Вдоль полян
и пригорков
дальний поезд везёт
из Москвы на уборку
комсомольский народ.
Средь студентов столичных,
словно их побратим,-
это стало обычным —
есть китаец один.
В наше дружное время
он не сбоку сидит,
а смеётся со всеми
и по-свойски шумит.
И всему эшелону
так близки оттого
кителёк немудрёный
вместе с кепкой его.
Вот Сибирь золотая,
вот пути поворот,
и уже по Алтаю
дымный поезд идёт.
Песни все перепеты,
время с полок слезать.
Вот уж станцию эту
из оконца видать.
Вот уж с общим радушьем
ради встречи
с Москвой
разражается тушем
весь оркестр духовой.
Вот уже по равнинам
в беспросветной пыли
грузовые машины
москвичей повезли.
По платформе скитаясь,
озирая вокзал,
этот самый китаец
потерялся, отстал.
Огляделся он грустно,
пробежал вдоль путей,
а на станции пусто:
ни машин, ни людей.
Под шатром поднебесным
не видать никого —
ни печальников местных,
ни оркестра того,
ни друзей из столицы,
ни похвал, ни обид,
только мерно пшеница
по округе шумит.
Нет ей веса и счёта
и краёв не видать.
Как же станут её-то
без него убирать?
По гражданскому долгу,
как велит комсомол,
он, не думая долго,
на глубинку пошёл.
Не какой-нибудь дачник,
не из праздных гуляк, —
в пятерне чемоданчик,
за плечами рюкзак.
Пыль стоит, не спадая,
солнце душное жжёт.
Паренёк из Китая
на уборку идёт.
И гудки грузовые,
мчась навстречу в дыму,
словно трубы России,
салютуют ему.
