Архив стихотворений Алексея Хомякова

Итак, настал сей день победы, славы, мщенья;
Итак, свершилися мечты воображенья,
Предчувствия души, сны юности златой;
Желанья пылкие исполнены судьбой!
От северных морей, покрытых вечно льдами,
До средиземных волн, возлюбленных богами,
Тех мест, где небеса, лазурь морских зыбей,
Скалы, леса, поля — все мило для очей, —
Во всех уже странах давно цвели народы,
Законов под щитом, под сению свободы.
Лишь Греция одна стонала под ярмом.
Столетья протекли: объяты тяжким сном,
В ней слава, мужество, геройский дух молчали,
И, мнилося, они навеки чужды стали
Своей стране родной, стране великих дел, —
Стране, где некогда свободы гимн гремел
В долинах, на холмах, в ущельях гор глубоких
И с кровью в жилах тек источник чувств высоких.

Пришлец с Алтайских гор, сын дебрей и степей,
Обременил ее бесславием цепей.
Тиранства алчного ненасытимый гений
Разрушил чудеса минувших поколений,
И злато и труды голодной нищеты,
И сила юности, и прелесть красоты —
Все было добычей владык иноплеменных, —
Но небо тронулось мольбами угнетенных,
И Греция, свой сон сотрясши вековой,
Возникла, как гигант, могущею главой.

О други! как мой друг пылает бранной славой,
Я сердцем и душой среди войны кровавой,
Свирепых варваров непримиримый враг,
Я мыслью с греками, спажаюсь в их рядах…
Так! все великое в Элладу призывает!
Эллада! О друзья, сей звук напоминает
Душе, забывшейся средь суетных страстей,
О добродетели, о славе древних дней,
О всем, что с детских лет наш пылкий дух пленяло
И жар высоких чувств в груди воспламенял.
Там, там любимец муз, слепец всезрящий, пел,
Там бурный Демосфен, как сам Зевес, гремел;
И Леонида тень, расторгши плен могилы,
Еще средь вас живет, священны Фермопилы!
Где жили сильные, досель их видим след:
В Элладе каждый холм есть памятник побед.
О прежних подвигах в ней тихий лес вздыхает,
И перелетный ветр всечасно повторяет
Героев и певцов бессмертны имена:
В ней славой прежних лет природа вся полна;
Восторг еще живет среди уединенья,
И каждый ручеек — источник вдохновенья.

Так, я пойду, друзья, пойду в кровавый бой
За счастие страны, по сердцу мне родной,
И, новый Леонид Эллады возрожденной,
Я гряну как Перун! — Прелестный, сладкий сон!
Но никогда, увы, не совершится он!
И вы велите мне, как в светлы дни забавы,
Воспеть свирепу брань, деянья громкой славы, —
Вотще: одной мечтой душа моя полна.
Сошлись на землю ночь и мрак и тишина,
И сон, несчастный друг, глаза мои смыкает;

Заря ли ранняя к заботам пробуждает,
Иль полдень пламенный горит на небесах, —
Одно мой внемлет слух, одно в моих очах:
Лишь стоны, смерть и кровь, ужасный вид сраженья
И гибель эллинов средь праведного мщенья.

Нет, нет, лишь тот певец, кто музам в дар несет
Беспечный пылкий дух, свободный от забот.
О дщери вечные суровой Мнемозины!
Дубравы мирные и мирные долины,
Спокойствие полей, ручья пустынный глас
И сердце без страстей — одни пленяют вас.

И мне ли петь, друзья, с душою угнетненной.
Но ты с младенчества от Феба вдохновенный,
Ты верный жрец его, весны певец младой,
Стремись к бессмертию; мой, юный Томсон, пой!
Пой, Дмитрий! твой венец — зеленый лавр с оливой;
Любимец сельских муз и друг мечты игривой,
С душой безоблачной, беспечен как дитя,
Дни юности златой проходишь ты шутя;
Воспой же времена, круговращенье года,
Тебя зовет Парнас, тебя внушит природа!
Но друга твоего оставил прежний жар,
Исчез, как легкий смог, высоких песней дар;
И ах! навек унес могущий грусти гений.
И чашу радостей, и чашу вдохновений.
О, если б глас царя призвал нас в грозный бой!
О, если б он велел, чтоб русский меч стальной,
Спаситель славых царств, надежда, страх
вселенной,
Отмстил за горести Эллады угнетенной!
Тогда бы грудью став средь доблестных бойцов,
За греков мщенье, честь и веру праотцов,
Я ожил бы еще расцветшею душою
И, снова подружась с каменою благою,
На лире сладостной, в объятиях друзей
Я пел бы старину и битвы древних дней.

Красавец остров! предо мною
Восходишь гордо ты в водах,
Поставлен смертного рукою
На диких мраморных скалах,
Роскошным садом осененный,
Облитой влагой голубой,
И мнится, изумруд зеленый
Обхвачен чистой бирюзой.
Меня манит твой брег счастливый;
Он сладких дум, он неги полн.
Спеши, спеши, пловец ленивый!
Лети в зыбях, мой легкий челн!
Там, меж ветвей полусокрыты,
Лимоны золотом горят;
Как дев полуденных ланиты,
Блистает пурпурный гранат;
Там свежих роз благоуханье;
Там горный лавр пленяет взор
И листьев мирта трепетанья,
Как двух влюбленных разговор.
Прелестный край! все дышит югом —
И тень садов, и лоно вод;
И Альпов цепь могучим кругом
Его от хлада стережет,
И ярко в небе блещут льдины,
И выше сизых облаков
Восходят горы-исполины
Под шлемом девственных снегов.
Не так ли в повестях Востока
Ирана юная краса
Сокрыта за морем, далеко,
Где чисто светят небеса,
Где сон ее лелеют пери
И духи вод ей песнь поют;
Но мрачный Див стоит у двери,
Храня таинственный приют.

Я знаю, в гроб его сокрыли
И землю сыпали над ним, —
Но встанет он из хладной пыли,
Он явится глазам моим.
Когда-нибудь в часы полночи,
Когда все стихнет на земле
И, как недремлющие очи,
Зажгутся звезды в синей мгле, —
Он молча предо мною станет,
Неслышим, будто легкий сон,
И томно на меня взглянет,
И томно улыбнется он.
Но не прострет он длани хладной…
Стеснится горем грудь моя,
И то заплачу я отрадно,
То горько улыбнуся я.
Что ж медлишь, друг? Я жду тебя.
Не думай, чтобы я страшился
Увидеть свет твоих очей!
Пусть скажут, что ты в гроб сокрылся, —
Ты все живешь в груди моей.
Другой меня с улыбкой встретит,
И темен мне ее привет;
Но взор твой все мне дружбой светит,
Он светит счастьем прежних лет.

В стаканы чок!
И в губы чмок!
На долгий срок,
Друзья, прощайте!
Лечу к боям,
К другим краям,
Вослед орлам:
Чок — выпивайте!
Быть может, нас
В последний раз
Веселый час
Собрал за чашей.
Что ж? плакать? — нет!
В честь прежних лет,
Святых бесед
И дружбы нашей
В стаканы чок!
И в губы чмок!
И виват младость!
Она была
Не весела,
Но всем дала
Подчас нам радость,
Так в честь же ей
Стакан налей,
И виват младость!

(Отрывок из неоконченной поэмы)

Но кто же сей юный победитель,
Варягов бич, славян спаситель?
Не князь, не вождь, — но вслед за ним
Толпы послушные летают!
Не старец он, — но пред бойцом младым
Вожди и старцы умолкают.
Его был счастливый удел:
Владеть покорными сердцами;
В душе возвышенной горел
Огонь, возжженный небесами;
Ему от ранних детских дней
Дажбог внушил дар чувств высоких,
И мудрости, и дум глубоких,
И сладкий дар златых речей.
Его и силой, и красою
Блестящий света царь одел,
И на младом челе могущею рукою
Черты владычества Перун запечатлел.
Как в сомне звезд денница золотая,
Стоял ли он в кругу богатырей,
Их всех главою превышая,
Прекрасен был и тихий свет очей
И стана стройность молодая;
Прекрасен средь седых вождей,
Когда он силой слов могучих
Готовил гибель для врагов,
Победу новоградских полков
И славу подвигов грядущих.
Когда ж он к битвам выступал
И на врагов остановлял
Свои сверкающие очи,
Кто взор бы встретить сей возмог?
Не столь ужасен брани бог,
Когда мрачнее черной ночи
Несется в вихрях он меж небом и землей,
Одетый ужасом, сопутствуем враждой!

Тот, кто не плакал, не дерзни
Своей рукой неосвященной
Струны коснуться вдохновенной:
Поэтов званья не скверни!
Лишь сердце, в коем стрелы рока
Прорыли тяжкие следы,
Святит, как вещий дух пророка,
Свои невольные труды.
И рана в нем не исцелеет,
И вечно будет литься кровь;
Но песни дух над нею веет
И дум возвышенных любовь.
Так средь Аравии песчаной
Над степью дерево растет:
Когда его глубокой раной
Рука пришельца просечет, —
Тогда, как слезы в день страданья,
По дико врезанным браздам
Течет роса благоуханья,
Небес любимый фимиам.

Кипит шампанское в стакане,
Кипит и блещет жемчугом;
Мечты виются над моим челом,
Как чайки белые в тумане.
Налейте мне еще стакан!
Тогда рассеется туман,
И яркими чертами света
Увидит светлый взор поэта
Другого мира чудеса;
Увидит новые творенья,
Другие земли, небеса,
Мечты восторженной виденья!
Как мир тот сердцу говорит!
Там никогда надежды цвет не вянет,
Там дружба дружбу не обманет,
Любовь любви не изменит.
Там вечная весна, там вечно песнь звучит,
Но здесь наш век есть век чугунный,
На миг нам бог даст юность и весну.
Чтоб позабыть про мир подлунный,
Прибегнете, товарищи, к вину.
Еще стакан! — и я засну
Под говор горних лир и арфы тихострунной.

Пробил полночи час туманной,
Сын времени свершил свой ход,
И вот в приют мой, гость незваный,
Спустился тихо Новый год.
Слетая в мир, он ждал привета,
И света плеском встречен был,
Но что же? стройный глас поэта
Его досель не освятил.
И он с улыбкою лукавой
«Чего ты просишь?» — мне сказал, —
Я подружу тебя со славой,
Дам кучи злата». — Я молчал.
«Я утолю твои печали, —
Шепнул он с ласковым лицом, —
И сердца грустные скрижали
Забвенья смою я ручьем.
Ты вспомнишь прежние утраты,
Как помнят сон с восходом дня,
И вновь, надеждами богатый,
Полюбишь жизнь!» — Оставь меня,
Ты слышишь: там рукоплесканья,
Веселье, шумные пиры;
Поди там сыпать обещанья,
Там расточай свои дары.
Давно ль, когда твой брат коварный
Мне те же речи говорил,
Я жертвой песни благодарной
Его приход благословил?
И что ж? — питомец вдохновенья,
Мой друг, мой брат был взят землей,
И чистый гений песнопенья
Любимый храм покинул свой.
Но многих горесть утолится,
Ты многим счастье можешь дать;
Но что в груди певца таится,
Того не в силах ты отнять.
Не как другие, дни проводит
Душа, любимица мечты:
В ней, как в воде, резец проходит,
Как в камне, вечны в ней черты.

Зачем печальный и угрюмый
Мой друг молчание хранит?
Какой смущен мятежной думой,
Куда мечтами он летит?
Летит ли он в тот край далекий,
Где светел синий небосклон,
Где воды льет Дунай глубокий,
Трубою бранной оглашен?
Туда, где русские палатки
Покрыли скат крутых холмов
И жажда битв и близкой схватки
Тревожит смелу грудь бойцов?
И ты томим желаньем брани,
И ты алкаешь бурных сеч,
К мечу падут невольно длани,
В ножнах трепещет верный меч.
Но нет! Судьбы тебя сковали,
Мечу назначен долгий сон,
И тяжким облаком печали
Недаром взор твой омрачен.
Ты проникаешь рок суровый,
Столицы дремлющий покой
И рвешь железные оковы
Увы! бессильною рукой.

«Досель известна мне любовь
И пылкой страсти огнь мятежной;
От милых взоров, ласки нежной
Моя не волновалась кровь». —
Так сердца тайну в прежни годы
Я стройно звуки облекал
И песню гордую свободы
Цевнице юной проверял;
Надеждами, мечтами славы
И дружбой верною богат,
Я презирал любви отравы
И не просил ее наград.
С тех пор душа познала муки,
Надежд утрату, смерть друзей
И грустно вторит песни звуки,
Сложенной в юности моей.
Я под ресницею стыдливой
Встречал очей огонь живой,
И длинных кудрей шелк игривый,
И трепет кудри молодой,
Уста с приветною улыбкой,
Румянец бархатных ланит,
И стройный стан, как пальма, гибкой,
И поступь легкую харит.
Бывало, в жилах кровь взыграет,
И сердце шепчет: вот она.
Но светлый миг очарованья
Пришел как сон, пропал и след.
Ей дики все мои молчанья,
И не понятен ей полэт.
Когда ж?.. И сердцу станет больно,
И к арфе я прибегну вновь,
И прошепчу, вздохнув невольно:
«Досель безвестна мне любовь».

В тени садов и стен Ески-Сарая
При блеске ламп и шуме вод живых,
Сидел султан, роскошно отдыхая
Среди толпы красавиц молодых.

Он в думах был, — главою помавая,
Шумел чинар, и ветер, свеж и тих,
Меж алых роз вздыхал, благоухая,
И рог луны был в сонме звезд ночных.

«Чтоб кисть писца на камнях начертала,
Что всё пройдет»! — воскликнул падишах.
Я зрел Сарай и надпись на стенах,

И вся душа невольно тосковала,
И снова грусть былое воскрешала,
И мысль моя неслась на прежних днях.

Не там, где вечными слезами
Туманится печальный взор,
Где часто вторится устами
Судьбе неправедный укор;
Где слышны жалобные звуки,
Бессилья праздного плоды, —
Не там, не там душевной муки
Найдешь ты тяжкие следы.
Иди туда, где взор бесслезный
Исполнен молчаливых дум;
Где гордо власть судьбины грозной
Встречает непреклонный ум;
Где по челу, как будто сталью,
Заботы врезана черта,
Но над смертельною печалью
Хохочут дерзкие уста.
Тут вечно горе, тут глубоко
Страданье в сердце залегло;
И под десницей тяжкой рока
Все сердце кровью изошло.

Прелестна песнь полуденной страны!
Она огнем живительным согрета,
Как яркий день безоблачного лета;
Она сладка, как томный свет луны,
Трепещущий на зеркале лагуны;
Все в ней к любви и неге нас манит,
Но не звучат отзывно сердца струны,
И мысль моя в груди безмолвной спит.

Другая песнь! то песнь родного края,
Протяжная, унылая, простая,
Тоски и слез, и горестей полна.
Как много дум взбудила вдруг она
Про нашу степь про звонкие метели,
Про радости и скорби юных дней,
Про тихие напевы колыбели,
Про отчий дом и кровных, и друзей.

Там были шум и разговоры,
И блеск ума, и смех живой;
И юных дев сияли взоры
Светлей, чем звезды в тьме ночной;
И сладки речи слух ласкали,
И был приветен блеск очей, —
Но думы бурные роптали
Во глубине души моей.
«Проснись! проснись! Мы призываем
Тебя от снов, от грез пустых.
Проснись! Мы гаснем, увядаем,
Любимцы лучших дней твоих.
Проснися! радость изменяет;
И жизнь кратка, и хладен свет,
И ненадолго утешает
Его обманчивый привет.
А мы бессмертными венцами
Могли главу твою венчать,
Могли бы яркими цветами
Меж лавров Руси пасцветать.
Мы крыльями тебя обнимем
И в край Поэзии святой
Твой дух восторженый поднимем
Мечтами, песнью и мольбой.
Проснись! проснись! Мы призываем
Тебя от снов, от грез пустых.
Проснись! Мы гаснем, увядаем,
Любимцы лучших дней твоих».

Молчите , пламенные думы!
Засните вновь на краткий срок!
Твердит напрасный мне упрек
Ваш голос строгий и угрюмый.
Меня не свяжет свет холодный;
Настанет вдохновенный час:
И к жизни звучной и свободной,
Могучий, вызову я вас.

О, сжальтесь надо мной! о, дайте волю мне!
Из края дальнего волшебный зов несется,
И кровь моя кипит, и сердце бурно рвется
В тот дальний край, к войне, к войне.
Вы видите, стремятся ополченья,
И взоры их блестят надеждою побед.
Туда, туда, в кровавые сраженья,
Я полечу за ними вслед.
Противны мне безумное веселье,
И мирных дней безжизненный покой,
Как путь в степях однообразный,
Как гроб холодный и немой.
Противны мне безумное веселье,
Неупоенных душ притворное похмелье,
И скука вечная, и вечный переход
Младенческих забав и нищенских забот.
О, сжальтесь надо мной! отдайте меч блестящий,
Отдайте бодрого и легкого коня!
В тот край, куда летит мечты порыв горящий,
Как вихрь, как мысль, он унесет меня…
Нак миг один судьбины здой оковы
Рукой я смелою расторг, —
И сердцу памятны сражений блеск суровый
И торжества воинственный восторг…
В час утренней зари, румяной и росистой,
Услышать пушки глас, зовущий нас к боям,
Глядеть, как солнца луч златистый,
Играя, блещет по штыкам;
Как вождь седой, отваги юной полный,
На сретенье врагам ведет покорный строй,
И движутся полки, как бурь осенних волны, —
И чувствовать тогда, что верен меч стальной,
Что длань сильна, что вихрем конь несется
Под свистом пуль, средь дыма и огня,
Что сердце гордое в груди спокойно бьется,
Что этот дольний мир не дорог для меня;
Что я могу с улыбкою презренья
На жизнь, на смерть и на судьбу взирать!
О, эти сладкие мгновенья!
Отдайте мне, отдайте их опять!
Я не хочу в степи земной скитаться
Без воли и надежд, безвременный старик;
Как робкая жена, пред роком не привык
Главой послушной преклонятся,
Внимать, как каждый день, и скучен и смешон,
Всё те же сказки напевает
И тихо душу погружает
В какой-то слабоумный сон.
Я не рожден быть утлою ладьею,
Забытой в пристани, не знающей морей,
И праздной истлевать кормою,
Добычей гнили и червей.
Но я хочу летать над бурными волнами
Могущим кораблем с дружиной боевой,
Под солнцем тропика, меж северными льдами
Бороться с бездною и с дикою грозой,
Челом возвышенным встречать удар судьбины,
Бродить по области и смерти и чудес,
И жадно пить восторг, и из седой пучины
Крылом поэзии взноситься до небес.
Вот счастливый удел, давно желанный мною.
Отдайте ж мне коня, булат отдайте мой!
В тот дальний край я полечу стрелою
И ринутся в кровавый бой.

ОН

К чему поешь ты? Человек
Страдает язвою холодной,
И эгоизм, как червь голодный,
Съедает наш печальный век.
Угасло пламя вдохновенья,
Увял поэзии венец
Пред хладным утром размышленья,
Пред строгой сухостью сердец.

ОТВЕТ

Нет, нет! Два знака примиренья
Издавле миру дал творец:
Прощенья символ заветный
Один из тверди голубой
Блестит дугою семицветной
Над успокоенной землей;
Другой гремит во всей вселенной,
Для всех племен, для всех веков:
То звуки лиры вдохновенной
И глас восторженный певцов.

ОН

Мечта, мечта! Для звучных песен
Где чувства, страсти, где предмет?
Круг истин скучен нам и тесен,
А для обманов веры нет.
Науки верные расчеты;
Глупцами движенный народ;
Властолюбивцев темный ход;
Купцов смышленые заботы;
На них любуйся, их воспой!
И побежит твой стих обильный
Струею мелкой и бессильной.

ОТВЕТ

К чему хулой ожесточенной
Поэта душу возмущать?
Взойдет, я верю, для вселенной
Другого века благодать.
И песнь гремит, блестит, играет,
Предчувствий радостных полна;
И звонкий стих в себе вмещает
Времен грядущих семена.

Она лукаво улыбалась,
В очах живой огонь пылал,
Головка милая склонялась;
И я глядел, и я мечтал!
И чудная владела греза
Моей встревоженной душой;
И думал я: «О дева-роза,
Печален, жалок жребий твой!
За душною стеной теплицы
Тебе чужда краса лугов,
Роса ночей, лучи денницы
И ласки вольных ветерков.
В твоей пустыне, полной шума
Людских волнений и забот,
Скажи, кому знакома дума
И мыслей творческий полет?
Кто вольный, гордый и высокий,
Твоей плененный красотой,
С душою девы одинокий
Сольется пламенной душой?
Святыне чувства ты не веришь,
Ты как безбожник перед ней,
Улыбкой, взором лицемеришь
И томной нежностью речей.
Ты будишь пылкие желанья,
Души безумные мечты;
Но холодна, без состраданья
Словам любви внимаешь ты.
Играй же с слабыми сердцами!
Но знай: питомец ясных дум
Тебя минет, сверкнув очами,
Безмолвен , мрачен и угрюм».