последний крик.

Много ль сладостных приманок
Для владыки ты найдешь?
Чернооких ли гречанок
Песнь влюбленную споешь?

Или гурией небесной
Перед ним запляшешь ты?
Или сказкою чудесной
Развлечешь его мечты?

«Нет, не песней, нет, не сказкой
Встречу здесь владыку я,—
Но святою, чистой лаской,
Лучше плясок и пенья.

В этот жданный час отрады
Вспомню мать свою я вновь,
Все эмировы награды,
Всю эмирову любовь.

И узнает он немую
Думу тайную мою;
Тихим вздохом очарую,
Взором страстным упою.

И, склонясь с улыбкой нежной
К повелителю лицом,
Жар груди его мятежной
Усмирю моим ножом».

1

«Не гони неутомимо
По широкой мостовой,
Не скачи так скоро мимо
Ты, мой всадник удалой!

Не гляди ты так спесиво,
Ты не слушай так слегка:
Знаю я, как молчаливо
Дума точит смельчака;

Как просиживает ночи
Он, угрюм, неизлечим;
Как напрасно блещут очи
Всех красавиц перед ним.

Средь веселий залы шумной,
В тишине лесной глуши
Знаю бред его безумный,
Грусть блажной его души.

Усмехайся ты притворно,
Погоняй коня ты вскок;
Не всегда же так проворно
Пронесешься, мой ездок.

Хоть стучат коня копыты, —
Не заглушат слов моих;
Хоть скачи ты, хоть спеши ты, —
Не ускачешь ты от них

И взойдешь в мою лачужку,
Мой красавец, в добрый час;
Ты послушаешь старушку,
Не сведешь с нее ты глаз».

Пыль вдали столбом взвивалась,
Проскакал ездок давно,
И старуха засмеялась
И захлопнула окно.

И как только слышен снова
Звонкий топот бегуна,
Уж красавца молодого
Ждет старуха у окна.

Словно как стрелу вонзает
В глубину сердечных ран,
Взор за юношей бросает,
Как невидимый аркан.

И пришло то время скоро,
Что с утра до тьмы ночной
Ржал у ветхого забора
Быстроногий вороной.

Что творится у старухи
С чернобровым молодцом? —
Уж в народе ходят слухи,
Слухи странные о том.

2

Близ лампады одинокой
Он сидит, нетерпелив,
В сумрак комнаты глубокой
Очи жгучие вперив.

Что младому сердцу снится?
Ждет чего оно теперь?
Дверь, белея, шевелится,
И старуха входит в дверь;

Входит дряхлая, седая,
И садится, и опять,
Обольщая, возмущая,
Начинает речь шептать.

Юной грусти бред мятежный,
Сокровенные мечты
Одевает в образ нежный,
В непорочные черты.

Говорит про деву-чудо,
Так что верится едва,
И берет, бог весть откуда,
Ненаслушные слова:

Как щеки ее душистой
Томно блещет красота,
Как сомкнуты думой чистой
Недоступные уста;

Как очей синеет бездна
Лучезарной темнотой,
Как они сияют звездно
Над мирскою суетой;

Как спокоен взор могучий,
Как кудрей густая мгла
Обвивает черной тучей
Ясность строгого чела;

Как любить ее напрасно,
Как, всесильная, она
Увлекательно прекрасна,
Безнадежно холодна. —

А в покое темно, глухо,
Бьет вдали за часом час;
Соблазнительно старуха
Шепчет, шепчет свой рассказ,

Говорит про деву-чудо,
Так что верится едва,
И берет, бог весть откуда,
Ненаслушные слова.

3

На коне неутомимо
По широкой мостовой
Уж давно не скачет мимо
Наш красавец удалой.

В зимней стуже, в летнем зное
Он и ночью, он и днем
В запертом сидит покое
Со старухою вдвоем.

Неподвижный, весь исчахлый,
Он сидит как сам не свой
И в лицо старухе дряхлой
Смотрит с жадностью немой.

Шепот грустный, говор тайный,
Как в груди проснешься ты
От неясной, от случайной,
От несбыточной мечты?..

И унылый, и мятежный,
Душу всю наполнит он,
Будто гул волны прибрежной,
Будто колокола звон.

И душа трепещет страстно,
Буйно рвется из оков,
Но бесплодно, но напрасно:
Нет ей звуков, нет ей слов.

О, хоть миг ей! миг летучий,
Миг единый, миг святой!
Чтоб окрепнуть немогучей,
Чтобы вымолвить немой!

Есть же светлые пророки,
Вдохновенья торжества,
Песен звучные потоки
И державные слова!..

Шепот грустный, говор тайный,
Как в груди проснешься ты
От неясной, от случайной,
От несбыточной мечты!..

Не дай ты потускнеть душе зеркально чистой
От их дыхания, невинный ангел мой!
Как в детстве, отражай игрой ее сребристой
Все сказки чудные, дар старины святой.

Дивися хитростям русалки голосистой,
Пусть чудится тебе косматый домовой;
Волшебных тех цветов храни венок душистый,
Те суеверия — наряд любви младой.

Верь, дева милая, преданиям старинным,
В сердечной простоте внимай рассказам длинным;
Пусть люди мудрые их слушают шутя,

Но ты пугайся их вечернею порою;
Моей души твоя хотела быть сестрою,
Беспечный же поэт всегда душой дитя.

Е. Милькееву

Да, возвратись в приют свой скудный:
Ответ там даст на глас певца
Гранит скалы и дол безлюдный,—
Здесь не откликнутся сердца.

Забудь, что мы тебе сказали,
Покинь, что встретил в первый раз;
Тебя и мы не разгадали,
И ты, пришлец, не понял нас.

В глухую степь, у края света,
Далеко от людских бесед,
Туда забросил бог поэта;
Ему меж нами места нет.

Не гул там разговоров скучных,
Там бури бешеный набег,
И глас лесов седых и звучных,
И шум твоих сибирских рек.

Там под родными небесами,
Не зная нашей суеты,
Забывши нас, забытый нами,
Поэтом сохранишься ты!