Мне ныне только и к лицу стенать, томясь разлучным роком, —
Припасть бы с жалобой к творцу и небо пристыдить упреком!
И если молния блеснет — огонь любви придет на помощь,
Я опалю весь небосвод — сожгу его в огне жестоком.
Спаси от мук меня, собрат, спаси хотя бы на мгновенье,
Я этим мигом буду рад утешиться хоть ненароком.
Влюбленным станет меня жаль — они от скорби зарыдают,
Когда я выскажу печаль моих невзгод хотя б намеком!
Любовь — что океан большой, и ты, Машраб, увяз в пучине, —
О, мне и телом и душой страдать в унынии глубоком.
* * *
Мусаддас
Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли?
Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли?
В кудри — в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли?
Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли?
Ливень стрел меня настиг — мечешь стрелы зла не ты ли?
Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли?
Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным,
Соловьи — в плену у роз: льнут к устам твоим румяным,
Чаша уст, что чище рос, — хмель соперникам-смутьянам,
Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным,
Раб твой кар твоих не снес — нет покоя его ранам, —
Спутан роком, я поник, — вязь того узла — не ты ли?
Радость мне была дана — пил я хмель с тобой, бывало,
Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло,
Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало,
И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала.
Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло, —
Пламень в душу мне проник, — жгла ее дотла не ты ли?
О краса моя, пригож облик трои в одежде алой,
Хоть прекрасна ты, а все ж взором глаз хоть раз пожалуй,
Грозным шахом ты слывешь, но молю: не мучь опалой!
Брови ты сурмишь — ну что ж: им покорен я, усталый,
Рдяный лик твой так хорош, а на нем — ресницы-жала, —
Ты — владыка всех владык, красотой светла не ты ли?
Пьешь вино ты, весела, словно роза вешних кущей,
Многим мертвым жизнь дала песней ты, усладу льющей,
А взлетит твоя стрела — рухнет каждый, тебя ждущий,
Всех жестоких превзошла дерзостью ты, смерть несущей,
Твоим жертвам нет числа: раб твой — каждый в мире сущий, —
Всех красой затмишь ты вмиг: как луна, бела не ты ли?
Дай же мне глоток вина — уст твоих хмельного сока,
Прежде, милости полна, ты не ведала зарока!
Знать бы, в чем моя вина, — погляди хоть краем ока,
Всюду ночь темным-темна, — так измучен я жестоко,
О, за что мне казнь дана — в жажде гибнуть одиноко? —
О, скажи — господь велик! — лживым словом зла не ты ли?
Взором злых своих очей мучишь ты меня сурово,
Шах — владыка палачей: лишь прикажет — казнь готова,
Пьешь ты хмель во тьме ночей, днем же кровь ты льешь бедово,
Сонмы жертв — не от мечей: убивает твое слово!
Звуком сладостных речей жизнь верни Машрабу снова, —
Ты — Иса, живой родник, мне же смерть несла не ты ли?
* * *
Мустазады
Тобой сожжен, моя луна, вконец тобою посрамлен,
Любовью одержим я стал.
Вся грудь любовью сожжена, но что тебе мой горький стон!
Как мотылек, палим я стал.
Едва лишь твой прекрасный лик луной передо мной возник,
Я изнемог в единый миг:
От кар соперников я сник и, божьей карою казнен,
Тебе совсем чужим я стал.
Я — раб печалей и обид, несчастный, плачу я навзрыд,
Ты мне — прибежище и щит:
О, сжалься, горем я убит, я потерял покой и сон —
Надеждою томим я стал.
Влачусь в разлуке день и ночь, и мне от мук моих невмочь,
Я в степь скорбей отторгнут прочь,
Страданий мне не превозмочь: стенаю я, бедой сражен, —
Измучен, нелюдим я стал.
О, сколь, Машраб, ты одинок! Где друг твоих лихих тревог,
И кто б тебе в беде помог?
Разрушил сердце грозный рок — увы, никем не навещен,
Хмелен собой самим я стал!
* * *
Мусабба
Ты в садах красы нетленной — вешней радости цветок,
Ты — вовеки несравненный свежей прелести росток.
Твои родинки — напасти, смута — черных кос клубок, —
Камнепад лихих несчастий надо мною так жесток!
Дивная! В твоей я власти, образ твой красой высок.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Блещет родинка сурмяно возле уст наедине,
Губят душу, глядя пьяно, очи в томной пелене,
То не рать ли Индустана в Сулеймановой стране?
Не зерно ли то тимьяна в нежной ямке, в глубине?
Не Юсуф ли бездыханно гаснет в кладезе на дне?
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Роза, мой цветок румяный, тонкостенный мой тюльпан,
Кипарис мой сребростанный, взор тебе истомный дан.
В странах красоты желанной ты — властительный султан.
О, приди — я, бездыханный, пред тобой паду, заклан,
Силы, для терпенья данной, в сердце нет от мук и ран.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
На твоем прекрасном лике — высшей тайны письмена,
Волей высшего владыки красота им придана,
Подойди же к горемыке — хоть враждебна, хоть дружна!
Райским пальмам животворным ты подобна — так стройна,
И в кудрях — в венце их черном ты прекрасна, как луна.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Дивная, тебе подвластным — томно-страстным нет числа,
О челе твоем прекрасном ходит слава-похвала.
Розы вчесаны высоко в косы около чела,
Словно бы десница рока тебя к свадьбе прибрала,
Ты, — лишь глянут издалека — рай забудут, так мила.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Ты пройдешь, косясь лукаво и величие храня, —
Я совсем сгораю, право, — позабыла ты меня.
Поросль на устах — курчава, чуть черна и чуть синя.
Глянешь ты — тебе забава, у меня ж в душе — грызня,
Брови-сабли — что расправа, лик твой жжет сильней огня.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
За твой дивный взор все люди — все подряд — готовы пасть,
Даже все степные лани за твой взгляд готовы пасть,
Все за локон твой единый, говорят, готовы пасть,
За наряд, тобой надетый, Рум, Багдад готовы пасть,
И смятеньем пред тобою я объят, готовый пасть, —
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Ты меня осиротила, я стенаю каждый миг,
За тобой брожу уныло много лет я, нищ и дик.
Стан твой вспомню — в муке пыла плачу стоном горемык,
Я умру, мне жизнь постыла, от твоих я кар поник,
А в тебе — краса и сила: ты — владыка всех владык.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Твои локоны кудрятся, лунный лик кольцом обвив,
Суждено и мне вплетаться нитью жизни в их извив,
Тучей стрел ресницы мчатся прямо в цель — насупротив,
Любо косам извиваться, кольца в сети превратив, —
Ну да что мне их бояться: ведь Машраб и сам строптив!
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
* * *
На дивный лик твой пал мой взгляд
На дивный лик твой пал мой взгляд — рабом я поневоле стал,
Во тьме разлук, в плену утрат томиться я все боле стал,
Кудрей твоих арканом сжат, я пленником неволи стал,
И, страстью, как Мансур, объят, я жертвой смертной доли стал,
Мечом твоим сражен стократ, я изнывать от боли стал.
По свитку красоты твоей я повесть чар твоих постиг,
И точки я увидел в ней — душистых родинок тайник,
И войско бед любви моей сразило плоть и душу вмиг,
И палачи твоих очей вострят ресницы вместо пик, —
Твой стан красив, как райский сад, — рабом твоей я воли стал.
Увидел я твой лунный лик, и всей душою рад я был,
Я пред тобой во прах поник, и мукой слез объят я был,
И разум я утратил вмиг, и в плен безумьем взят я был,
Весь — как Узра или Вамык, Ширин или Фархад я был, —
Я преданным, как их собрат, невиданный дотоле стал.
И, проливая реки слез, в тоске отныне я рыдал,
И тайной муки я не снес — в лихой кручине я рыдал,
Вдали от уст, что краше роз, об их рубине я рыдал,
И, став Меджнуном, гол и бос, влачась в пустыне, я рыдал, —
От уст твоих, от их услад страдать я в диком доле стал.
От мук любви — мой горький стон, в тюльпанах ран горит вся грудь,
Я стрелами ресниц пронзен, и сердцу муки не минуть,
Никто из смертных всех времен тебе не равен, — о, ничуть,
Унижен я и сокрушен, — о, сжалься, милостивой будь, —
Машраб тебя узреть был рад, но пленником недоли стал.
* * *
Надела неземной наряд красотка розотелая
Надела неземной наряд красотка розотелая —
И сник, смущением объят, печальный, оробело я.
Как кипарис — твой стройный стан, а лик твой солнцем светится,
Ты — кипарис мой и тюльпан, ты вся — жасминно-белая.
Не знаю, как пройти я смог: язвят ресницы стрелами,
Прошел — и с головы до ног изранился об стрелы я.
И сад Ирама — гулистан, поверь, совсем не нужен мне:
По всей груди — соцветья ран, словно тюльпаны зрелые.
Тебе, увы, меня не жаль, твой меч сечет мне голову,
Машраб, гнетет тебя печаль, тебе твой саван делая.
* * *
На меня взглянула мило
На меня взглянула мило искрометным взглядом дева,
А потом, увы, томила мое сердце ядом дева.
Стрелы бедствий каждый день я чуял страждущей душою,
Но не слала исцеленья, а гнела разладом дева.
Лик укрыв за пеленою, как свеча, она горела, —
Сколько праведных душою отравила чадом дева!
Мучит, губит и не сгладит состраданьем мои муки,
А с соперниками ладит очень добрым ладом дева!
В небе — солнце ли с луною или жар моих стенаний,
Или гнев свой надо мною мечет звездопадом дева?
Нет, не звезды то, конечно, загорелись в горней выси, —
То, светясь красою млечной, жемчуг сыплет градом дева.
Райский сад пылает ало, от огня любви сгорая, —
То красою запылала с гуриями рядом дева.
Соловьем стенаешь рьяно ты, Машраб, в саду свиданья, —
Дарит в кущах Индустана сладость всем усладам дева.
* * *
Не видя, дивная, твой лик
Не видя, дивная, твой лик, от грусти я несчастным стал,
А к сладостным устам приник — и к диву я причастным стал.
Помилуй, сжалься, не кляня, не мучь покорного раба, —
Лишь бы приблизила меня — я смирным и безгласным стал.
Твоих очей хмельны зрачки, а лик твой краше рдяных роз, —
Все сердце порвалось в куски, и жребий мой ужасным стал.
Просил от страсти амулет у лекарей я на торгах,
Но средства не нашлось от бед, и мой недуг опасным стал.
К Машрабу взор свой обрати и слову истины внемли:
Я — жертва на твоем пути, и я тебе подвластным стал.
* * *
Не видать бы мне на лике белом родинок
Не видать бы мне на лике белом родинок прекрасных никогда,
Не были б моим лихим уделом сотни мук злосчастных никогда!
Страсть едва вздохнет — и гонит ветер из чертога веры скверну бед, —
Пусть не норовит никто на свете пить вино бесстрастных никогда.
Птица Рух вот-вот сюда нагрянет, в Намангане в небо воспарив, —
Родинки твои да не приманят крыл ее опасных никогда!
Стоит лишь любимой покоситься — вмиг сгорят и тело и душа, —
Пусть со мной ни разу не случится бедствий столь несчастных никогда!
От невзгод лихой моей разлуки жизнь из тела вся исходит прочь, —
О, не знать бы мне жестокой муки бед моих ужасных никогда!
Жизнь отнимет пусть своей рукою, но огнем печалей не клеймит, —
Не лишать бы ей так зло покоя жертв своих безгласных никогда.
Быть рабом любимой для Машраба — благо: всей душой служи, цени,
Чтоб она тебя не прогнала бы из толпы подвластных никогда!
* * *
Не подует ветер сладко
Не подует ветер сладко — розы цвет румян не будет,
Без любви в куропатка петь среди полян не будет.
Соловей в весенних кущах, не пленен прекрасной розой,
Не поет в кустах цветущих — он от страсти пьян не будет.
Лишь любовью опаленный пожелтеет ясным ликом, —
Не сожжен огнем, влюбленный рдеть от крови ран не будет.
Взором жгуче-животворным, лунным ликом не согретый,
Камень, прежде бывший черным, как рубин, багрян не будет.
Лик твой — словно светоч вешний среди тьмы кудрей душистых,
Без тебя мне мрак кромешный светом осиян не будет.
* * *
Неси, ветер, вихрем заветное слово
Неси, ветер, вихрем заветное слово —
Молитву о той, что ко мне так сурова, —
О ней — звездоокой, о ней — тонкостанной,
О ней — змеекудрой, о ней — чернобровой,
О трепетной станом, о склонной к обманам —
О той, что неверной всегда быть готова.
Она, словно пери, сокрылась от взора,
И доля моя и тяжка и бедова.
У ней, власть имущей, как шах всемогущий,
Нет мне, бедняку, ни защиты, ни крова.
Единым обетом клялись мы об этом —
Отдать божью гневу рушителя слова.
Истерзан я мукой, измучен разлукой, —
О, если бы тело вновь стало здорово!
Рыдаю, стенаю, покоя не зная, —
Летят к небесам стоны тщетного зова.
К тебе я, друг милый, взываю: «Помилуй!» —
Не стою я, право же, гнева такого!
Пусть беды и муки мне крыльями станут,
И сердце, как сокол, парить будет снова.
Соперники злые мне путь заступили, —
Пошел я стезей, что от века тернова.
О, как неверна ты, о, сколь ты жестока, —
Тебе меня, верного, мучить не ново!
Измучен сторицей, я стал бледнолицый, —
Мой пыл отдан той, что, как роза, пунцова.
Увидеть красу бы твою, дорогая, —
Я жертвой паду пред тобой с полуслова!
Сгорел от любви я к тебе, чаровница, —
Хоть раз снизойди до меня ты — дурного.
От страсти к тебе вся душа моя в ранах, —
Зачем же стыдить, что я сник бестолково!
Я ночью и днем на пути твоем плачу, —
«О, будь милосерд!» — я молю всеблагого.
Но бедный, несчастный, бездомный, безгласный,
Готов я все вытерпеть снова и снова.
И как не стенать от мучений Машрабу,
Когда грозноокая сердцем сурова!
* * *
Нет, никому не ведомы те беды
Нет, никому не ведомы те беды, что терплю я,
А застенать — так бедами все небо расколю я!
Гоню все беды мимо я, душою успокоен,
Когда придет любимая узнать, о чем скорблю я!
Без жалости, без совести убей меня жестоко,
И пусть в пустыне горестей потоком кровь пролью я.
И верую глубоко я, что в мире не найдется
Такой, как звездоокая, которую люблю я.
Стерплю все речи строгие, приди, хотя б с укором, —
Пал на твоей дороге я — в слезах тебя молю я.
Пока ты жизнь невинную мою терзаешь мукой,
Машраб, такой кручиною всю душу загублю я!
* * *
Нет, солнца твоего чела
Нет, солнца твоего чела никто лучей не стерпит,
И даже сама вера — зла твоих очей не стерпит.
Восславлю строем звучных слов твои уста-рубины —
И ни один диван стихов таких речей не стерпит.
А озорным лукавством глаз блеснет лишь чаровница,
Глупец и умный глянут раз — и взор ничей не стерпит.
А если в райский сад войдет она с такой красою,
То и светящий гладью вод родник-ручей не стерпит.
А жребий, что меня постиг, и в самой малой доле
Никто из всех земных владык и богачей не стерпит.
Падет лишь капля слез моих в глубины океана —
И лучший перл пучин морских ее лучей не стерпит…
* * *
О ветер, печалей моих сердцевед
О ветер, печалей моих сердцевед,
Любимой снеси от страдальца привет.
Печален я, грустен и сир-одинок, —
Любимая, стань мне лекарством от бед.
Что жертвы паломников божьей стези!
Ведь я каждый миг — твоя жертва, мой свет.
О друг мой, приди, дай увидеть твой лик, —
В беде одинок я, никем не согрет.
Мне власть Сулеймана — и та ни к чему, —
В тоске ждать тебя и терпенья уж нет.
Как кудри твои, моя доля темна,
Машраб, ты погиб, — где ж во мраке просвет!
* * *
О ласковый мой ветерок
О ласковый мой ветерок, друг моих бедствий в тревог,
Ей зов того, кто изнемог в беде всечасной, передай.
Покинул я ради нее мое убогое жилье, —
Ты ей стенание мое — мой зов безгласный передай.
Она — мой луч, она — мой свет, она — очам моим рассвет, —
Ты ей, как мучусь я от бед в судьбе злосчастной, передай.
Зачем ей знать мою беду, мою безмерную страду?
Ты ей, что жертвой я паду, на все согласный, передай.
И знаю я: Машраб умрет, — так повелел мне небосвод, —
Ты это ей, чья речь — как мед, — ей, сладкогласной, передай.
* * *
О моем безумстве слава всем понятней всякой были
О моем безумстве слава всем понятней всякой были,
И теперь Меджнуна, право, в целом мире позабыли!
Так в любви не истомятся никогда Фархад с Меджнуном, —
Нет, вовеки не сравняться им со мной в любовном пыле!
Ты теперь других изрядно стрелами ресниц терзаешь, —
Я-то знаю, сколь нещадно стрелы душу мне язвили!
Что ни миг — то тяжко станет сердцу от камней печали,
И людская зависть ранит, — по сравнится с ней по силе!
Хмель любви Машрабу раной лег на страждущее тело, —
Как никто, от страсти пьяный среди всех людей не ты ли?
* * *
О роза, все тебе отдам
О роза, все тебе отдам, рабом я рьяным стану,
И жертвой сладостным устам твоим медвяным стану.
Предстань мне с розовым челом, завесу приоткинув, —
Отдам все сердце — соловьем, от страсти пьяным стану.
А по хмельным твоим очам едва лишь затоскую —
Кричать удодом по ночам по всем полянам стану.
Ты лишь взглянула — я сожжен тобою, чаровница, —
Как жить я, всей душой смятен, с таким изъяном стану?
Едва лишь ты откроешь лик и на меня посмотришь,
Веселым я в единый миг назло всем ранам стану,
Машраб тревогою томим, — о, подари же взглядом, —
Рабом я преданным твоим очам-смутьянам стану!
* * *
О рок, я волею твоей с моей прекрасной разлучен
О рок, я волею твоей с моей прекрасной разлучен,
Я с цветником, как соловей, хмельной и страстный, разлучен.
Как быть мне? Я вконец тобой истерзан, гибну от разлук:
Твой раб, и с жизнью и с душой я, разнесчастный, разлучен.
Ярмо неисчислимых бед, как венчик горлицы, на мне, —
Я с той, которой краше нет, судьбою властной разлучен.
И тяжкий стон моих скорбей не ставьте мне в укор, друзья, —
Я с ненаглядною моей и сладкогласной разлучен.
И если ты, покинув дом, бредешь, Машраб, из дола в дол, —
Ну что ж, ведь ты с родным гнездом, как сыч злосчастный, разлучен!
* * *
О твоей красе тоскуя
О твоей красе тоскуя, грустный, день и ночь я плачу,
Одержимый, в степь безумья вдаль бредущий прочь, я плачу.
Тайну, ранящую сердце, силы нет тебе поведать, —
Боли ран и муки горя мне не превозмочь, — я плачу.
О красавица, красою словно солнце и луна ты,
А уста и речь, что сахар, — до сластей охоч, я плачу.
Ты — весенний сад, раздолье кипарисам и тюльпанам, —
Соловьем в саду стеная, горько во всю мочь я плачу.
Я красу твою увидеть, о красавица, мечтаю,
У дверей твоих, не зная, как беде помочь, я плачу.
Из очей моих потоки слез кровавых горько льются, —
Образ твой едва лишь вспомню — мне совсем невмочь, я плачу.
* * *
О чаровница, с тех времен
О чаровница, с тех времен, когда дружить с тобой я стал
И любоваться, восхищен, твоею красотой я стал,
Я жемчугом из жемчугов прослыл на весь базар любви,
А для соперников-врагов ракушкою пустой я стал.
Когда ж настали дни разлук, я и метался и стенал,
И за позор от этих мук ославлен всей толпой я стал.
Когда я клятвою своей связал себя с одной тобой,
Для всех собратьев и друзей тогда совсем чужой я стал.
Любовь меня совсем сожгла, Машраб, все сердце — как зола,
Все тело сожжено дотла, — исчез я, сам не свой я стал!