В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав —
тубо —
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы…
ну их!-
вспухнут веки,
впору Вию.
Я не сам,
а я
ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их
чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты —
ста мильонам
было плохо.
Мы
теперь
к таким нежны —
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
Маяковский решил взять меня один?У меня армия вообще то есть
Ужасный разбор, что значит отомстит, что за ересь. Общий счёт имеется в виду, что общий наш с тобой счёт. А возьму вдвоем с Парижем причем здесь коммунизм и буржуа?? Это красивый оборот, типа отберу тебя у всего мира.
ОЙ СПАСИБА))) ИДУ К ТЕБЕ НА ТОТ СВЕТ ВОЛОДЕЧКА)))
Я люблю это стихотворение, оно довольно сложное для декламирования, жаль мало кто может похвастать хорошим прочтением вслух.
Маяковский -гений непревзойдённый! Какой стих! Какая рифма! Какая энергетика!
Красивейшее стихотворение! А история любви какая!!!
Это волшебный стих.
Спасибо, ошибку исправили!)
Ошибка в слове равно. Написано разно. В конце
Аркадий, вы гений.
Париж говорит о ее осанке:
Русская, но парижской чеканки.
И взгляд ее как весна распахнут,
И чем-то она похожа на яхту.
А он – ледокол из страны советов,
Таранящий время и лед планеты.
И я себе никогда не представлю,
Что где-то и кем-то он был оставлен.
И что ледоколу льдинки ломкие,
И что ему буруны яростные,
Но от него уходит тонкая,
От него уходит парусная,
Уходит самая красивая, любимая,
Но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах, я
Кричу ей в прошлое из будущего:
Не уходите, нет, не надо,
Ведь это флагман, и на вахте
Так важно для такой громады,
чтоб рядом маленькая
Яхта.
Был отказ ее как удар.
Он уехал в рассветном дыме.
Но парижский свой гонорар
он оставил цветочной фирме.
И теперь то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками,
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами: “От Маяковского”.
Стук рассыльный как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно:
Маяковский – и астры вдруг.
Маяковский – и вдруг тюльпаны.
Маяковский – и розы чайные…
Что в них – нежность или отчаянье?
Или ревность, что не расплескана,
Или рыцарство Маяковского?
Завидую обиде рубящей,
Когда цветы нежней, чем
Он шлет их даже и не любящей,
А я – не шлю и той, что любит.
А потом этой смерти бред…
Застрелился. Весна московская.
Маяковского – больше нет.
А букеты – от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовек не будут свадебными,
Эти самые бесподобные,
Только все-таки не надгробные.
Жизнь ломает ветер крут –
А букеты его идут.
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продает их – зима ли, лето ли,
Эти белые облака,
Эти черные облака,
Эти красные облака,
Что зовутся его букетами…
А потом несет букеты
Черных уголных брикетов,
И морковок двух букет,
Как когда-то нес поэт:
Не домой, не на суп,
А к любимой в гости,
Две морковинки несу,
За зеленый хвостик.
Две морковинки как чудо:
Может, он их на рассвете
Из двадцатого, оттуда,
Ей отправил в сорок третий.
И розы вдруг не пахнуть розами,
Хоть, может, их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою,
Куда скорее, чем поэзии.
Или чашкою кофе, или запахом крема,
И букеты как строфы лепестковой поэмы.
Но без этой поэмы очень многое немо.
Без такого сияния, без такого свечения,
Как нелепо собрание всех его сочинений.
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жены мертвых уже не ждут,
А букеты его идут.
Вот и старости лег маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут,
От живого,
От молодого.
Яхта, яхта! В глазах слеза,
И теперь через годы вижу я,
Были алыми паруса –
Стали крашеными и рыжими.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Как же я долюблю ушедшее,
Чем же я тогда доревную?..
Аркадий Рывлин
У этой любви совершенно потрясающая история! При расставании с Яковлевой, еще до написания этих стихов, поэт все свои деньги за выступления оставил одному банку с оговоркой, чтобы банк пересылал определенные суммы денег одной цветочной фирме, чтобы несколько раз в неделю Яковлевой приносили букеты из самых шикарных цветов. Эта история стала легендой Парижа. Банк и цветочная фирма выполнили все условия и Яковлевой действительно несколько раз в неделю посыльный приносил роскошные букеты и говорил : «от Маяковского!».
Когда Маяковского не стало, то все равно ей принесли букет цветов со словами :»от Маяковского!».
ей приносили букеты когда о нем уже все забыли, когда была война и Париж оккупировали гитлеровцы. Она выжила и не умерла от голода потому что продавала на бульварах цветы из его букетов. Потом Париж освободили и она радовалась, когда советские войска вошли в Берлин.
А букеты все несли и несли. Она состарилась, состарились и сменились посыльные. Но все-равно в ее дверь стучали уже молодые посыльные с невероятно красивыми букетами и говорили только одну фразу :»от Маяковского!».
Долго не понимал в чем разговор. Ура! Дошло! Сумасшедшим, тоже, надо свои «поэты»
только бездарные о бездарности других судят. а стихотворение волшебное)
И ЭТО ВСЕ УЧИТЬ. Бред сумасшедшего…