В тридцать втором году, в начале мая
В тридцать втором году, в начале мая,
Под знаменем военного труда,
Мы приняли Присягу, понимая,
Что присягаем — раз и навсегда.
И жили мы вне лжи и подозренья,
И друг на друга не бросали тень —
И с той поры глядим с неодобреньем
На тех, кто присягает каждый день.
Старому другу
К. А. Демину
Ну вот, мы и встретимся снова,
Вдвоем посидим у стола,
Обдумаем век наш суровый,
Превратные наши дела.
Что ж, старое сердце не вынешь,
Никак не починишь его…
Мы вместе выходим на финиш,
И вроде бы — все ничего.
И все же, как надобно смертным,
Еще раз проверим, дружок,—
Горит ли огонь беззаветный,
Который в нас Ленин зажег?
Ступень восходит за ступенью
…Ступень восходит за ступенью,
Пролеты лестниц высоки.
Кто б молодежь учил терпенью,
Когда б не мы, не старики!
Будни
Работа
Старость жаждет трудиться:
Ей некогда время терять, —
Жизнь торопит ее
Обо всем поразмыслить подробно.
Все ночные бессонницы —
Это ее благодать…
Я приветствую старость,
Которая трудоспособна.
Конечно, мало я видал на свете
Конечно, мало я видал на свете,
И робкою душой ученика
Дворцу, живущему десятилетье.
Предпочитаю домик — на века.
Послесловие
Б. Ф. Семенову
…А нам остался старомодный способ,
Обдуманный пристойно и умно:
Покинуть свалку городских контор,
Клоаку урбанического горя,
Весь этот смрадный, суетный вертеп,
Где люди засыпают на рассвете,
И снится им уединенный хутор,
Спокойный сад, спокойный огород,
И старый тополь, стерегущий хату,
И звезды, охраняющие сон…
И влекут меня те расстояния
…И влекут меня те расстояния,
Лихорадка бессонных ночей.
Только гений предвидит заранее
Неожиданность мысли своей.
Переводчику «ЛИСАО»
Не сетуй, что бодрствовал ты,
А где-то без просыпу спали, —
Ты сам не хотел суеты
В своей добровольной опале.
Ты сам изобрел себе тут
Такую систему и метод,
Что стал добровольным и этот
Ночной принудительный труд.
Но если ты впрямь чародей
И замысел твой постоянен —
Трудись до конца, каторжанин,
На благо свободных людей.
Памяти поэта
Н. А. Заболоцкому
Он, может, более всего
Любил своих гостей —
Не то чтоб жаждал ум его
Особых новостей,
Но мил ему смущенный взгляд
Тех, кто ночной порой
Хоть пьют, а помнят: он — солдат,
Ему наутро — в бой.
Другу в утешение
Трудись не покладая рук
Над тем, что нужно людям, —
Об остальном, любезный друг,
Тревожиться не будем.
Не будем думать в смертный час,
Когда придем к могиле,
О том, что каждого из нас
По-разному казнили.
Вспоминая гостя из Праги
Иозефу Кадлецу
Внезапный друг! Я помню до сих пор
Тревожный спирт, настоянный на травке,
Весь европейский этот разговор
О рангах Достоевского и Кафки.
Я вспоминаю наш недолгий пир
И придвигаю лампу к изголовью,
Чтобы опять открыть «Войну и мир»
И перейти к душевному здоровью.
Моим читателям
Мне на днях предъявили угрюмый упрек
И, казалось бы, выхода нету:
Будто все, что я в сердце скопил и сберег,
Только вам выдаю по секрету.
Если правильно люди с том говорят,
Значит, надо условиться вместе,
Что Поэзия — это секретный доклад
На всемирном читательском съезде.
Мастер
Ты достиг высокой простоты —
День в трудах опять недаром прожит.
Что же — все-таки — тебя тревожит?
Чем же — тайно — недоволен ты?
Вероятно, веря в свой удел —
В продолженье праведного дела,—
Надо, чтобы сердце поумнело
И печальный разум подобрел.
Нам хватит силы, правильной и страстной
А. А. Лебедеву
Нам хватит силы, правильной и страстной,
Прийти с победой или пасть в бою,
Прожить на белом свете не напрасно,
Трудясь и славя Родину свою.
Да разве нас она не уносила
На зыбь морей, на Азии холмы?
Вот только бы на то прибавить силы,
Чтобы в боях не очерствели мы.
Исполнено свободы
Когда уводит чувство
Когда уводит чувство
На подвиги труда,
Веселое искусство
Бессмертно навсегда.
И наше слово прочно,
И тем оно верней,
Чем глубже входит в почву
Сплетение корней.
Тогда оно шагает,
Отборное — вперед!
Художник умирает,
Но живопись живет.