Собрание редких и малоизвестных стихотворений Владимира Корнилова. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
На колоннаде
Силы у меня не то чтоб убыло,
Вовсе не осталось никакой
За минуты три, пока до купола
Лестницей взносился винтовой.
Неостановима жизнь – и всякое
Было прежде и случится впредь,
Но отныне с высоты Исакия
Мне на стогны града не глядеть.
…А весна уже взяла полгорода,
На Неве осталось мало льда,
И просторно и впервые холодно
От простого слова «никогда».
Боль
(Короткая поэма)
1
Был он вчера с микроб,
Нынче уже в зените…
В смертном свело соитье
Лайнер и небоскрёб.
Это начало века
И десяти веков,
Это мечта и Мекка,
Битых силовиков,
И мегатонны боли
Всюду, в любой стране…
Всё это поневоле
Отозвалось во мне.
2
Боль. Боль. Сверхболь…
Похоже,
Вырыт войны топор.
Так отчего же, Боже,
Ты допустил террор?
Праведное ли дело —
Ввергнуть в неравный бой
Немолодое тело
И молодую боль?
Гордая диверсантка —
Ей неохота жить,
Но, разъярённой, сладко
Всё вкруг себя крушить.
Пара зарядов мощных —
Замысел чем не прост? —
И полетел, как мост,
Старческий позвоночник…
Болью прошит, похожим
Стал я на решето…
Боже, прости, но все же
Хоть объясни, за что…
3
Как полукровок, отпрыск
Жертв, а еще — громил,
Я не билет, а пропуск
Выпросил в этот мир
На откидное место
В самый последний ряд…
Мир как театр, но с детства
Напоминал мне ад.
С детства душа болела
Ночью и даже днем;
Сердце мое и тело
Вечно смущал погром:
Шла слобода на гетто,
Гетто — на слободу.
Прятать в себе всё это
Было невмоготу.
4
То ли терзая грудь,
То ли спасая душу,
Я изнутри наружу
Рвался — да толку чуть…
И оттого тревога
Зрела весь век во мне…
Но до чего ж убого
Было в моей стране:
В грозном своем злосчастье,
Бредя опять войной,
На две неравных части
Разделена; в одной —
Блок, Пастернак, Есенин;
Бред — во второй и страх…
И для себя в стихах
Я изыскал спасенье.
Жизнь променяв на лиру,
(Жаль,— не на волшебство!..)
Я для сего стал мира
Не от мира сего.
5
Дьяволова работа! —
Хоть и ценою в грош,
А не пошлёшь в болото —
Сам туда с ней уйдешь.
Вся на разрыв аорты
И заодно — души…
Зря ли признался гордо:
Пишущие — бомжи…
Жмурики краше в морге!..
Всё у нас вкось и вкривь.
Роемся на помойке
Ритмов, словес и рифм.
… Жалкую жизнь влачу,
Но в языковой яме
Я не слова ищу —
Скрытую за словами
Тайну,
но не секрет…
Мало она витальна,
Всё ж во Вселенной нет
Истины выше Тайны.
6
С фронта открыт и с тыла,
Ветром продут насквозь…
Сумрачный, как горилла,
В рифму писал уныло
И чересчур всерьёз…
Всё ж ты меня любила,
Славно с тобою было
И одиноко врозь.
Время, сжимая в пясти,
В пыль нас могло б стереть,
Но оставалось счастье
Всё ж сообща стареть.
Где ж вы, любовь и радость,
Радостная любовь?..
Хворый, могу стать в тягость,
В тягость мне станет боль.
Зла и неизлечима
(Главное, то, что зла…) —
С близкими разлучила,
С дальними развела.
Мало чего изменишь,
Стал я давно не тот:
Гнет меня сволочь-немощь,
Боль меня мука бьет.
7
Двинет то здесь, то там —
В левый, то в правый бок,
Носится по тылам,
Как партизанский полк.
Хрена ее возьмешь,
Эту не извести:
Вся ее сила-мощь
В неуловимости.
Свой позвоночник-мост
Не возведу опять…
Вскоре откажет мозг
Думать и рифмовать.
Ведать бы наперёд,
Что предстоит-грозит,
Что напоследок ждёт
Невыносимый стыд.
8
Помощи ниоткуда
Ждать и уже не жду,
Всё же унять не худо
Эту мою беду.
С детских годов неловкий,
Реже, чем большинство,
Просьбой о жизни легкой
Я донимал Его.
Впрочем, Душа Живая,
Мало того, что Бог,
Сам бы, чего желаю,
Он догадаться б мог.
…Жизнь стала вроде гроба,
Даже еще тесней.
Сердце частит, хвороба
Прет изо всех костей.
Прежде, чем катафалку
Тронуться в бодрый путь,
Господу контрамарку
Не позабыть вернуть.
Дорога
Через Житомир на Пензу,
То есть не по прямой,
Ночью, горланя песню,
Ехал ровесник мой.
Что его в путь толкало,
Вряд ли сказать бы мог —
Видно, душа алкала
Самых кривых дорог.
Ветер ныряет в поле,
Чист и прохладен мрак.
Словом, не всё равно ли
Ехать куда и как?
Пенза или Житомир —
Не разглядеть в окно,
Жив, а, быть может, помер,
В общем-то, всё равно.
Требуется немного:
Небо и в нем луна,
И по душе дорога,
Ежели цель темна.
Происхождение
Аристократы, древние греки,
Храмы и статуи — это не мы.
Мы человеки, полукалеки,
Мы для сумы, а верней — для тюрьмы.
С суши на море, с моря на сушу
Нас не тащил хитроумный Улисс.
Не бороздить нам Эгейскую лужу
И не царить средь всемирных кулис.
Нам безразлично, что вешать на древко…
Вытащив нож, мы бухтим по душам…
Вождь и пророк у нас каторжный Федька
И предводитель наш из каторжан.
Заново
Если за семьдесят с чем-нибудь лет
Не одолел расстояния,
Не было, значит, не будет и нет
Смерти, и нет расставания.
Значит, печей и чертей нет в аду —
Зря вы чернуху нам лепите! —
А безмятежно скользят по пруду
Лебеди, лебеди, лебеди…
И потому-то ничуть не страшись
Непоправимого самого:
Непостижимая движется жизнь
Всюду, повсюду и заново.
Старый топчан
Упирался, как мог. С укором
Двери скрёб и все стены скрёб —
Кабинетом и коридором
Выносили тебя, как гроб.
Тридцать лет и еще три года
Верою-правдою мне служил
И такого не ждал исхода
Для себя и своих пружин.
Был я злобным после попойки,
После ссоры вряд ли хорош —
Ты терпел, за что на помойке
Догоришь либо догниешь.
К черту — преданность, к бесу — гордость!
Сам закон бытия зловещ:
Послужи и придешь в негодность,
Все равно — человек ты, вещь…
Потому во времени скором,
Не особенно и скорбя,
Кабинетом и коридором
Пронесут меня, как тебя.
Чистота
Двустворное окно — два на два —
Светло, огромно и квадратно,
И небо через два стекла
Размыто синькою слегка.
Не на поле Аустерлица —
Под наволочкою из ситца,
Весь день блаженствую, увы,
Не поднимая головы.
Лежу всех тише и всех ниже
И напоследок четко вижу
На подоконнике цветы
И небо редкой чистоты.
Отходная
Последняя нелюбовь
Условье наших смутных дней… Баратынский
Господи, до чего ж настырна
И настойчива, и смела:
Обложила с фронта и с тыла,
Возомнила: ее взяла.
Разрешение всех загадок,
Разрушение всех цепей,
Дай прожить дней моих остаток
Без назойливости твоей.
Но, решив, будто всех мне ближе,
Пристаешь в ночные часы.
Хорошо хоть, в упор не вижу
Ни косы твоей, ни красы.
Отвали! Ну чего прилипла?
Поживем хоть немного врозь.
Отвали! — повторяю хрипло,
Голос мой ослабел от просьб.
Ни любви никакой, ни страсти
У меня ни в одном глазу.
Но не вечно мужское счастье —
Скоро сам к тебе приползу.
Ворон
Не грози мне смертным приговором,
Я хоть хворый, но еще живой,
Не кружи, нетерпеливый ворон,
Над моей бедовой головой.
У тебя зрачки чернее дегтя,
Твой окрас трагически красив,
Но скажи, чего достигнешь, когти
Синие свои в меня вонзив?
Присуха
Маловато чего достиг,
Мучась присухой в келии —
Вместо глазури — покрыл свой стих
Траурной пастой гелевой.
И ни жива, да и ни мертва,
Скрадывая все мелочи,
Вдруг почернела моя строфа,
Точно квадрат Малевича,
Вся закосневши, вся затвердев… —
Ну-ка с такою выбеги
За волнолом или за предел
В водовороты лирики!..
Кто его родня
Кто его родня? Гитара? Лира?
Песнопение или молитва?
Или он изгой, проклятье мира,
И с ним рядом петля и поллитра?
Выскажусь, предтечам не переча,
Он дитя не лиры, не гитары,
Не молитвы. Он лишь точка встречи
С тем, что никогда не прилетало.
Лошадиное
И все ей казалось: она жеребенок… В. Маяковский
Шла развалина, а еще точней —
Брел, покачиваясь, развалина —
Голова полна стародавних щей,
Мысль в которых вдрызг переварена.
Что с такого взять? Приложить к чему?
Ненадежного отношения
Удостоился; ничего ему
Не дано, кроме поношения.
А погода дрянь — вихрь, мороз… А скользь
Скалолазанья поопаснее…
И упал на лед, и прожгло насквозь
Болью сломанное запястие.
И ни сесть, ни встать, и лежит лежмя,
Вроде той, на Кузнецком, лошади…
Не попрешь, старик, супротив рожна…
Но припомнилось вдруг хорошее,
Как тому назад чуть не сотню лет —
Не печальные, а бодрячие
Прошептал слова молодой поэт,
Наклонясь над упавшей клячею.
Разом встал, побрел, несмотря на скользь,
Боль терпя, но стыда не чувствуя…
До того ему по нутру пришлось
Зарифмованное напутствие.
Звезды
Слишком ясен ты, слишком прост,
Оттого как перст одинок,
И с небес не хватаешь звезд,
Хоть совсем уже сбился с ног.
Надо мукой очистить слух,
Чтобы слышен был чудный звук,
Веры требует небосвод
И терпенья невпроворот.
Надо долго покорно ждать,
Чтобы звезды достать из гнезд…
Не дана тебе благодать,
Слишком ясен ты, слишком прост.
Белые слоны
В жгучий полдень он и с ним она,
Ожидая поезда, пьют пиво,
Но уже их участь решена,
Будто у Эсхила и Шекспира.
«Белые слоны». Хемингуэй
Лучшего не сочинил рассказа.
Юности не вороши своей:
Вся стыдом набита до отказу.
Сильными мы были, а меж тем
Оказались дряблыми, как слизни:
Вылезли, неведомо зачем,
Супротив любви и даже жизни.
… От всего давно удалены,
Вспоминаем длинными ночами
Ту новеллу «Белые слоны»
И какими были сволочами.
Опыты
Дмитрию Сухареву
С понедельника по понедельник,
Вечным поиском разогрет,
Ставит опыты академик,
Физиолог, собрат-поэт.
Много скоплено им и добыто…
Вот и я по своей судьбе
Ставлю опыты, ставлю опыты,
Не на псах, на самом себе…
Постигая, на чем же держатся
Все проступки и все слова, —
Несмиренное наше бешенство
Братства, лирики, вещества.
Милован Джилас
Голый остров и «Новый класс».
«Новый класс» — сочиненье Джиласа.
Этой книгой он мир потряс:
В ней догматик из догмы вырвался.
Голый остров — это ГУЛАГ,
А его обустроил Милован,
Он в те годы, свободы враг,
Волонтеров ее не миловал.
Чуждый жалости коммунист,
Он гноил отступников заживо.
Даже Тито его осаживал:
«Слушай, Джило, угомонись».
Встарь садист и гонитель Савл
Превратился в Павла-апостола
… Джилас, «Новый класс» написав,
Не доплыл до Голого острова.
Не тесна была, не темна
Камера с коврами и вазами,
Но тюрьма — все равно тюрьма,
Хоть со всякими прибамбасами.
И ничто не могло унять
Эту гордость-спесь черногорскую,
Потому и сел вдругорядь
За еще одну книгу острую.
И, до смерти жестокосерд,
Он в прошедшем своем не каялся,
И когда встречал своих жертв,
Не снимал берета, не кланялся.
Нет, не требовали прикрас
Эта жизнь обоюдоострая,
Эта повесть про Новый класс,
Эта память о Голом острове.
Халабуда
Хороша ты, кто понимает,
Жаль такого, кто не поймет,
И меня к тебе тянет, манит
Круглый год, притом напролет.
Разнесчастная халабуда,
Для иных — не предел мечты.
И сказала одна зануда:
«Апология нищеты».
Но какие зато резервы
Открывает в тебе мой взгляд,
От обид отрывает нервы,
И я сызнова жизни рад.
И толково не стоит спорить,
Как невзгоды твои решить —
Обустроить и перестроить,
Если попросту можно жить.
Репертуар
В стародавние свинские,
Клятые времена
Причитанья Вертинского
Не пленяли меня.
Не ценил я иронии
(Видно, не понимал),
В примитивной гармонии
Отыскал идеал.
Петр Семенович Лещенко
Щедрой мерой своей
Лил в души моей трещины
Бедных песен елей.
Сам любого несчастнее,
СМЕРШем пущен в расход,
Про торговку пел частную
И кирпичный завод.
Ну, а я, неприкаянный,
Отвергая режим,
В центре, как на окраине,
В главном городе жил.