Простор живого белого стиха,
бескрайнего, как снег под Оренбургом,
иль поле летом – лишь ковыль, ковыль,
неясный мир метёлок серебристых,
колышущийся, как вода в реке.
Я ничего на свете не умею.
На удивленье. Только рифмовать.
Ни умных рук завидная работа,
ни точная работа головы –
ничто в моей судьбе не получилось,
лишь это: «путь – нибудь», «заряд – подряд»,
ну, там ещё сомнительная рифма
«покинутая – киноварью». Всё!
Да-да, я помню: ритмы, форма строф,
гиперболы, сравнения, литоты –
всё это только средство для того,
чтоб выразить страданье или радость,
которые не выразит никто,
а лишь поэт (простите, стихотворец),
и этому нельзя, мол, научиться.
А надо ли? Народ считает: нет,
хоть в этом и себе не признаётся..
Вот я себя и рифм лишил нарочно,
чтобы своё безделье благозвучьем
не украшать. А всё одно: балбес!
Сейчас во двор спущусь я, где неделю
стоит заглохший мой недвижный опель
серебряной чумазой укоризной
беспомощной профессии моей,
и буду шарить безнадёжным оком
по белому безлюдному двору,
куда, быть может, выйдет человек,
рифмующий бесстыдно «мой» и «твой»,
но что-то понимающий в моторе.
