Ты скажешь
Ты скажешь: сам взгляни на это снова —
Да разве к счастью, славе и добру
Быть мнительным и грустным до смешного?
Пускай. И это на себя беру.
И голову теряя, и приличье,
Все револьверы в небо разрядив,
Я вижу, как я все преувеличил
И как я все же прав был и правдив.
Однажды, когда я себе самому
Однажды, когда я себе самому
Казался веселым и смелым,
Спросил я судьбу свою: что и к чему
Написано в книге ее и во тьму
Нельзя ли взглянуть между делом?
Какую награду сулит мне борьба,
Какую придумала милость?
И я увидал, что старуха судьба
Ко мне хорошо относилась.
Сказала она: «Александр Ильич,
Дорогу твою мы отыщем.
Прости и послушай: ты счастлив и нищ.
Ты будешь несчастным и нищим».
Недобрая была тогда погода
Недобрая была тогда погода.
И дождь, и снег. На сердце. На судьбе.
И то, что я писал в теченье года.
Все это — длинное письмо тебе.
Поймешь ли ты? — Поймешь. (Разборчив почерк.)
Открытым сердцем, милою душой.
Заплачешь ли? — Заплачешь. Тихо. Ночью.
Одна в постели, ставшей вдруг чужой.
И все слова и все прикосновенья
Забудешь? — Не забудешь ничего.
Быть может, только на одно мгновенье…
А я писал, безумец, для него.
Борьба с воображением
Что, брат? Воображенье одолело?
Под солнцем тесно стало вам двоим?
А ну, скорей укройся, воин смелый,
За пресловутым юмором твоим!
Освободись от дружеских объятий!
Попробовал? Не вышло ничего?
Попробуй силою! Смелей, приятель!
Дурак! Отелло! Задуши его.
Лев в клетке за полярным кругом
Вагон стоял на ледяной равнине.
Кругом — враги в одеждах меховых.
Но о другой, сияющей пустыне
Он размышлял и не глядел на них.
Мне ремесло не лжет и не наскучит.
Работник, а не праздный ротозей,
Я спрашиваю: кто меня научит
Держаться так среди своих друзей.
Песцы
Октябрь, а снег уже лежит на ветках.
Внизу холодный, чистый блеск реки.
А тут живут за проволочной сеткой
Хорошенькие быстрые зверьки.
И в ноябре совсем похорошеют,
Совсем готовы будут на убой,
Чтоб кто-нибудь другой тебе на шею
Накинул мех туманно-голубой.
Гляжу — не наглядеться никогда
Гляжу — не наглядеться никогда.
О, как по-детски спишь ты, дорогая.
Вот и глядел бы долгие года
И сам не спал, твой сон оберегая.
Но все, что так необходимо мне,
По-нищенски судьба смогла отмерить.
…Как в детстве, что-нибудь скажи во сне,
Чтоб я сумел словам твоим поверить.
Ни судьбе, ни искусству, ни славе
Ни судьбе, ни искусству, ни славе,
Никому я тебя не отдам.
Не могу я болтать и лукавить,
К тридцати приближаясь годам.
Все уносят могучие реки.
И, не слишком ценя бытие,
Я тебе благодарен навеки
За любовь, за неверье твое.
Что мне теперь песок любой пустыни
Что мне теперь песок любой пустыни,
Любого моря блещущий прибой,
Мне, ясно понимающему ныне,
Насколько я в долгу перед тобой.
Я дешево плачу: смертельной мукой,
Томительным сознанием вины,
Отчаяньем, и горем, и разлукой —
За ту любовь, которой нет цены.
О, если мог бы я, хоть на мгновенье
О, если мог бы я, хоть на мгновенье,
Поверить в то, что все вернется вдруг
И я почувствую прикосновенье
Таких далеких и желанных рук!
За окнами, в сиянье зимней стужи,
Лежит залив. Кругом — холмы, леса.
А мне все кажется, что это хуже,
Чем жить в аду — но верить в чудеса.
Память
Кандалакша
Прикажете держать себя в руках
Прикажете держать себя в руках,
В работе находить свое спасенье,
Слова искать в пустынных рудниках
Под непрерывный гул землетрясенья
И самому, о гибели трубя,
Замучить ту, что все же не разлюбит?..
Стихи, стихи! Возьмут они тебя,
На миг спасут — и навсегда погубят.
Разлука
И был виновный найден и опознан
Самим собой. И, молодость губя,
Промолвил он: быть может, слишком поздно
Но я решил и осудил себя.
Вы слышали Разлуки дуновенье?
Теперь на годы горя и тревог
Протянуто угрюмое мгновенье,
Когда хотел я плакать — и не мог.
Вечер
Н. А. Заболоцкому
Те желтые огни в бревенчатых домах,
Та гладкая вода, весла внезапный взмах,
Та тихая река, смиренный воздух тот
Избавили меня от горя и забот.
Пускай на миг один — и то спасибо им:
Они теперь со мной всем обликом своим.
Воспоминаний свет, пронзающий года,
У нас нельзя отнять нигде и никогда.
Бессонница
Я с ума, вероятно, спятил, —
Все мне чудится: в тишине
Работящая птица дятел
Клювом бьет по моей стене.
Ладно — пусть себе суетится
И долбит, и долбит опять.
Пусть уж лучше не ты, а птица
Не дает мне ночами спать.
Примета
День отошел, а мне и горя мало.
Издалека, среди густых ветвей,
Кукушка сорок раз прокуковала,
И я был рад и благодарен ей.
Но ясно мне сквозь дальний дым рассвета,
Что только в миг смятения и тьмы
Нам сердце может радовать примета,
В которую не верим с детства мы.
Лапландия
Бедные рифмы
Невесело мне было уезжать.
А думаешь, мне весело скитаться,
В гостиницах унылых ночевать,
Чего-то ждать в пути — и не дождаться,
Чему-то верить, в чем-то сомневаться
И ничего как следует не знать?
Наверно, в жизни нужно зарыдать
Хоть раз один. Не вечно же смеяться
Сумевшему внезапно угадать,
Что нам придется навсегда расстаться,
Что в час, когда сердца должны смягчаться,
Я не смогу ни плакать, ни прощать.
Романс
Я лгать не буду, что сожжен жесток
Июльским ветром, как трава степей
Под небом беспощадного Востока.
И я не стал наивней и глупей.
Нет, милая. Не мучась, не ревнуя
И уходя от лишней суеты,
Я небеса за нашу страсть земную
Благодарю. Благодари и ты.