Отзвенит столетье белой льдинкой
Новая зима белым-бела.
Молодость моя была грузинкой.
Юность же казачкою была.
Как вершил я свой аллюр позорный,
Жухлые поводья теребя!..
Конская спина в воде озёрной
норовит уйти из-под тебя.
И на чувство это уповая,
Возродя и плеск, и конский храп,
снова память полувековая
воскрешает всё, чему я раб:
ковыля серебряное чудо,
жаркий бой стрекоз, и вдалеке
профиль прибазарного верблюда
на форштадском мусорном песке,
нежно голубеющие банки
баб-молочниц, тусклый звон монет,
и голодный старый вор в кровянке,
горько обличающий весь свет…
Память, соучастница прямая,
шарит диким взглядом на авось…
Мало что в минувшем понимая,
знаю я грядущее насквозь:
там живут видения такие,
что стены магической стекло
звать похабным словом «ностальгия»
мне, как вор сказал бы, – западло…
