Архив стихотворений Геннадия Айги

Посвящение — девочке Александре

дом — или мир
где я в погреб спускался
белый был день — и я
за молоком — это долго держалось
спускаясь со мной: это был
день — как река: наплывающего
расширения света
в мир перекидываясь: я
события был — творцом
в возрасте
первотворений —

— в погреб — давно — это просто и длительно было —

роща белела в тумане
а этот
с кринкой ребенок — глаза ведь вселенною были —
и небо
пело всей ширью — как пенье особое
в мире распластывают
женщины — просто лучась переходом
своей белизны — в расширение поля
где голосом я начинался —

быть — вселенной-ребенком:
был — ибо пелось и было

Питеру Франсу

долго
пустынно
свободой такой начинается:

дальше — все дальше — бездоннее видится: плотники
ставят (алея и все отдаленнее)
бревна на сруб:

и плачут упав на бревно —

а это такая бескрайность
во-сне-прояснение-края-горенья:

очистилась так — ничего уже больше не будет:

и даже — не видеть: душой! —

да только алея (и все отдаленнее)
плачут — упав на бревно

из островков
(все мне)
то лето состояло:
я говорю: цветы: и островок и снова
другие — влажные слезами: там
на улице
и где-то за оврагом
и каждый — проходя душою — мой
(такое шелестенье видимое):
был — друг живой (объятья промельк гибкий
от образа
еще
плеснет
не раз)
был — будто рядом анненский
и детством в фартучке пришедшая мне девочка:
вот так и излучалось
вздрагивало
родное мне!..— и очень живо взглядами
общенье
в тихости моей
мерцало:
я жил в провалах белого…— и сном
я проходил — как время

а — капли?
живая детьми ли (во плаче хорошем
для жизни)
пока мне сердечность? — и в ней ли
и даже по ней ли
скольженья? — и нежности дымчатость
свежую в мире младенчес кость
мирно — про-кацливает?—

раз-сосредоточивая (там — что и тут):

дольки родны — как в дому:

этой легкости-мира!—

даже и памяти нужно немного:

был — как от чтенья отвлекся
(а где-то
юнели во влаге
и я посещеньями белым-спокойного
помнил: юнеют! и долго
мне по лицу — будто дальне-легчайшему
рядом
скользили)

(Зимние записи)
В. В.
1

я в свете Радости (простите братья Норвида)
тенями слов темнею: «улица Яновского»
б р и г а д о й С м е р т и сам в своей душе
как будто двигаюсь чернея

2

и я как мертвый рад что вы среди живых

3

б р и г а д а С м е р т и — небо над сверх-Местом
теперь девичий смех — как по тебе рука
измазанная ядом мертвых
младенца лепет — отсвет дня
по лбу и по глазам — как будто по кускам
в О в р а г е — М и р е лже-живых
а ты из тех: живя передвигаясь
полугниеньем мажущий других

4

когда Тоска-давно-б-средь-трупов-быть
когда Провинцию-живых-Пора-покинуть

5

а вы Д в а д ц а т о г о П р е л ю д а братья!
сквозь мира сон
в последней капле разума
над вами я к о р ь ваш
сияет — ставший: телом-Дня-последним
(все более — и телом-мной!)
другого мне не помнить! и уходом
не просиять иного Слова
опустошив — уже без места — каплю

6

о эта Отвернутость-Вихрь да без центра и без содержи-
мого — это в дыру-ли-в-Повонзки о Боже — о кругом
давно обессвеченным кругом — да скорость без силы о
больше уже без себя и все более без и такое включая:
уже без того фортепьяно метель и Повонзки и голос —
без Фрицека голос под небом без неба другого — не
будет другого когда этот мир без народа Повонзки

7

а небо лишь Одно — под ним Без-Смысла-Мертвым
качается Ромашка Соц-Содружества:
Гаданье то же: «вступят-иль-не-вступят»

8

еще — Шопена н а м! — какому Иоанну
какою мощью
и огнем каким
т е з в у к и превратить — во что? — чтоб Мир-как-Стыд
пылал (да тут — любой уж сверх-глагол!)
Шопена — н а м! — не правда ли — отродью
такого (сказано) сверх-Места

9

когда Пора-средь-трупов-быть-Пора
когда Провинцию-живых-Пора-покинуть

10

а братья свет когда вы радость братья
а правда то: не делятся сияньем
а светятся (а где-то: «жить-то надо»)
пока «когда» умершее других
лишь трупом шепота «когда»

11

к тому же и открытие: о н и
о к а з ы в а е т с я в и з ж а т ь у м е ю т
когда на п а р т-м о з о л и наступают
(и станет ли о т к р ы т и е — о р у д ь е м)
…………………………………

(для оборотней эхом-оборотнем
как выявлением начал
такой готовится — м а т е р ь я л и з м

………………………………..
………………………………..

12

когда Тоска-средь-трупов-быть когда
Провинцию-живых-Тоска-покинуть
вы братья радость братья Норвида
а вот и Милоша! хотя в одном и з д а т е
желают п р ы с н у т ь: «мы
не ведали такого»
(а вот мы ведали: семь лет назад я ведал
в Ордынии издать — «до Херберта» — желая
«от Яна»: ныне это назовем
уже небес-каких-нибудь-издатом)
и снова точку боли здесь ввожу
да что о том? о т т о ч и я м и жизнь
пусть будет («е. б. ж.»)
пусть п р ы с к а н ь е орет по нас-как-точкам

13

когда Тоска-средь-трупов-быть-Тоска
в пространстве х р я с е й — х р я с ь ю будь «о Муза»

14

а также п р е и м у щ е с т в о мы поняли
тюрьмы такой: чем более тем лучше
(была — да вышло: не про нас)
а что для нас теперь — Покинутых-по-братски
своими о т ъ е з ж а н т а м и ?
чем менее тюрьма тем хуже

15

градации Ее определенья
вы будто не-читали-не! — и в Мертвости Молчанья
я бормочу (скорей безмолвно вздрагиваю)
я повторяю их собой-клочками-тьмы:
Страна-Газирование — Страна-Ненастье
Страна-Удушье и: Все-Кончено-Страна

16

когда Провинцию-живых-Тоска-покинуть

17

придется тем же ртом (куски такие губ)
мертвее мертвого здесь Мертвое ввести
(предупреждаю это слово-выродок)
чтоб говорить о том (чтоб говорить о том
уже за п о с л е — С л о в и е м всеобщим?)
а все ж — о Вене Б ы д л о-П о л и т и з м а
я знаю простоту: я с простотой последней
скажу кускам — все исчезло — губ:
что «состоянье» — не из слова-выродка
а то отчаянье — как свет дневной!
когда тот свет как 2><2== 4
и всеохватно Б е з (и тем же Б е з и кончить)

18

когда Тоска-средь-трупов-быть-Тоска
когда Провинцию-живых-Пора-покинуть

И. Вулоху

а зима? а снега?
да теперь уже так: ежедневно
это в воздухе-Мире
будто труп убирать (и к тому же воздушный)
и детей не пускать («тятя тятя
эти самые сети») детей не пускать
да как ямо-какой-то-копатель «поесть» — тут такие вот штуки в дому
да часы это тоже о том
(осторожно: ведь это — как плакать
это — крохи
да тряпки как будто)
так и быть — будто труп убирать (уточняем: уборка
та же самая в том что «душа»)
а зима а снега? — до сих пор о таком?
(даже стыдно сказать! — а ведь все же а все же
душою
как будто была богородицы! — можно
скороговоркою: так)
значит так и достаточно (значит
так и комкаться! — разве — стираясь как тряпка — да разве
чем-то хуже ли
«жизнь» называясь)

да: люблю я (шорох
утром — в сон слепя):
словно кровь на глянце
(что же делать мне)
там где ты живешь —

словно кровь такая (запустенье в комнате)
а молчишь ты зорко
(кровь — дитятей-спутницей)
а ведь пусто вдруг —

да: люблю (а знаешь:
так вот как средь сора:
лишь на то уже —

«все же дорога мне хоть бы и такая»
говорю о днях) —

(да слепит тобой
слабо и серьезно)!..—

(да тепло такое
как — «такой-то был»)

Троельсу Андерсену

«время — распада кругов
и теперь уже что говорить
об основе другой — рукотворной…» —

словно средь веток — на ветках — поблескивает
телом первично-незримым
сам — до-человечески — сам:

а мокрые — смежные с сгустками-«где-то-я-там-уходящий»
ветки в глубинах зари равномерны при вздрогах

зренье — вразброд: отовсюду дымящимся
жертвоприношением — глаз! —

гул…— продолжается гул: то ли степи — из детства — соседствуют — входят
хребтами двоясь (и опять — велимировы будто — с годами забытые

кони мелькают: родное топтанье
полей: «это-я-исчезая») —

гул: а потом — утомленье затылка: движенье привычное

теплой весомости белой
все тяжелее — вдали над холмом
(где взаимобратание было ходьбой и молчаньем

словно протертою с шепотом дум
стала здесь почва сама) —
дальше — над дубом все тем же — сродненным всей
крепостью духа и принятым в волю твердейшую —

все ощутимее — света уход:
из продолженья-творенья —
что-то в лице наклоняя все более белым…—

(«нет: ничего уже это не держит» — лишь жизни все меньше теплеющий сон
будет — в покое — надолго замешан зрачками!) —

и — словно единою-песней едино-народа исход из сияния-поля —

взгляд от стола — человечнейшим озером черным:

«грусть — не становится кругом: ни солнца ни поля…—

просто — возносится к небу:

грусть — человечьего места
все дальше — все больше: незримость»

а этот вздрог наклон и спад
той темной драгоценной
(как света с тенью — скользь)
той головы (о вздрог!) —

с тенями драгоценными — лица! —

все — в говор лицевой
свободной светонадписи
все — по кости — как по частям
забрала лицевого тонкого! —

мельканьем световязи
как будто слышным: «Вы
уже лучом восприняты»:

и света — в свете — скользь
все — чисто (скользь и ясь) —

все — пенья становленьем:

(о места вечности что есть и в нас возможно:
как встреча наша с богом:
песнь)! —

сияньем круга: вздрог и скользь! —

и — свет (вещественно — из света — счастье)…—

сияя — одаряя — Ты
во Тьме-Стране
так ясно: долго: есть

Р. В.
о этот цвет их ран: над ними: отраженьем!

там — их страданье…
в городе — как в поле
свободно-явное
как душ открытость

со взглядом связь его легка
когда лицо — как болью
изъеденное — зреньем

и ясно возникает
двух болей измененье общее:
и чисто — со-страданье…—

о боль — от боли что извне:
вторая наша явь!..—

алеющее облако
во сне печальном мира

(а блики беспокойны!..

как ими говорится
про вас и про меня! —

так не могли б мы сами)

а как же
не быть
Основанью тому что для мысли присут-
ствует всюду: как некий Костяк не-вселенский!—
что как Бого-Присутствие:

чувствуясь: неотменимо:

как же не быть ему здесь: за мгновенною
смесью и-Места-и-Времени:

и: нашей-Сердечности! —

как это есть (словно душ основание)
здесь: за проявленным островом каждым
белого (словно накала вторичного: цвет
пережившего: вновь лишь идеею ставшего!):

как на заре не-вселенский Костяк этот
ясен! —

Видимый Светится: сквозь острова
белого: в поле: все более белого

и:склоны поля

о поля склон — беспрерывное пение! — геометриче-
ское
и склон другой: для себя — и безлюдно! — поется
а в третьем — как будто есть матери голос:
склон — за меня направляемый ввысь! —
склон-отпевание

ряды их ряды!..— их общность:
соборование

Сыну Андрею

что облекаешь? что ты оставляешь
о тень! — как в озере:

в горячем
просыпающемся? —

возможно — смысл?..— тобою окруженный
как прахом — некой сущности? — возможно
неведомой тебе самой? —

душе ли — слепоту
творишь ты из него?..—

иль это — некий облик что древней
чем разрешение во времени
чему-то — в мире быть? —

и вот
сквозь негу
детства:

таинственно и зорко смотрится — ее светило временное:

как некогда —
сквозь мира первый прах?..

среди темнеющих отталкивающе
как бархат на умершей
спокойных
львиных зевов

соломинками слабыми
поблескивает мир

кругом отсутствуя давно

и наполовину наискось — с рубашкой вместе —
ты словно частью золотым песком!
‘когда двора случайный ветер
потом в 4 веет широко

и шевелит тебя как сора россыпи!
где будто в шее свет красивых
усиливала белое бумага:

богов всю зиму
укрывая каждая
по вечерам в окно:

как нежный ум —
на снег

а ярко — как будто в заброшенной риге
на ночь душа!

и озеро тихим во сне очагом
беспокойно: о так по лицу бы красавицы долго
белым японским цветком!
через стога будто розы белеющие
долго и тихо… так после восторга
полянами редкими
в сердце места

и розы-раскаты — стога беспокойные
месту уже своего разговора
мозгу откроют полет стрекозы —

ярче огня по распятию-желобу!
от бога текущего
к горной поляне в высокую тьму

(к смерти засинью заночью
тонко сияя ума

в голову словно из роз
любимо бросаясь)

Первый голос

просто облако есть просто дерево
просто поля и дома
(и все они тут как и ты)
и все они тут же как я

Второй голос

отъехал от дерева и навсегда удалился от леса
что-то взлетело в нем от реки
(птицы исчезли прозрачнее травы)
его уж все меньше —

и:

Хор
(Пение без слов, возрастающее постепенно.)

к ребенку плачущему
касание гибко и кожье
женщины сильной и действенной

словно устройство с кровью и зеленью
для колесования

и как открывается белое в ветках
ярко и больно
так от стола до окна
происходящее нежно:

в спокойствии женском есть и место-вечер
и место-утро
и словно красные части одежды
даже в воздухе близкие к крови
обнаружится долгая
вечерня сердечная

это в теле как будто ином и вторичном
за тем — основным —
в озарении ищутся корни
спевших когда-то и винами залитых

как луч пустой

И. Вулоху

овес
зернами тебе подражающий
красным пятном отражался
на пару с тобой
когда в облике мысли нас видел сперва
Спас

сеть
осенним угаром возможна на ягодах
над кожею звоном твоим
но весть
восходящая ввысь
единственно суть

у ветра
синицы и друга
спросил я навеки ли мы
и доносилось снаружи печально:
«три»

снова
он здесь
возвращаясь со дна
тихой поправкою
звуков на ветках

долго

(словно не день
а уже
без селений без города
без говорящих)

будто входящий
(все ближе)
опять на стене на бумагах
над окраскою печки — он с детства разбросанный он
отобранный и возвращаемый
во тьме через тихое поле пугавший

белым знакомым лицом

к голубя сон превращенный в сидящую тихо при первой звезде
высокой как девичий обморок
как детский ночлег на дворе!

и красными досками воздух
c луною входящий
в проемы везде

и весть-то протянута в видимом вечере к дальней заре
как переваливающийся вдоль старого дерева
мир гиацинтов

где красное поле глубоким накатом
нисходит к горе

и нежного дела одевается дух уже третий
и кровь ли цветка словно тамр индийский:

под кровлей разыгрываясь
в цветы соберется в саду

и лишь выходящий из солнца содержится в духе загаданном
светлее чем бинт

отмечу что лицом ко мне
похожим на порезы вдоль сирени
и тайным ворсом крови сильная —

там за ее воротником

а сердце будто бы при шуме спрятанном
иголки с выявленьем музыки!
и проверяя есть ли мы
учесть придется нас с начала крови

она одна и нет конца
и «я» и «ты» лишь щебет птиц
уже вдали
уже не здесь

но есть и вызовы в больницу к маме
и вечная по улицам ходьба

Как жизнь долга Прерывиста И птицы
летят другие Слабые как мы

Себя как их Не жаль И будешь обесценена
как Много убивая
доказывали в детстве нам

прячем день от себя замечая невольно
словно в горнице листья в саду
и таится он мирно
где-то в этом же доме где дети играют —
от нас независимо
мы ни при чем

пусть тебя создает этот свет выявляя подробно
отпечаток тем временем примут
уходящие всегда навсегда:

все окна и двери открыты везде постоянно
рвут ветки свет
от колебанья межсвета единого
страдания в нас
и того что над нами

за которым хранится давно
отсвет робкого облика
в самой глубине первосвета

мучает золото сон завершая
слабо присутствуя днем
и где-то основой таится лицо
свободное с ясностью санной

издали стати моей достигающее
тревожа до света на коже

уместное прятать глазами
море и флаги чужие
узкою черною влагой
сливая их с сердцем

осторожно присутствие в памяти
идеи-колес-вдоль-кустарников-выжженных
вкривь выявляет виски —

о словно при крови и золоте
это я вижу во сне
раненой стенкой лица! —

и касаясь как ран подсолнухов
утешение шепчется в платье и в волосы
светом на горы натянутым

как алебастром вечерним и робким
в узоры Грааля

ляля, ляля без смысла и ляля,
пугающая, словно ранены жабры,
и части одежды
опрокинуты в воздух оттуда
там вдалеке,

когда я не вижу, до боли расцвечены
и смягчу я — тряпичны — смягчу;

а это
понятие-облако
столь неотступно-свисающее
будто явлением близко-тревожным — «нося»? —

это было об астре, о ночи и о подоконнике,
здесь — о плечах,
представлю ее я в движенье,
но там, где от поля —
словно от стула,
и нет никого;

вся лель, вдоль и лель, прикрывая и шею,
дальше — тянет как с горки,—
вот здесь-то и плачут и не понимают;

и где-то у пыльной дороги
орешника долгий и стершийся край —
как вдоль плачущего одного;

и ясно прощается друг,
и думают снова: «да едут же где-то к деревьям,
снится же что-то другое;

и были же корни не здесь,
а мука сильней оказалась»

Птица у стенки, падая замертво,
клювом скользнула по белой бумаге,
я не вижу ее, но она — у нее,

потому это знаю,
что стыжусь ее взглядов.

Блеск подглазья,
как будто бесстыдно положенный
пальцами мальчика,
на мост поведет
меня через час,

и будут флаги свободны,
и далеки, и свежи;

это ведь за нее устаю
и за нее умираю
среди зелени странной:
все кругом состоит
из свисающих
и бесперспективных лоскутьев
осиновой дикой коры
без стволов и без веток;

а стыд за нее не проходит,
как будто касалась она
соломы на нищем гумне,
как будто из окон больницы

рассматривают ее вечерами
и знают: «не надо, не надо…»

и слишком уверенно
и равнодушно молчат.

а вокруг — называясь
Местом — неведомо чем «потеплевшим» —

прерываясь как сон
и опять начинаясь —

продолжается — сна продолженье:

вводятся те же окрашиванья
ударами будто спросонья
поддерживая разделения
серого на менее серое —

роются
вязнут
в добиваииях в месиве темном
шевелений уползших —

и все это единство — толчками подрагивая
сдвигоподобий
проборматывается «жизнь»
вспыхивая изредка
лжеогоньками

В. Яковлеву

качающимися квадратами
цветения и звона
всех детств моих, знакомых
прозрачным опустевшим городам,

я их коснусь, и девичьи венчанья
все так же будут длиться
без музыки и без дверей;

глубины теплятся
зеленовато-сумрачно,
и плачут там, за ними,
дождем измазанные мясники,
упав на груды рыб;

и вновь топтанье и переступанье —
я здесь, я здесь;

топтанье и переступанье —
раз навсегда —

как колокол в тумане —

— и как — шмуцтитулы — акафистов —
мне снится — красная — разорванность — и собранность

Что богом забыто во сне
под этою тонкою кожицей?

Он — здесь удивился впервые,
и это пространство знаменательно тем.

Самые тихие волны
и самые далекие берега…

И где там я?
Ведь глаза открываются
ресницами в мою сторону,
и где-то под ними я становлюсь

никогда и не существовавшим.

Я звуков боюсь,
и боюсь я света
за это лицо,

но жизнь уж проходит, и мы выдержим все
на этот раз.

голова
ягуаровым резким движеньем,
и, повернувшись, забываю слова;

и страх занимает
глубокие их места,

он прослежен давно
от окон — через — сугробы — наис — косок —

до черных туннелей;

я разрушен давно
на всем этом пути,
издали, из подворотен
белые распады во мгле
бьют
по самому сердцу —

страшнее, чем лица во время бурана;

все полно до отказа, и пластами тюленьими,
не разграничив себя от меня,
что-то тесное тихо шевелится
мокрыми воротниками и тяжелыми ветками;
светится, будто пласты скреплены
свистками и фарами;

и, когда, постепенно распавшись,
ослабевшее это пространство
выявляет меня в темноте,

я весь,
оставленный здесь между грудами тьмы,—
что-то больное
и невыразимо мамино,

как синие следы у ключиц

Памяти чувашского поэта Васьлея Митты

было — потери не знавшее лето
всюду любовью смягченное
близких людей полевых —

будто для рода всего обособленное! —

и жизнь измерялась
лишь той продолжительностью
времени — ставшего личным как кровь и дыханье —

лишь тою ее продолжительностью —

которая требовалась чтобы на лицах
от слов простых
возникали прозрачные веки
и засветились —

от невидимого движения слез